Хруст, сломанной ветки разбудил меня. Это Ульфиле решил подержать слабенький огонек.

   - Доброе утро, гер Ульфиле, - сказал я.

Рыцарь кивнул. Заметив на его лице обиженное выражение, решил тут же выяснить причину такой перемены и  спросил:

 - Что-то случилось? 

 - Ульфиле хочет пить и есть, - пробурчал в ответ здоровяк. На вопрос, наверное, тут же отразившийся на моем лице, он ответил незамедлительно, - Мой динер, несносный мальчишка сбежал к своей танте и теперь каждое утро я грущу.

   Ага! Слуга к тетке сбежал, и «маленький» Ульфиле теперь по утрам чувствует себя обездоленным. Ну, разве не смешно? Смеяться я не стал. Кто знает, как воспримет мой смех ранимый гот?

   Я намеревался поймать завтрак в реке. Еще вчера поглядывал на куст лещины, под десять метров высотой и полагал, что удилище могло бы выйти, учитывая, что берега реки в этих краях заросли камышом - что надо. Достав топорик, срубил ровный ствол и освободил его от веточек. Примотал на кончик леску с крючком и грузилом, извлек из чехла лопату.

   Ульфиле оживился:

   - Гер Дмитрий, что вы задумали?

   - К реке схожу, наловлю рыбы.

   - О! Фиш на завтрак - это здорово! - Он довольно сноровисто, снял с себя «обвес», крепившийся на кожаных ремнях с миниатюрными пряжками: наплечники, налокотники, поножи и нагрудник полетели на землю. Даже не удосужившись сложить их в кучу, он, кряхтя, стягивал с себя кольчугу. Оставшись в штанах и стеганой куртке, гот сказал:

 - Идем к реке!

 - А как же наши вещи и конь? - спросил я.

 - Пустяки. Тут нет эльфен. Не беспокойся об этом.

 Я невольно улыбнулся: представить себе надменных гордецов эльфов, а именно такой образ сформировали в моем воображении прочитанные книжки, вороватыми, было трудно.

   - Ладно, - согласился я и, срезав ножом гибкий прутик с раздвоенным кончиком, вручил его Ульфиле с пояснением - это для рыбы.

   Размахивая прутиком, гот, широко шагая, направился к реке. Я, прихватив кожаную флягу, еле поспевая - за ним. Выйдя на дорогу, гот пошел по ней, а не дальше в лес, как я намеревался. Он местный, ему виднее. И правда, вскоре мы вышли к деревянному мосту на сваях, едва заметных над водой.

   Выкопав червяка, наживил и прямо с мостика закинул снасть в реку. Ульфиле, разувшись, сел рядом на брус и опустил ноги в воду.

   Груз для течения оказался слишком маленьким. Наживку тащило к мосту, я видел, как ослабляется леска. Забросив червя на другую сторону, почти под сваи, тут же почувствовал поклевку. Полосатый окунище весил под килограмм и порадовал он не только меня. Гот искренне восхищался насаженным на кукан речным хищником.

Окунь брал хорошо. Поглядывая на пять рыбин в руках Ульфиле, я собирался закончить удить и вытащил из воды крючок. На нем болтался маленький окунек. Появилась мысль половить на живца, и я сделал заброс к камышам у берега. Закрепив удилище между бревен настила, стал умываться. Увидел, как натянулась леска, и не стал спешить с подсечкой. Нужно дать речному хищнику время, чтобы он перевернул рыбку головой к пасти. Когда леска натянулась во второй раз, я подсек и почувствовал приличное сопротивление. Удилище сломалось и Ульфиле с криком: «Их гее ум хельфе!» - бросился в воду. Пока я пытался поймать рукой леску, колечко равнодушным голосом перевело – «иду на помощь».

   Гот схватил леску первым. Перебирая ее руками, он тянул пойманную рыбу, а я ожидал, что вот-вот щука, а поймалась именно она, ее перекусит. Обошлось: Ульфиле не боясь порезаться, схватил ее под жабры и выволок на берег. Бросив на землю, стал бить пяткой рыбу по голове, приговаривая: «Гутен фиш, гутен фиш…»

 Щука, действительно, была хороша - не меньше пойманного на днях сома.

 Наполнив флягу водой и захватив трофеи, мы отправились в обратный путь. Смешивая русские и немецкие слова, гот восхищался рыбалкой и расхваливал кулинарные способности корчмаря Земека из Збычева, обещая, что тот из пойманной щуки приготовит блюдо, достойное короля.

