Вмешался Кедрис.— Но здесь внешний раздражитель – индекс временного пути другого человека – Джеймса Андрека. Вы подвергаете один человеческий элемент воздействию другого. Это возводит в квадрат коэффициент ошибки.

— Мы допускаем это, — сказал Вэнг равнодушно.

— Но вы никогда не думали, — сказал Кедрис, — что шаги, которые вы сейчас предлагаете, чтобы избежать этого пересечения, - это те самые события, которые заставят его произойти?

— Ересь Риторнеля! — заявил Вэнг.

— Прекратите это препирательство! — потребовал Оберон. — По вековому обычаю Дельфьери являются защитниками веры. Но какой веры? Может ли Алеа и Риторнель быть правдой? И мне говорят о других богах, которые просто спят, ожидая их возможного пробуждения. И так верьте им всем, и защищайте всех, а потому никого. Достаточно! Выполните пересечение путей, которые позволят Аматар самой судить для себя.

Монах поклонился. — Для обеспечения абсолютной точности было бы предпочтительно отложить демонстрацию достаточно надолго, чтобы довести оба индекса пути до минуты. Андрек обладает определенной информацией от своей поездки к Хантиру, а тут еще и паломник Риторнеля, и, наконец, паук ... Как минимум, эти новые факторы должны быть учтены в его индексе.

Оберон был нетерпелив. — Как паук может повлиять на династию? Приступайте немедленно к совпадению.

Вэнг пожал плечами. — Как вы пожелаете. Он хлопнул в ладоши. Помощник вышел вперед к столу. Свет в комнате потускнел почти до темноты.

Перед ними световой кристоморф начал принимать форму, плавая в загадочной тишине. Он медленно пульсировал, как живой.

Аматар смотрела в восхищении.

— Каждый из нас, — начал Алеанин, — имеет свой собственный характерный кристоморф: он представляет собой композит всего жизненного опыта человека, к настоящему моменту, и уникален, как отпечаток пальца. Он показал.— Это... кристоморф Оберона Дельфьери, по состоянию на десять часов сегодняшнего утра. Он подошел к машине и отрегулировал циферблат. Кристоморф померцал, затем снова стал устойчивым. — Индекс через три дня, — пробормотал Вэнг. — Это означает, что пагубные факторы отсутствуют, Оберон будет иметь хорошее здоровье в течение, по крайней мере, трех следующих дней.

— Заканчивайте это, — резко сказал Оберон.

Монах снова отрегулировал циферблат. После другой вибрации кристоморф снова стабилизировался. — Индекс утром четвертого дня. Как вы видите, нет никакого изменения. Он свернул часть панели и втолкнул металлический слайд в слот. Кристоморф резко изменил форму. Новый вид был пронизан мерцающими синими линиями, ярко исходящими от центра структуры. — Это - вечер четвертого дня, — заявил Алеанин. — Я просто наложил индекс Джеймса Андрека. В результате получается исключительно временной путь Дона Андрека. Путь Оберона прекратился, потому что на данный момент сам Оберон прекратил свое существование.

— Вернитесь на час назад - к... инциденту — приказал Оберон.

Аматар почувствовала, что ее глаза остекленели, и у нее заболела грудь. Она судорожно потерла ладони о не реагирующую металлоидную ткань юбки.

Монах отрегулировал прибор еще раз. Два наложенных кристоморфа приняли форму, один из почти чистого белого света, другой в виде основания с радиальными красными линиями. — Красный - это намерение уничтожить Андрека, — сказал он. — Оберон любопытен, но неподвижен; он защищен и не может поверить, что ему может быть причинен вред. Как вы можете заметить из изменяющихся границ, там, кажется, значительный контакт с внешними силами… возможно, в этом замешана группа людей. Значительное взаимодействие. Фактически, весь эпизод, кажется, занимает почти полчаса. Однако я покажу остаток в быстром движении. Здесь мы отмечаем еще один любопытный момент: фундаментальное изменение развивается в кристоморфе Андрека - второе наложение, как это было. Как будто он внезапно смешался в двух человек. Другая личность не Оберон. А потом Магистр исчез. Остался только Андрек.

В своем отчаянии Аматар стала первобытным ребенком. — Вы говорите, что это в руках Алеа. Тогда пусть Алеа скажет. Бросайте кубик!

