Почти все дружинники отдыхали, готовые по первому зову вскочить и бежать на стену или к воротам.

Заново сколоченные лестницы складывали теперь в разных местах вдалеке ото рва. Довмонт насчитал их более двух десятков. Потом по мосту стали прибывать новые отряды рыцарей. Все они шли без лошадей, при лёгком снаряжении.

«Будет штурм», — понял князь.

Рыцари собирались у лестниц, уже почти не таясь. Князь решил выставить против них ратников и горожан.

Воевода быстро расставил их вдоль стены. Наблюдателям на башнях было приказано сигналить, едва расступятся лучники. «Не станут же они стрелять по своим, — рассудил князь, — уход лучников — сигнал к штурму».

Скоро князь и сам поднялся на башню. Дружинников он решил поднимать в последний момент, если не отобьются ратники. Не успел он взойти по узкой каменной винтовой лестнице с высокими ступенями, как со стороны рыцарей затрубила труба и с разных сторон, с лестницами в руках, побежало к стене их воинство.

В тот же момент ратники с луками взлетели на стены, и воздух посерел от обилия стрел.

Кое-кто из нападавших тут же споткнулся, и бег их замедлился. Но замедлился лишь на мгновение. Упавших заменили новыми воинами. Лучники со стены пускали стрелу за стрелой, стрелы пели, разрезая воздух, воины магистра продолжали падать, пронзённые стрелами, однако лестницы уже были рядом со рвом.

Уже по первой переброшенной через ров шаткой переправе бежали рыцари, заполняя узкую полоску земли у крепостной стены. Тут же им перебросили лестницу, они поставили её на стену, одни стали держать её, другие полезли наверх.

«Что же воевода?!» — подумал Довмонт. Он хотел уже сам спускаться скорее из башни вниз, чтобы распоряжаться теми, кого поставил на стену.

Но в это время несколько молодцов на стене налегли на лестницу. И, стоявшая слишком круто к стене, полная карабкающихся по ней рыцарей, лестница поднялась стоймя, а потом опрокинулась назад, сминая людей.

«Молодец воевода!» — теперь уже с гордостью подумал Довмонт.

Лучники уже были заменены. Теперь рядом с ратниками стояли обычные горожане, они швыряли камни на головы рыцарей, пытавшихся установить новые лестницы. Довмонт увидел и своих племянников — двух светлых отроков в иноческой одежде. Они бросали камни вместе со всеми.

Однако магистр не зря нагнал столько воинства. Словно муравьёв, он посылал на смену раненым и павшим десятки, сотни новых. И там, где недавно рухнула лестница, ставили её уже заново другие воины, а третьи опять лезли на стену. Лестницу опрокидывали вновь, она разламывалась. Но тут же следующая сотня бежала с другой лестницей, и снова воины магистра карабкались наверх. Кому-то из них удавалось прорваться на стену. То в одном месте, то в другом завязывались схватки. Рыцарей сбрасывали вниз, но вместо них появлялись новые.

Штурм продолжался, и уже казалось, что он не кончится никогда. Ратники стали заметно уставать, а сила врагов, казалось, не иссякала.

«Подниму дружину», — решил Довмонт. Но в этот момент он почувствовал, как что-то произошло. Как же он пропустил это! Перед рвом снова с разных сторон набежали лучники, хотя последние рыцари ещё карабкались по лестницам на стену.

— Вниз! Всем вниз! — закричал князь: он уже понял, что будет через мгновение.

Только его никто не услышал. Защитники крепости, разгорячённые схваткой, не смотрели вдаль, а если кто и смотрел, не придал этому значения. Стрелы летели в них густо и выбивали в разных местах сразу по десятку людей.

Довмонт услышал старавшегося перекричать общий гвалт воеводу. Он тоже не догадался!

Штурм был отбит, но несколько десятков людей оказались поранены из-за пустой оплошности. Из-за оплошности князя и воеводы!

Довмонт некоторое время ещё выстоял в башне, чтобы убедиться, что магистр не приготовил других неожиданностей. Потом спустился вниз. Навстречу ему несли на руках со стрелою в груди одного из светлых юношей — его родича. Он был уже мёртв.