   Конь, почувствовав на расстоянии хозяина, заржал. Я, сдерживая желание побежать к биваку, поискал взглядом рюкзак. Все у потухшего кострища оставалось на месте. Успокоившись, забрал у гота окуней и чертыхаясь, стал чистить.

   Ульфиле, бросив щуку на землю и из горы хлама, что вчера сгрузил с коня, достал огромный топор. Пошарив по округе взглядом, подошел к ближайшему дереву. Ловко обрубил сухую ветку. Искромсав ее в щепы, занялся костром. Когда поднявшееся пламя заставило меня сменить дислокацию, гот без жалости изрубил куст лещины. Натыкав вокруг огня жерди, стал снимать с себя мокрую одежду.

   Развесив ее у костра, притащил седло и пояс. Усевшись на седло, он достал из сумки, болтающейся на поясе, люльку и мешочек с табаком. Набил ее и, выхватив из костра поленце, подкурил. Я, наблюдая за ним, даже рыбу чистить перестал. Ульфиле, заметив мой интерес, пустил колечко дыма и, приподняв руку, пояснил:

- Трубка.

  Дочистив рыбу и сполоснув из фляги руки, я достал из кармана сигарету. Прикурил от костра и с победоносным видом, тоже пустив колечко дыма, подколол гота:

- Сигарета.

Он поднял руки вверх и, улыбаясь, сказал:

- У вас, магов - все не как у людей!

 Я кивнул, придерживаясь уже доказавшей эффективность стратегии поведения - поменьше говорить о себе.

   Докурив трубку, Ульфиле занялся готовкой рыбы и, похоже, получал от процесса удовольствие. Он насвистывал незатейливую мелодию, иногда дирижируя в такт рукой. Я, пользуясь моментом, сбегал к дороге, где в траве заметил листья земляники. Собирал их недолго. Вернувшись с пучком, достал пиалки и, наполнив их водой, поставил на угли. Ульфиле забрал у меня флягу и, глотнув из горлышка, многозначительно посмотрел на посуду с водой, но промолчал.

   Рыбка на ветках уже подрумянилась, гот извлек из сумки несколько мешочков, заставив меня невольно задуматься, что у него там есть еще. По щепотке, он доставал из каждого приправку и обильно посыпал окуньков. Не знаю, что он пользовал, но вкус у еды «а ля Ульфиле» был изумительным.

   Вода в пиалках закипела, и я бросил туда земляничный сбор. Через какое-то время снял чай с огня. У гота обоняние оказалось острым. Аромат он почувствовал сразу и потянулся к чашкам.

   - Горячо, - предупредил я, но Ульфиле не послушал. Правда, взяв чашку в руки сразу пить, не стал, прежде подул на воду. Выпив чай, он еще некоторое время принюхивался к чашке. Наверное, напиток ему понравился. От похвалы все-таки гот воздержался, но ведь и я рыбку не хвалил.

   Одевался Ульфиле не спеша, обстоятельно. Потом натянул кольчугу и приладил железки. Закончив седлать коня, сказал:

- Поехали, гер Дмитрий. Нас ждет опасное дело!  - Взобравшись на лошадь, он смерил меня оттуда оценивающим взглядом и добавил, - Одежда у вас удобная, но необычная... Заедем к Ингри, - полагая вопрос решенным, направил животное к дороге.

   За мостом, где мы удили рыбу, перешли холм и вышли к полям со спелой пшеницей. Вот это номер! То-то здешняя вода мне теплой показалась сразу. А дома ноябрь заканчивался. Поля стояли под паром или зеленели всходами озимой. Это хорошо. Не люблю холод.

   Какую-то деревеньку мы объехали стороной, направившись к озерцу. На берегу стоял приземистый домик, вокруг него на деревянных козлах сушились сети.

- Ингрид! - заорал гот.

За домом завизжала женщина:

- Ульфиле!

  Выскочила навстречу, и юлой завертелась у коня. Я ее толком и разглядеть не успел. Только платье и такой же цветастый платок. Гот спешился, поцеловал девушку в лоб и что-то прошептал на ушко. Она метнулась в дом, а когда вышла, сразу пошла к деревне.

   - Дочь моего друга, - объяснил рыцарь. Его взгляд погрустнел, - Сангинария как раз сгубил гайстербешверер. Выпил жизнь и не отсек голову. Представляете гер Дмитрий, какая гайстербешверер бист! Мне пришлось обезглавить лучшего друга…

Ульфиле достал трубку, закурил и я.