Все это время – в течение восьми лет брака с Томом и трех лет с момента его смерти, – спальня, где Том вырос, оставалась неизменной. Пылилась, за исключением моментов, когда я набиралась мужества, чтобы сделать в ней влажную уборку. Я точно знаю, Дерек не стал бы в ней спать. Он не смог бы даже войти в неё. Я-то едва могу это делать.

Дерек живёт здесь уже неделю. Он отремонтировал каждый фут забора, починил ступени на крыльце, а сейчас занят покраской амбара. Он работает как одержимый, с рассвета и до темноты, и даже иногда при свете фар грузовика. Свой рабочий день я обычно заканчиваю тем, что приношу ему еду. Он отказывается есть со мной и Томми. Фактически, он бежит от него, как от чумы. Не подходит к Томми и не разговаривает с ним. Если поблизости появляется Томми, Дерек исчезает. Я остаюсь верной своему слову и не задаю больше никаких вопросов, хотя они прожигают во мне дыру. Так много всего, что я хочу знать.

Сегодня я работаю на тракторе, буксируя упаковочный пресс вверх и вниз по последним нескольким рядам поля. Уже почти стемнело, моя кожа зудит от пота, я измотана и на грани обморока. И тут трактор глохнет. Грохочет, замедляется и затем затихает. Последние несколько лет он работает на последнем издыхании, и это не первый раз, когда техника подводит меня. Мне хочется кричать от досады. Плакать. Но я держусь.

Я выпрыгиваю из него, топаю по склону в темноте, ругаясь под нос и пытаясь успокоиться. Амбар – громадина во тьме, очертания лестницы хорошо видны на фоне одной стороны, части одной длинной стороны стены готовы к покраске. На лестнице Дерека нет. Я слышу скрип колодезного насоса за амбаром, и предполагаю, что он там, стирает краску с рук. В мастерской есть холодильник, и в нём спрятан один из моих грязных секретов – тайник с пивом. Я никогда не пью в доме или когда рядом Томми. Но иногда, после тяжёлого трудового дня, я украдкой сижу в мастерской и пью холодное пиво. Иногда даже две бутылки, прежде чем пойти домой.

Сегодня мне нужна одна как минимум.

Я рывком открываю холодильник, хватаю бутылку и откупориваю крышку с помощью открывашки для бутылок, прикреплённой к верстаку. Плюхаюсь на стул, на секунду прижимая запотевшее стекло ко лбу, а потом делаю долгий глоток. Затем, не думая дважды, тяну подол рубашки и вытираю им пот со лба. В тот момент, когда моя одежда задрана вверх, и всё туловище обнажено, я слышу шаги и скрип половиц. Я опускаю подол и в тот же миг ловлю взгляд Дерека.

Он смотрит на меня.

Пятится назад.

— Прости. Прости. Я услышал, что здесь кто-то есть, и пришёл проверить, — терзая затылок, он отворачивается.

— Ничего страшного, — хотя совсем нет. Я ощущала на себе его взгляд, на моём плотном красном спортивном лифчике, на покрытом потом животе. Я не знаю, что испытываю по этому поводу, как он себя чувствует из-за этого казуса. И не знаю, что сказать или сделать.

— Всё в порядке? — спрашивает он. — Насколько я видел, обычно ты не приходишь сюда. Я имею в виду, в последнюю неделю.

Делая глоток, я пожимаю плечами:

— Трактор заглох. Для таких чрезвычайных ситуаций у меня здесь припасено держи-себя-в-здравом-уме пиво. Я почти закончила прессовать сено, и теперь несколько дней придётся ждать, когда Хэнк починит трактор, так что… Это аварийное пиво.

— Я могу посмотреть, что с трактором, утром, если хочешь, — он решительно не смотрит на меня. Его пристальный взгляд проходится по полу, по Малой лиге и бейсбольным трофеям средней школы.

Тишина.

— Хочешь пива? — я машу своей бутылкой.

Он колеблется:

— Эм… да. Наверное.

Я достаю пиво из холодильника, открываю и подаю ему. Он берёт бутылку и долго-долго смотрит на неё.

— Это просто пиво, — говорю я, смущённая его реакцией.

— Да, я знаю. Но я не пил... очень долгое время. Так, как раньше.

— Прости, я бы не предложила, если…

Он отмахивается:

— Нет. Не стоит. Это не проблема. Просто это было давно, — он подносит бутылку к губам, делает небольшой, взвешенный глоток. Выражение восторга, вспыхнувшее на его лице, бесценно. — Боже, как же хорошо. Я и забыл, как сильно любил пиво.

