– У меня довольно большое наследство, – признался я.

– Оу... да... – прошептал он. – Наверно так оно и есть, да? В смысле докторская практика и все прочее. А как на счет дома?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Сказать по правде, я не хочу туда возвращаться.

– Это там он... эм...

– Да.

– Тогда вполне логично. – Его нога начала отбивать нервную дрожь, пока он доставал очередную сигарету. Интересно, он всегда был заядлым курильщиком или это лишь из-за меня.

– Я вас нервирую? – спросил я. Из него вырвался короткий смешок.

– Да уж, определенно.

– Из-за инвалидного кресла?

– Нет, – покачал он головой. – В университете в моем здании также работал мой коллега, который всю жизнь был прикован к инвалидному креслу. Мы делили с ним кабинет, так что можно сказать я привычен к этому.

– Тогда что?

– Хм... из-за чувства вины? – он одарил меня вялой полуулыбкой, которая, впрочем, быстро сошла на нет. – Я все думаю, что мне следовало сделать. Начиная с Фрэн, мне стоило хотя бы удостовериться, что она благополучно вернулась к себе домой. Может, она бы мне рассказала, если бы я ей позвонил. Также мне следовало настоять на том, чтобы узнать тебя или по крайней мере... ну не знаю... может, нанять частного сыщика, проверить как ты... В голове непрестанно продолжает скакать такого рода дерьмо. Ты... ты мой ребенок, и кто-то тебя обижал. От этого мне хреново. Я должен был что-то предпринять, но не сделал – отсюда и вина.

Он стряхнул пепел и вздохнул.

– В свете всего этого и твоей молчаливости, я пытаюсь понять, как сильно ты меня ненавидишь.

– Это не так, – заверил я. – Я не ненавижу вас. Я вас... я вас даже не знаю. Просто пытаюсь понять для себя все эти дела, понимаете?

Он кивнул и прикончил свою сигарету.

– А ты довольно смышленый парень, да? – сказал он. В ответ я лишь пожал плечами.

– Ну так, эм... – он пару раз кашлянул в кулак и сделал глубокий вдох. – Так у меня есть шанс? В смысле, с тобой? Я не собираюсь давить – клянусь, не буду – но мне бы... хотелось иметь с тобой что-то общее. Что бы ты ни готов был мне предложить.

– Полагаю, есть, – ответил я. Все сказанное им вновь прокручивалось в моей голове. Он на самом деле казался довольно хорошим малым и не думаю, что он скармливал мне лапшу. Как это может навредить?

– Да, ладно... эм... Какие у тебя планы?

– В конце недели мне нужно вернуться в Чикаго, – сказал он. – Я мог бы выбираться сюда, например, раз в месяц. Ты бы мог прилетать в Чикаго, когда пожелаешь. У меня дом типа ранчо в Эванстоне, так что никаких лестниц. Там есть гостевая комната и великолепный вид на озеро Мичиган.

Я вообще не задумывался о путешествиях. Как я вообще попаду в самолет? Вряд ли инвалидное кресло пролезет в узенькие проходы в салоне. Это будет чертовски длинная поездка на машине, даже если Николь поедет со мной...

– Может быть, – наконец изрек я.

– Может быть?

– В смысле, «может быть» касается поездки в Чикаго. В отношении всего остального – все здорово.

– Правда?

– Да, – я поднял на него взгляд и впервые с момента нашей сегодняшней встречи он улыбался.

– Спасибо, Томас.

– Пожалуйста. Так, эм, как мне тебя называть?

Его лоб сморщился.

– Эм, а как ты хочешь меня называть?

– Не знаю, – признался я. – Я всегда называл... эм... Лу – папой. По правде сказать, я не хочу называть так кого-то еще.

– Сомневаюсь, что и мне будет это по душе, – сказал он.

– Про себя я называл тебя Гарднером.

Он рассмеялся.

– Что ж, вообще-то со времен игры в группе никто не называл меня так, но меня устроит.

– Здорово, – я потянулся и пожал его руку. – Значит, Гарднер.

Вскоре после этого, я уже был сыт по горло сидением в гребанном кресле, так что позвонил Николь и сообщил, где мы находились. Приехав, она застала нас смеющимися над рассказанной Гарднером историей о его сотруднице, сцепившейся со строителем, занявшем ее парковочное место для инвалидов, и как она довела бедного парня чуть ли не до слез.