Но и второй юноша, в иночестве принявший имя Андрей, едва живой бился на руках у инока Кирилла. Словно пронзённый стрелою лебедь, закричал он, когда увидел своего подбитого вражеским выстрелом брата. И упал рядом с ним. Когда же инок Кирилл поднял его и понёс на руках со стены, то с благоговейным ужасом увидел, как спина, которая только что была здоровой и чистой, наливается вдруг кровавой раной!

Убитого юношу положили к мёртвым, а второго, трепещущего у него на руках, инок Кирилл отнёс в хоромы князя, чтобы занялись им басурманские врачеватели. Там он бережно уложил его рядом с ранеными и объяснил старому Ибн Хафизу, как было дело.

Услышав объяснение, старик растерялся:

— Никто, ни великий Ибн Сина, ни другой великий — грек Гиппократ не рассказывали о подобных болезнях.

И всё же старик взялся лечить его, влив для начала обеспамятевшему юноше успокоительное снадобье.

— Если мне удастся перевести боль его в сон, если он проспит несколько суток, думаю, он станет снова здоровым, — сказал старик учёному другу своему, иноку Кириллу.

Князь Юрий Андреевич слал гонцов за гонцами во Владимир к дяде своему, великому князю, но ответа не получал. Сам же по себе идти на Псков он не решался. Дядя и так был недоволен тем, что случилось под Раковором. Лучших новгородских людей полегло тогда и в самом деле немало. Когда ещё была такая битва, чтоб погибли степенной посадский и тысяцкий. Хотя среди мёртвых тысяцкого не нашли, но и среди живых — тоже.

В ту зиму объединёнными силами едва справились с рыцарскими полками. А теперь магистр Отто собрал, говорят, войско раза в два больше, и возможно ли его победить одним лишь Псковом да Новгородом?

Князь редко выходил на улицы, а вышел, увидел бы, как неспокойны горожане, как шумно разговаривают между собой.

Уже от Пскова и гонцов больше не было. Это могло значить только одно — магистр Отто обложил его со всех сторон своей многочисленной ратью. Если бы отбились — сразу прислали бы весть. А сдались бы, сровняй магистр город с землёй, как обещал, весть дошла бы сама.

Как поступить в нынешнем положении, князь не знал. Не пойти на подмогу — магистр рано или поздно управится со Псковом, а следующим будет Новгород. Но возможно и решить дело миром, чтобы город спасти. Если же выйти сейчас, тогда уж точно война. И тогда почти наверняка он останется без дружины, без города, без княжения.

Юрий Андреевич решил переждать ещё, а там, смотришь, как-нибудь всё само образуется.

Но переждать ему не дали. С утра загудел, позвал на общий сбор вечевой колокол. Граждане со всех концов устремились на площадь, чтобы в который раз решать судьбу города.

— Псков обливается кровью, нас заслоняет от рыцарей, а мы для чего отсиживаемся? — кричали один за другим новгородцы князю, поднимаясь на степень. — Или ты поведёшь дружину, или мы призываем другого князя.

— Да я что, я готов, я всегда с вами, — оправдывался князь.

Было решено отдать два дня на сборы и немедленно выходить.

Новгородцы сами за счёт города снаряжали полки, так и не получив ответа от великого князя.

Странное дело, но после дневного неудачного штурма рыцари так устали, что забыли о прошлой ночи. И Довмонт решил её повторить.

Снова посреди улиц горели костры у палаток, а кто-то спал и в домах за высокими изгородями. Снова невдалеке были брошены превеликой кучей лестницы, по которым днём карабкались штурмовавшие стены.

За полночь Довмонт собрал у ворот две сотни дружинников, сотню ратников. Задание было таким же. У каждого в левой руке горел факел.

Ворота открылись, и так же, как в прошлую ночь, дружинники густым строем промчались через проход, по опущенному мосту перескочили ров, устремились рубить всякого, кто попадался. А дальше случилось неожиданное.

Только две сотни его воинов отошли от стены, как из-за всех частоколов хлынули на улицу всадники. Они пропускали дружинников Довмонта, обтекали их и направлялись к воротам.