Несколько минут проходят в не совсем неловком молчании. Дерек по-прежнему стоит в дверном проёме.

— Знаешь, есть ещё один табурет, — замечаю я. — Ты можешь на него сесть.

Он отыскивает глазами табурет, пересекает комнату, вытаскивает его из хлама и садится. Моего внимания не минует тот факт, что, перемещаясь, Дерек не хочет находиться близко ко мне.

Он сейчас без рубашки. Ничего не могу с собой поделать – пялюсь на его торс, разглядывая шрамы. По сравнению с прошлой неделей он прибавил в весе, нарастив немного мышц и подкожного жира, чтобы покрыть кости. Он ещё и близко не похож на себя прежнего, но это больше и не то недавнее измождённое существо. Его волосы отрасли, он также позволил своему подбородку слегка обрасти бородой.

Дерек опять чешет голову, точнее, шрам на голове. Потом замечает, что я это вижу, и роняет руку:

— Старый шрам, — поясняет он. — Иногда чешется.

— Как тебя… — начинаю спрашивать я, но обрываю себя. — Прости. Неважно.

Он допивает пиво, опуская пустую бутылку на пол.

— Всё нормально. В плену мою голову держали бритой. Кроме того, они совсем не нежничали со мной, и не всегда использовали острые бритвы.

— Боже, это ужасно.

Он пожимает плечами:

— Фигня. Вероятно, лучше так, чем заработать вшей или ещё что-нибудь подобное.

В его словах слышится намёк на что-то гораздо, гораздо более страшное. Я разрываюсь между желанием предложить ему ещё пива, и беспокойством, что, может быть, я представляю для него потенциальную проблему. Чувствую, что хочу ещё пива. Открываю бутылку и вопросительно смотрю на него.

Он берёт её, пьёт не торопясь:

— Спасибо.

— Пожалуйста.

И снова длительное молчание. Дерек вздыхает, проводит ладонью по волосам и смотрит на меня:

— Давай, спрашивай уже.

— Спрашивать… о чём?

Он качает головой и пожимает плечами:

— О чём хочешь. Не могу обещать, что буду в состоянии ответить, но я постараюсь.

Что я больше всего хочу знать? Я смотрю вниз, на тонкий слой пены в моей бутылке.

— Письмо. Он носил его с собой почти год, не читая?

Дерек кивает:

— Угу.

— Почему?

— Ну… Том говорил, что хранит его. Для того момента, когда будет нужнее всего.

Я внимательно смотрю на Дерека. Он с чем-то борется; его сжатая челюсть словно выточена из камня, пальцы вокруг горлышка бутылки напряжены. Безымянный палец левой руки заметно искривлён. Четыре пальца естественно обёрнуты вокруг бутылочного горлышка, а безымянный торчит, будто не управляется должным образом. Его руки дрожат, отчего светлое пиво в бутылке идёт рябью.

— Год, — я даже не знаю, как сформулировать следующий вопрос. — Если он не читал письмо, то он так и не ... он не узнал. До самого конца. О Томми, я имею в виду.

— Я… он… — кажется, Дереку трудно дышать. Он быстро моргает, и его плечи горбятся, будто в ожидании удара. — Он любил тебя. Он очень тебя любил.

Это не ответ на мой вопрос. Я вижу – это уклонение от ответа, но прямо сейчас Дерек явно не готов продолжать этот разговор. Пошатнувшись, он делает большой глоток пива, ставит полупустую бутылку на верстак и стоит, покачиваясь.

— Дерьмо. Дерьмо! У меня кружится голова. Я в состоянии в одиночку убрать двадцать четыре тюка. И теперь я сломался от двух бутылок пива? Иисус.

Дерек спотыкается и опирается на верстак, чтобы вернуть себе равновесие. Кажется, его ноги сейчас подведут его. Я встаю, ставлю своё пиво на пол и делаю к нему шаг. Глаза Дерека закрыты, веки крепко сжаты, а рот двигается, пока он шепчет что-то неразборчивое. Дерек качается, теряя равновесие. Кажется, он сейчас упадёт.

Я медленно и осторожно тяну к нему руку. Трогаю его за плечо:

— Дерек?

Его кожа на ощупь горячая. Горячая, твёрдая и мягкая – одновременно. Я уже и забыла, какова на ощупь кожа мужчины.