- Ваше доверие,- голос Козлова зазвучал торжественно,- окрыляет меня, господин капитан…

- Опять называете меня господин,- заметил Вольф и улыбнулся.

- В таких обстоятельствах…

- Да, да, понимаю вас, подпоручик. Впрочем, звание «подпоручик» для новой должности не слишком подходит. Когда мы возвращались из Смоленска, вы были откровенно недовольны своим первым чином. Я ответил вам, что за мной дело не станет. И вот тот случай, когда я могу сдержать свое слово. Вместе с должностью мы дадим вам и новое звание. Вольф умеет ценить верность русских.

Козлов ушел от начальника школы с чувством, знакомым только разведчику. Он провел: еще одно незримое сражение и одержал победу.

В течение лета 1943 года Красная Армия нанесла ряд сокрушительных ударов по еще сильной, еще до конца не надломленной в своей способности продолжать войну гитлеровской военной машине. Немцы убедились, что и «тигры» и «пантеры» их не спасут. После сражения под Курском и Орлом они занялись «выравниванием» линии фронта. На самом деле у них уже не хватало сил противостоять той самой армии, которую фюрер не однажды объявлял разбитой и уничтоженной.

Осенью разведшкола покинула насиженное место в Печах и перебралась в местечко Розенштейн в Восточной Пруссии. Но не прошло и двух месяцев, как ей опять надо было передислоцироваться. На новом месте, в Ноендорфе, продержались всю зиму и весну сорок четвертого года.

Переезды и усложняли и облегчали работу контрразведчика. В Печах Козлов вынужден был оставить Любу Масевич. Руководство школы, особенно главный ее хозяйственник инспектор Унт, не склонно было брать с собой лишнюю обузу, какою были женщины и дети. Козлов же не считал благоразумным настаивать на переезде Масевич, так как его усердие могло вызвать у немцев лишь подозрение. К тому же после выявления среди курсантов нескольких человек, не внушающих доверия, капитан Вольф попросил шефа абверкоманды прислать к нему офицера, который специально занимался бы проверкой благонадежности агентов.

Но и в Печах Любу устроили хорошо. Туда из Катыни перебросили зондерлагерь - особый лагерь, где находились уже подготовленные агенты. Так как Люба зарекомендовала себя неплохим поваром, ее охотно взяли на работу. Ровно через полгода она снова оказалась в разведывательной школе, но уже в другой, обучавшей поляков.

И в зондерлагере, и в разведшколе Люба делала то, что поручил ей Козлов,- изучала разведчиков и тех, кому можно было доверить, убеждала не выполнять задания немецкого командования. Последние получали от нее пароль «Байкал-61», а перед самым вылетом к линии фронта - сведения об агентах, которые наверняка не явятся с повинной и будут работать на врага.

Козлов встретился с Любой совершенно случайно, там же, в Восточной Пруссии. Обе разведшколы - и для поляков, и для русских - после очередного переезда очутились в одном городке. Их разделяли лишь берега Вислы.

Как-то инспектор Унт, заприметив на западном берегу яблоневые сады, решил отправиться туда в разведку. Он захватил с собой и начальника учебной части. Козлов согласился. Ему тоже кое-что надо было разведать по ту сторону Вислы, главным образом «польскую» школу.

Масевич удивилась и обрадовалась, когда в столовую, где она раздавала обед, зашли Козлов и Унт.

- Ну как живешь? Где была?

- Да живу,- неопределенно, стараясь не глядеть на зондерфюрера, ответила Люба.- Кочуем…

- Мы тоже,- улыбнулся Козлов.

- С Галей?

- Вдвоем.

- Значит, и она здесь? А я так соскучилась! Пойдемте, я, передам ей гостинец. У нас тут полно груш.

Унт остался в столовой, а они вдвоем пошли в комнату Любы.

- Какие там груши! - Она плотно прикрыла дверь.- Когда же все это кончится?

- Скоро, Люба, скоро. Видишь, как немчура катится. Фашисты еще ,на что-то надеются. А на что? Ведь все у них трещит, все рушится. Мечтали взять нас силой. Не вышло и не выйдет. Какая может быть сила в неправде? В той лжи, что они распространяют по всему свету?

