«Хорошо, хорошо, я не буду сопротивляться!..» — зашептал Георгий, обращаясь неизвестно к кому, кто управлял сейчас его телом — так ему казалось.

Сквозь слезы он видел, что ладони его тянутся к ручке двери, как открывают дверь, как он медленно выходит в коридор. Сейчас здесь гораздо светлее обычного — глаза хотят зажмуриться от света ламп, но не могут. Он боится споткнуться и упасть. Напрасно: ноги сами ведут его.

Георгий вышел на улицу, уже догадываясь, что его ждут. И кто его ждет…

Темная фигурка о двух ногах и с вытянувшимися по швам руками вышла из-за плотной стены кустарника. Георгий подошел ближе и послушно остановился, предчувствуя, что, если не подчинится, боль все равно заставит. Фигура приблизилась. Перед ним возникло лицо: совершенно безжизненное, подернутое ледяным равнодушием. Если раньше Георгий видел чужака лишь вскользь, то теперь мог рассмотреть лучше. Губы почти одного цвета с кожей и малозаметные. Почти неразличим нос, хотя отчетливо видны черные отверстия ноздрей. Никаких морщин и волос. Даже лоб без бровей и глаза без ресниц — мертвые и холодные, совершенно черные. Неудивительно, что этого урода можно принять за ходячий образ смерти.

Чужак издал хрип. Георгий сначала не понял, потом сообразил — что-то от него хочет. И сразу же в голове возник образ цилиндрического предмета.

«Не знаю», — мысленно ответил Георгий, не в силах пошевелить языком и заставляя себя думать о чем угодно, только не о цилиндре.

Ответ его не удовлетворил чужака. Снова послышался хрип, и снова в голове возникли образы — смесь воспоминаний недавней ночи, как будто быстро перематываемый из конца в начало красочный фильм, но совершенно без звука. Когда «в кадре» появились лейтенант Филиппов и его подчиненные, чужак теперь уже медленнее стал мотать «фильм», заставив Георгия вспомнить до подробностей о своих переживаниях из-за найденного под стеллажом странного предмета.

Хрип еще раз повторился. Георгий попытался расшифровать этот сигнал, но так ничего не понял. Одно только дошло до него — этот мерзавец каким-то способом влияет на его сознание. И требует вернуть предмет — свой вонючий цилиндр…

«А не пошел бы ты!..»

Стараясь не думать о боли, не подчиняться ей, стиснув зубы, преодолевая сопротивление собственных мышц, Георгий тянулся к пистолету, в котором, он помнил, осталась одна пуля.

«Вурдалак ты или нет — сейчас поглядим!»

Внезапная вспышка света полоснула в глаза. Через секунду, когда он нащупал пальцами рукоятку пистолета, но совершенно позабыл о том, что это за предмет и зачем ему нужен, Георгий вдруг понял другое: во двор заехал автомобиль и светит фарами.

Яркий свет испугал чужака. Он ушел в темноту, и, когда Георгий вновь посмотрел вперед, рядом его не оказалось.

Фары все еще светили. Придя в себя, Георгий повернулся к машине (вероятно, на «скорой» кого-то привезли), позабыв, что держит в руках оружие. Свет тут же погас. Он спрятал пистолет и представил, как, должно быть, напуган водитель. Но был благодарен ему за то, что это внезапное вмешательство спасло его от страшной неизвестности.

Какое-то время Георгий боялся пошевелиться. Но когда понял, что ничего не происходит, осмелел и для начала сделал шаг. Вроде отпустило. Хотя в голове все еще оставался какой-то зуд. Он двинулся наугад, намереваясь подальше уйти с этого места. Вскоре устал и опустился на пожухшие листья под каким-то деревом. Шевелиться не хотелось совершенно. Георгий обнял себя руками и задрожал. Зубы перестукивались друг с дружкой, по телу раскатился озноб. Лишь постепенно лихорадка прекратилась. Он просидел в этой позе неизвестно сколько времени, пока не вспомнил о Лазаренко.

Он пришел вовремя — старик хоть и похож был на сладко спящего человека, но пульс едва прослушивался. Георгий побежал в соседний корпус, где находились дежурные врачи…

— Все будет в порядке, вы не волнуйтесь, — заверил его вскоре немолодой врач экстренного отделения, упаковывая в свой чемоданчик стетоскоп и тонометр.

