В зеркале отражается моё искажённое отчаяньем лицо.
— Ты — дура, Мэри, — шёпотом говорю я. — Ты предусмотрела всё или почти всё. Но о том, что человек, тем более — хозяйка дома, без труда сможет пройти через все заговорённые предметы, ты попросту забыла.
Джейн и Майкл спят в своих кроватях. На всякий случай я проверяю защёлку на оконной раме и ещё раз накладываю заговор на порог. Мне боязно оставлять детей одних в доме, где беспробудным колдовским сном спит отец, а по первому этажу бродит очеловеченная, но всё ещё опасная Дженни Брилл. Но у меня нет другого выхода. К тому же вряд ли Майклу и Джейн грозит большая опасность, чем Джону и Барбаре.
Я переодеваюсь в дорожное платье. Тщательно причёсываюсь — волосок к волоску! — и особым образом втыкаю в тугой узел волос заговорённые шпильки. Надеваю шляпку. Три пёрышка — белое, чёрное и рыжее — подрагивают над её полями. Я складываю в саквояж раскладушку и пианино, ещё раз проверяю, чтобы не оставить в детской каких-нибудь вещей или следов. Потом легонько целую воздух надо лбом каждого ребёнка и тихо спускаюсь по лестнице.
Как бы ни закончилась для меня эта ночь, я сюда больше не вернусь.
***
Когда я почти обезумел от боли и отчаянья, древние боги сжалились надо мной и в утешение послали мне — её.
Одной рукой она катила коляску по тротуару Вишнёвой улицы, а в другой — несла чемодан.
— Миссис Банкс! — окликнул я. — Вам помочь?!
— Эй, Робертсон Эй! — кажется, она мне даже обрадовалась. — А в доме тебя уже все обыскались.
— Вы гуляете? Неужто наша чудесная няня Мэри уволилась? — Я подхватил чемодан и, заглянув под полог коляски, сделал малышам «козу». — Какие всё-таки у вас хорошенькие детки!
Она шмыгнула носом.
— Знаете, Робертсон, настоящая леди не должна обсуждать такие вещи с прислугой, но, кажется, я сегодня окончательно ушла от мужа. Вы проводите нас на вокзал? Я хочу успеть на ночной поезд.
***
На крыльце меня ждёт миссис Брилл.
— Прочь с дороги, — устало говорю я.
— Не серчай, ведьма, — отвечает она. — Я пару слов хочу тебе шепнуть на прощанье. За городом, говорят, стройку затеяли, машин нагнали. Ревели те машины, рылись в земле. Это если ты с местом сомневаться начнёшь. Я хозяйке нашей никогда зла не желала. И детки у неё хорошенькие, розовенькие да ладные, словно молочные поросята. Да только не чинила я им вреда. Веришь?
— Верю, Дженни. Я тебя с первого дня узнала. И следила за тобой.
— Это хорошо, — скалится, — что ты такая умная. Но дура как есть. Не того ищешь. А кого искать надобно — не скажу. Как ещё твоё дело с Госпожой повернётся. Я подожду тут, в стороночке, с краешку постою. Проснётся Госпожа, позовёт — первая побегу в ножки кланяться, да сперва наверх поднимусь, старшеньких проведаю. Ты-то мне уже помешать не сможешь.
— И этому верю.
Миссис Брилл сторонится, пропуская меня.
— Желаю удачи, ведьма. А которой из вас повезёт, тут уж не мне решать.
Я молчу.
За воротами сада мне в спину ударяет крепкий, требовательный порыв ветра. Мой зонтик дрожит, хлопает сложенным полотнищем. Ветер меняется, мы оба чувствуем это.
***
Я провожаю миссис Банкс до первого перекрёстка:
— Там легче всего поймать такси.
Потом веду дальше. Вечером таксисты в пригород соваться не любят, но откуда домашней клуше это знать?
Миссис Банкс идёт молча, несколько раз останавливается будто для того, чтобы поправить на близнецах одеяло, а на самом деле с тоской оглядывается назад.
Я боюсь, что она передумает. Похитить детей на глазах у матери и многочисленных соседей у меня не получится. А с тех пор, как голос Госпожи пробудился во мне, проникнуть в дом я не могу, хотя и пытался не раз.
Госпожа говорит, это Ветряная Ведьма во всём виновата. Натыкала повсюду заговорённых иголок, обвела круг, окурила цветущим боярышником. Я помню, что Мэри Поппинс и в самом деле приносила в дом какие-то странные букеты. Но никогда не придавал этому большого значения. В господские комнаты мне и так хода не было, моё дело маленькое: ботинки чистить.