- Знаешь, есть пословица,- сказала Люба.- Я часто теперь вспоминаю ее. Очень верно и мудро говорится: не в силе правда, а в правде сила.

Она вытерла непрошено навернувшиеся на глаза слезы, улыбнулась. Скоро уже кончатся все муки. Если, конечно, не предадут свои же. Она почти каждый день вспоминала тех, кому доверила тайну, и на душе становилось легче. Она надеялась на этих парней, сбившихся с пути, растерявшихся в нелегкую, тяжелую годину. Но, попав, в силу различных обстоятельств, к врагу, они многое переосмыслили. Странная, казалось бы, перемена в душе человеческой: изменить и глубоко раскаяться. Но это было так.

Люба шепотом по памяти доложила о том, где и кого завербовала, сколько агентов сейчас учится в «польской» школе, кто вот-вот закончит учебу.

- Хорошо, Люба, хорошо,- Александр Иванович в знак благодарности пожал ей руку.- Об одном црошу: остерегайся предателей.

- Постараюсь,- сказала она. И, вспомнив, что Унт может хватиться их, быстро набрала узелок груш.

С того часа они больше не виделись…

Должность начальника учебной части школы позволяла Александру Ивановичу больше заниматься контрразведывательной работой. Первой его целью было коренным образом ухудшить подготовку агентов. Обеспокоенный заметно пошатнувшейся дисциплиной, капитан Вольф дал согласие значительную часть учебного времени отвести на строевую подготовку. Как истинный немец, он был убежден, что ничто так не дисциплинирует солдата, как воинский строй. С утра до вечера на школьном плацу звучали слова команд, притопывали подошвы и щелкали каблуки. Обычно строевые занятия проводил сам Козлов. При этом он проявлял столько усердия, что даже зондерфюрер Вурст вынужден был просить его «гуманнее относиться к русским». Ведь так недолго и перестараться! Курсанты возненавидят не только свою профессию разведчиков, но и немцев.

Эту просьбу зондерфюрера Александр Иванович пропустил мимо ушей. Тогда Вурст счел необходимым повторить ее в присутствии начальника школы.

- Александр Данилович,- вежливо начал зондерфюрер,- не кажется ли вам, что вы злоупотребляете своим служебным положением?

Ничуть не смутившись от столь тактичного упрека, Александр Иванович спросил:

- То есть?

- Вы кричите на курсантов, гоняете их с утра до вечера. Вы создаете невыносимые условия.

- Да, да,- согласился Вольф,- кричать не надо.

В последнее время Вольф нервничал, часто выходил из себя, сам не прочь был накричать на кого угодно. Однако он по-прежнему оставался человеком слабовольным и легко соглашался с теми мнениями, которые высказывались решительно.

- Господин капитан,- перешел в атаку Козлов,- наша школа не пансион для изнеженных девиц. И преподаем мы, надеюсь, не манеры благородного поведения. Если зондерфюреру Вурсту не нравится моя требовательность, тогда выдайте мне, пожалуйста, конфеты и соски - пусть интенданты позаботятся об этом,- и я пойду с ними к нашим будущим разведчикам.,.

- Ну зачем вы так, Александр Данилович, зачем? - сказал Вольф примирительно.- Конечно, мы не пансион… Но все же надо как-то иначе.

- Как иначе? - вспыхнул Козлов.- Как? Подскажите!

- Надо изменить что-то…

- Может быть, зондерфюрер Вурст отменит строевую? Вместо марш-бросков будем возить людей на машинах?

- Меншиков ударился в крайности,- вставил Вурст.- Он не учитывает, что его чрезмерная строгость принесет только вред. Когда собаку часто бьют, у нее вырабатывается злость.

- Зондерфюрер сам не прочь приложить руку,- продолжал Козлов.- Профессиональная привычка.

- А я этого и не скрываю. Все знают, где до войны работал. В криминальной полиции. По правде, кулаки до сих пор чешутся. Но я же курсантов не бью. Даже тех, кого ненавижу. Хочу, а не бью.

- Случается иногда,- поморщился Вольф.

- Но не с курсантами,- стоял на своем зондерфюрер.- Вот если кого спишут, тогда…

Вурст замолчал. Говорить больше не следовало, тем более в присутствии русского.