– Как я погляжу, у вас все хорошо, – приближаясь, сказала Николь.

Мы с Гарднером переглянулись, усмехнулись и провели рукой по своим волосам. Николь несколько раз моргнула, переводя взгляд между нами.

– Лаа-дно, это было довольно странно. – Она отступила на шаг назад и покачала головой, а затем спросила, готов ли я ехать. Гарднер проводил нас до джипа, а после того как я устроился на пассажирском кресле, он склонился ко мне, держась за верх дверцы.

– Эй, Томас?

– Да?

– Я вернусь через четыре недели, ладно?

– Да, будет здорово, – сказал ему.

– Можешь звонить в любое время, – вновь напомнил он, – и если не против, порой я буду тебе звонить.

– Я же уже сказал, что не против, – закатил я глаза. Похоже, он полагал, что я передумаю и пошлю его.

– Здорово! – он выпрямился и закрыл дверцу.

Николь и я помахали ему, но когда она завела двигатель, он постучал в окно и я приспустил стекло.

– Ты сделаешь кое-что для меня? – спросил Гарднер.

– Что именно?

– До моего возвращения, может, ты подумаешь о том, чтобы набросать парочку эскизов? Мне бы хотелось их увидеть.

Мое сердце заколотилось в груди, пока я уставился на свои руки на коленях. Я просто смотрел на них и вспоминал все те разы, когда пытался показать мои рисунки папе. В то время как я погрузился в себя, Николь накрыла мою руку своей ладонью, чтобы привлечь внимание.

– Томас?

Я перевел на нее взгляд, а затем вновь посмотрел на Гарднера.

– Да, – наконец произнес я. – Это я могу.

Он улыбнулся и кивнул, прежде чем отойти от машины, чтобы Николь могла отъехать от обочины и отвезти нас домой. Мы ехали в относительной тишине, хотя я успел рассказать ей об унаследованных деньгах и том, что Гарднер поведал о моей маме. Она немного испугалась на тему денег, но не так сильно, как я предполагал. По большей части мои мысли возвращались к наброскам рисунков, и я задавался вопросом, хватит ли мне на самом деле нервов показать Гарднеру какую-нибудь из моих работ. Я не был в этом уверен, хотя и чувствовал себя довольно расслаблено после общения с ним.

Николь привезла нас домой, и они с Грегом начали обсуждать свои планы на остаток недели, которые по большей части включали ночные смены у Грега, чтобы Николь могла ходить в школу. Они не желали оставлять меня одного, хотя я и сказал им, что мне не требуется чертова сиделка. Помимо этого, они обсуждали переделку и всякую прочую хрень, которая обойдется им в кучу денег, а я бесился по поводу всего этого. Я знал, что мне придется изменить договоренности и что это их очень сильно взбесит.

Я тоже был взбешен.

Разве что, когда я выкатился из кухни в свою крошечную не-совсем-комнату, на моих губах все еще была улыбка, которая никуда не денется. Я был весь на позитиве и знал, что именно так и должно быть в семьях. С Николь и Грегом у меня по-прежнему было ощущение семьи, как никогда до этого.

У меня было чувство, что однажды Гарднер для меня тоже будет ощущаться как семья. Шекспир как-то сказал: «Весь мир роднит единая черта»¹²⁸, и я не мог с этим поспорить.

Но сначала, пришло время столкнуться с суровыми реалиями.

Я попросил Николь и Грега пройти в гостиную поговорить со мной после ужина.

Грег сидел в своем кресле, а Николь на диване, я же в инвалидном кресле между ними.

– Что ты имеешь в виду говоря, что уезжаешь? – спросила Николь.

Именно такой реакции я от нее и предполагал.

– Сегодня утром я говорил с Даниэль, – сказал я Николь. – Мне стоит вернуться в реабилитационный центр на какое-то время. Вы с Грегом не обязаны так сильно обо мне заботиться. У него работа, а у тебя – школа…

– Это чушь собачья! Я хочу этим заниматься, Томас!

Она была возмущена, как я и предполагал, но не существовало легкого пути поднять эту тему.

– Знаю, что хочешь... – запинаясь, согласился я и бросил взгляд на Грега, искренне надеясь, что он увидит в этом резон, но тот покачал головой.