А как первую ночь под забором провёл, продрог весь. И со злости сыпанул пригоршню сонного порошка на поленницу с дровами. Думал, заснут все в доме, так я и пролезу как-нибудь. Не вышло. Ободрался весь, изранился. Иголки заговорённые рубашку порвали, в кожу впились до крови. Боярышник разум помутил. Круг невидимым огнём обжёг. После второй ночи на порог тётка вышла. Смотрела на меня странно, но дала пару бутербродов и бутылку с водой. Я пожевал, вкуса не чувствуя, и в палисаднике у миссис Ларк спать завалился. Собачонка её меня вынюхала, лаять начала. Ну, я сгрёб животину в охапку и к Госпоже понёс.
Думал, что ей хватит.
Не хватило.
Это хорошо, что на улице темно, да к тому же куртка моя на все пуговицы застёгнута. Миссис Банкс не видит пятен крови на одежде. Вот только воняет от меня, наверное. Вон как она носом крутит. И в сторону дома всё чаще оглядываться стала. Я уж и так стараюсь, и эдак, болтаю вслух всякие глупости, чтобы только её отвлечь.
Ничего, скоро ещё один перекрёсток. Там как раз фонарь перегорел. Вот тогда и остановимся. Только бы голова перестала болеть.
***
След миссис Банкс нечёткий, прерывающийся, но я его всё равно вижу. Он пахнет детской присыпкой и застарелыми обидами.
«Что тебе пообещала моя Тёмная Сестра в обмен на жизни детей? Красоту? Вечную молодость? Любовь мистера Банкса? — шёпотом разговариваю я с её следом. — Надо было сразу заметить. Мигрени, нервозность, плаксивость… Бедная ты, бедная. Как же тебе тяжело слушать голос Тёмной сестры!»
Мне кажется, что вдалеке виднеется женская фигура с коляской. Я ускоряю шаг. Нет, не она.
В воздухе всё отчётливей пахнет другим человеком. Кровь, пот, страх, боль… Неужели я опять ошиблась?
Я нахожу миссис Банкс на обочине дороги, под неработающим фонарём. Она лежит, устроив голову на чемодане. И, кажется, даже улыбается во сне.
Принюхавшись к её дыханию, я начинаю чихать. Опять сонный порошок, только более концентрированный.
В нескольких шагах от миссис Банкс — коляска для двойни. Джон и Барбара спят сладким младенческим сном без малейшего признака колдовства.
Я облегчённо вздыхаю и наклоняюсь над коляской, чтобы убедиться, всё ли с ними в порядке.
За моей спиной раздаётся какой-то шорох. Я поворачиваюсь на звук, но мой волшебный зонт оказывается быстрее. Он расхлопывается почти мгновенно, и горсть сонного порошка, предназначенная мне, сухой пылью осыпается с его купола.
— Мисс Мэри, — заискивающе говорит Робертсон Эй. — Вы мне немного помешали.
И Тёмная Сестра протягивает ко мне бледные тонкие руки из глубины его зрачков.
***
Когда-то нас было много — Дочерей и Сыновей Воздуха: лёгких на подъём, жадных к путешествиям, весёлых и беззаботных. Мы были похожи на людей, потому что Земля дала нам тело, но кости наши были полыми внутри, словно тростниковые флейты, а души принадлежали небу.
Нас несло по свету, как пушинки. Кто-то оседал на земле, пускал корни, вступал в браки, тяжелел под грузом привязанностей. Дети их детей и их внуки постепенно теряли умение летать. Но мечта о Небе всё ещё жила в них. И они писали книги, сочиняли стихи и музыку, рисовали прекрасные картины, чтобы хоть как-то приглушить тоску о небе.
Кто-то из Детей Ветров поднимался всё дальше от земли и не хотел возвращаться. Их тела постепенно истончались, становились всё легче, пока не исчезали совсем. Что с ними теперь — никто не знает.
А кто-то жил среди людей, не смешиваясь с ними, но и не отстраняясь от них. На этих землях нас называли Детьми Богини Дану.
Я называю Её сестрой. Но я неправа. Я — правнучка Восточного ветра, одна восьмая часть небесной крови, смешанной с земной пылью.
Я — Мэри. Волшебная няня, разносчица бесплатных сказок, прожившая девять счастливых жизней из девяти, воспитанница пансиона мадам Корри.
Она — Чёрная Аннис. Одна из дочерей Северного ветра, жестокая, бессмертная, могущественная, заточённая в Холме и на долгие века ставшая страшной легендой. Даже сейчас, в теле шестнадцатилетнего мальчишки, она сильнее меня.