Монах был потрясен. — Никто так праздно не разговаривает с богиней!

— На карту поставлена жизнь человека, — твердо сказала Аматар.

Оберон был мрачен. — Он умирает, потому что Алеа решила, что он должен умереть.

— Не обязательно,— настаивала девушка. — Брат Вэнг признает, что индексы сейчас беспристрастные, на несколько часов. Могут быть вариации. Неопределенность растет с каждым мгновением…

Оберон устало посмотрел на девушку. — Вы действительно умоляете о нем после того, как посмотрели это?

— Да, я умоляю, поскольку мы любим друг друга.

— Как вы вообще полюбили такого человека?

Аматар пожала плечами. — Как я могу ответить? Потому что это был он, потому что это была я.

Оберон резко повернулся к священнику. — Сделайте так. Бросайте Священный Кубик!

Вэнг побледнел. — Тогда я должен предупредить вас, Оберон Дельфьери, что мы не можем пробудить богиню безнаказанно. Первый раз никогда не бывает последним. Несомненно, придет последний раз, и последуют страшные вещи.

Оберон в ярости поднял руки. — Ваши вероучения дают объяснения и решения для всего, что было в прошлом, и для всего, что будет; но только настоящее побеждает вас! Он уперся взглядом в лицо Вэнга. — Между тем, вы теряете время. Корабль уходит через несколько минут. Если священный кубик потребует, я заберу Андрека с корабля.

Монах поколебался, затем пожал плечами, и, распахнув свою тунику, начал откреплять двенадцатигранный кристалл от цепочки вокруг его шеи.

— Подождите, — сказал Оберон мрачно. — Вы правы. Первый бросок никогда не является последним. Используйте мой. Он отстегнул золотой дайс от кулона на шее. — Он уже использовался. Однажды, восемнадцать лет назад. Когда он был найден в руинах Ксерола, он показывал цифру «один».

— Знак Риторнеля! — выдохнул Вэнг. — Катастрофа!

Шрам на щеке Оберона покраснел. — Да. Тем не менее, я выжил. Из своего кармана Оберон вытащил золотую чашку для игры в кости. Он опустил кубик в чашку и вручил ее Аматар. — Вы, моя дорогая, можете сделать бросок. Встряхните ее хорошо, и затем переверните чашку на стол.

Девушка накрыла чашку длинными сужающимися пальцами, энергично потрясла ее и хлопнула чашкой по столу, прикрывая кубик. Кончики ее указательного и среднего пальцев легонько упирались в нижнюю часть чашки.

— Прежде чем я уберу чашку,— сказала девушка спокойно, — я хочу подтвердить, какие числа благоприятны для Андрека.

— Конечно, все мы знаем эти вещи, — упрекнул ее монах. — Знаки, любимые Алеа и благоприятные ее детям – это двенадцать, по количеству двенадцати граней Дайса, каждый представляющий галактику группы Узла. Пять - для пятиугольных граней Святого Дайса. Шесть - для числа пятиугольников в каждой половине Дайса. Три - для треугольника в каждой вершине Дайса и одиннадцать - для длинной жизни. Плохие знаки, конечно, это – один, он сплюнул, который является Знаком Риторнель, ложного бога. Четыре, для -…

— Что такое два? — вяло, спросила Аматар.

— Два никогда не выбрасывается, — сказал монах.— Это слишком ужасно. В зарегистрированной истории Двенадцати Галактик Алеа не допускает «два». Именно поэтому зажим ожерелья закреплен напротив грани «два»: для дайса физически невозможно показать «два».

— Два означает большой диплон – двойное сотрясение, — сказал Оберон кратко. — Разрушение руин в Узле. Там вся материя исчезает. Ничто не выживает. Он резко посмотрел на нее. — Поднимите чашку.

Она крепко схватила сверкающий сосуд и медленно подняла его, как пророческую дугу. Она уставилась на кубик невидящим взором, потом повернулась и вышла из комнаты. Кедрис последовал за ней, его лицо было как маска.

— Зажим застрял в трещине в столе, — прошептал Вэнг. — Это - ... то, чего не может быть.

— Это – два, — сказал Оберон. — Так сказала религия Алеа.

— И скажет снова, — сказал монах.