- В рабство? – староста, казалось, не слышал посадника. – Как в рабство? Не может быть!

- Подтверждаю, - кивнул рыцарь. Губы его сжались в тонкую нить.

Перед ним стояла непростая морально-этическая дилемма. Можно ли принимать оружие из рук запятнавшего себя дружбой с тьмой барона? Этот мир все больше давил на прямой, как копье, разум крестоносца. Многие, да что там многие, почти все устои рушились, подменялись понятия, авторитеты и приоритеты. Но такое… Точно непростительно.

- Виноват, - окончательно сник староста. – Не знал. Судите… А ведь он клялся… Совсем старый стал, разумом размяк… Как же я с таким грузом жить буду… Господи…

Осознавший тяжесть проступка, Боромир закрыл лицо лопатообразными ладонями и заплакал.

- Вот, что, - мягко сказал посадник. – Как тебя наказать, и стоит ли вообще наказывать, решим после. Дело это наше, семейное, не стоит сор выносить… Согласны, торговцы опиумом?

Епископ с батюшкой переглянулись и синхронно кивнули. Оба были задумчивы, и даже не обратили внимания на подначку. А ведь Дымов рассчитывал переключить их внимание на себя, отвлечь от придумывания кар старому, хоть и невольно предавшему, другу.

- Сейчас задача следующая. Проапать рыцаря. Отправить на подвиги. Княжна там его того… страдает…

…

Стальные когти на ржавых цепях вырвались из стен и впились в нежное девичье тело раскаленными крюками.

Девушка вскинула руки и цепи осыпались прахом. Порезы на глазах затянулись, а огненно-рыжая шевелюра стала чуть короче. Почти незаметно, но вполне ощутимо для княжны. Рыжие волосы взметнулись, создавая идеальную защитную сферу.

Бабка зашипела, стала крутить фиги и показывать незнакомой с американизмами полячке факи. Воздух потемнел и сгустился. Из сумрачных углов послышались стоны, нечеловеческий хохот и скрипы. Именно такие, что слышал Константин в комнате с рычагом. Заплясали зловещие тени, по полу потек густой черный туман.

Данунашка попыталась молиться, но слова застревали в горле, а мысли путались. Кокон волос, непрерывно атакуемый зловещими тенями постепенно истончался. Срочно требовалось что-то делать.

Бабка уже истерично орала, прыгала вокруг сферы волос, непрерывно махала руками и брызгала ядовитой слюной. Повинуясь ее приказам призрачные твари шли на таран и погибали в неяркой ауре княжны. Но каждое развоплощение темной сущности отнимало драгоценные поинты волосяного щита.

Маленький кинжал, носимый княжной за поясом, не годился для контратаки. Атакующих заклинаний у нее нет. Только бафы, хилки и… Но это… Это, оружие последнего шанса. Даже если получится, она станет беззащитна. И бесполезна.

Очередная волна тьмы накрыла кокон. Со звоном лопались и с тихим «пшшш…» исчезали волоски.

Девушка грязно, совсем не по-княжески выругалась на смеси польского и русского. Если не решиться, защита будет рано или поздно продавлена. Вон, как ухмыляется гнилыми клыками противная старуха! Не иначе к очередной подляне готовится.

Гордая пани зажмурилась и пробормотала:

- Moja miłość, wierzę, uratujesz... Pomożesz. Przyjdziesz. Kocham cię, mój drogi rycerzu!

Сжала на груди кулачки и громко закричала. Таким децибелам позавидовал бы и Лихоман.

Жаль. Ох как жаль, но полумер здесь нет… Выложиться придется без остатка.

Кокон волос взорвался, расшвыривая налипшие тени. Тело княжны слегка засветилось. Волосы, сами собой скрутились в тугую косу, распрямились в подобие копья, оторвались от головы и рванулись в сторону непонимающе открывшей рот людоедки.

Сверкающая стрела вонзилась в тощую грудь бабы Гули и отшвырнув к стене сломанной куклой, полностью растворилась.

Старуха мертвыми глазами смотрела в потолок, и лицо ее постепенно менялось. Исчезли клыки, звериный оскал, жесткие складки и морщины. Вот, на полу лежит обычная немолодая женщина, могущая быть чьей-то доброй бабушкой.