Прошло пять минут с того момента, как Георгий привел помощь. После укола Михаил Исаакович лежал на кушетке с открытыми глазами. Рукав рубашки был закатан, и через толстую иглу системы капля за каплей стекало лекарство. Врач «скорой» отрегулировал подачу и велел своей медсестре понаблюдать за пациентом.

— Спасибо, — чуть слышно прошептал Михаил Исаакович, когда Волков подошел попрощаться.

«Когда-нибудь эти приступы доконают его», — подумал Георгий, и его сердце сдавило от жалости.

Придя домой, он все еще слышал звенящий звук в голове. Стоило закрыть глаза, и ночное происшествие так явственно вставало перед ним, что одна реальность (квартира, где он находился) сменялась другой — ночным больничным парком, наполненным прохладой и запахом прелых листьев. Квартирой Коли Чубасова. Белым туманом в лесу. И во всех этих видениях фигура чужака рядом — только протяни руку…

Зуд и звон не проходили. Георгий пытался обжимать голову руками, намочил полотенце ледяной водой, обмотал им голову, насыпал в кружку несколько ложек растворимого кофе и долго глотал горькую жижу — ничего не помогало. Снова появилась знакомая болезненная тяжесть в теле — подступала к рукам и ногам.

«Вольфрам ты или шавка?! Дешевая тряпка или человек?!» — восклицая так, Георгий делал круги по квартире, не зная, как сломать импульс чужой воли, которой он должен подчиняться. Он вновь куда-то должен идти по чужому приказу. И Георгий даже знал куда…

В сознании его вдруг сложился образ цилиндрического предмета — он лежит внутри дверной ручки. Аручка — на двери. Адверь — в комнате… И так далее, как в детских страшилках…

— Ну уж нет! — зло закричал он, обращаясь неизвестно к кому. — Тебе надо, ты и доставай!

Он забегал по комнате, зная, что скоро уже не сможет сопротивляться. И никакие дверные замки, никакие оковы не помогут.

«Оковы!»

Георгий вспомнил о наручниках. Он заглядывал подряд во все шкафы, вытаскивал из них ящики целиком, переворачивая их и вываливая содержимое на пол. Наконец, нашел пару, не помня даже, как она оказалась в доме, знал только, что была где-то припрятана.

Он подбежал к чугунной батарее, сначала пристегнул одну руку, затем, извернувшись, вторую. О том, как будет освобождаться, даже не думал. Надеялся только на одно — кто-нибудь обязательно придет на помощь. Хотя бы тот же Яковлев, если забеспокоится о сотруднике.

Когда накатила новая волна боли, Георгий малодушно пожалел о том, что сделал. Боль становилась невыносимой. Ему хотелось выломать руки, вырвать кисти ладоней, перегрызть их зубами, превратить в кашу из мяса и костей, чтобы они могли выскользнуть из наручников. Он схватился зубами за плечо и что есть сил сдавил. Закричал и потерял сознание…

Нет, не потерял, с ужасом понял Георгий — перед глазами возникло восковое рыло чужака. Глупо было считать, что тот не сумеет проникнуть в квартиру.

Казалось, на лице у незваного гостя застыла гримаса неодобрения — едва заметные губы плотно сжаты, морщины на щеках, чуть покачивает головой.

Далее Георгий скорее догадывался, чем слышал то, что от него хотят: не было настоящего голоса, а только мысленный посыл. Странным образом, интуитивно, он сам подбирал нужные слова, заглядывая в черные глаза урода.

«Не сопротивляйся, зачем ты это делаешь? — Губы даже не шевельнулись. Если ты поможешь мне, я не дам тебе умереть…»

«Я не хочу помогать, когда заставляют…»

«Ты должен сделать!..»

«Я не хочу! И не буду…» — Георгий вогнал в эту мысль всю ненависть, какая была в нем.

«Тогда ты умрешь от боли!..» — Впервые в черных глазах чужака появился свет разума. Холодный, но отчетливый блеск.

Георгий почувствовал, что теперь ему хочется смеяться.

«Ну и к черту!.. К черту все!.. Я знаю, что за этим нет пустоты!..» — И он захохотал. Хотя понимал, что это ему только кажется. Он не может смеяться, если находится вне своего тела. Ведь настоящий живой смех — это всего лишь рефлекторные сокращения мышц, выталкивающих воздух из груди…