В мрачной комнате стоит абсолютно лысая девушка. Не осталось даже бровей и ресниц. По щекам текут крупные прозрачные слезы.

- А вот теперь… - раздалось сверху. – Теперь, поиграем.

37. 100500.

- Значит, так… - Дымов был непривычно серьезен и собран. – Сейчас пройдешь по погосту, соберешь экспу с местных. Они тебе насыпят будь здоров. – Константин не возражал. Собирать подати с крестьян было одним из его любимых занятий. - Там и за умертвия, и за Лихомана, и за людоедку, разоблачённую будет. И за сопровождение дружины, и за помощь батюшке, и кто его знает за что еще. Статы больше не трогай. Вместе потом раскидаем. После того, как от нас, тебе насыплется. По результату – выберем тебе класс и сабы. Ну и остальное. Все, с Богом. Боромир проводит. А я сказал – ПРВОДИТ! Отставить самобичевание! А нам с Кондратием пошептаться нужно…

Отец Ставросий отпросился в церковь, отслужить обедню, да и вообще навести порядок. А то мало ли чего там посольский дьяк натворил, перед сменщиком стыдно может стать.

Пендаль с Фофаном отпросились в лавку. Причем колобок назначен старшим прапорщиком-завхозом ответственным за итого. На долю Пажопье выпал только сам процесс торговли и обещана премия. Ушлый корзинщик сразу же потребовал обозначить процент. Константин не знавший таких мудреных слов лишь отмахнулся пообещав, что, если узнает о воровстве оторвет уши и поколотит так, что проценты Пендалю не больше не понадобятся, чем бы они ни были. И толстячок как-то сразу поверил.

Собрать деревенских одной большой толпой и получить благодарность оптом оказалось невозможно. Вопреки утверждениям старосты о необходимости учета трудовых человеко-часов, каждый крестьянин спокойно занимался необходимым, известным и запланированным самостоятельно делом. Не оглядываясь особо на седобородого бюрократа с табелем учета рабочего времени, нацарапанном на кусочке бересты. Еще бы. Не выйдешь в поле – сам себя обманешь. Что зимой кушать будешь? Чем скотину кормить? То-то… Справку из поликлиники не пожуешь. Да и до открытия первой поликлиники лет восемьсот плюс-минус несколько параллельных миров.

Поэтому пришлось обойти довольно обширную территорию, отыскивая скопления усердных крестьян. До вечера, когда крестьяне вернутся с полей, ждать никто не предлагал, да и не согласился бы крестоносец отложить спасение дамы сердца. Не спокойно было у него на душе. Тревожно.

В общем, вернулся Константин к Дымову уже девяносто восьмым. И изрядно просвещенным хмурым Боромиром. Тот, несмотря на плохое настроение и угрызения совести, выкладывал впитывающему новые знания рыцарю весь свой немалый игровой опыт и секреты.

Так, Полбу с удивлением узнал, например, что тело его будет стареть с обычной скоростью. А вот если умрет, то возродится снова в том возрасте в котором впервые попал в этот мир.

Или вот. Шпоры на пехотных сапогах. Несмотря на то, что выглядят глупо, дают небывалую прибавку к харизме и дрессировке. Именно благодаря им и подчинились барону волчьи стаи. Но нужно быть осторожным. Чем больше зверей попадет под влияние артефакта, тем слабее его влияние на каждую отдельно взятую особь.

Встроенное в меч ключевое слово «Аминь», срабатывает только в боевом режиме, так что молиться можно безбоязненно… Ну, относительно. Бывают сбои. Но редко.

И многое, многое другое.

На пороге дома старосты, они столкнулись с гонцом из посада.

Гонец доложил, что сотник, конечно, очень уважает бывшего тысяцкого, и без сомнения отпустил бы Бадью-десятника на три года, но… Но, текущий тысяцкий собирает воинство. Так что не время. Наоборот, все отпуска и отгулы отменены, люди требуются в самом Господине Великом Новгороде. По внезапному приказу князя, ага. Зачем – того гонцу не сообщили. Наказали только передать Боромиру, что и с его погоста согласно уговору, полторы дюжины ополченцев должны быть редоставлены, и чтобы прямо завтра. С утреца.

Дымова сообщение встревожило. Никакой большой войны на ближайшее время не планировалось. Зачем дружину, да еще и ополчение собирать? Да еще и в страду? Кто в полях работать будет?