— Доктор Ньютон Гейзлер!!!
— Что?! Я рассуждаю исключительно как биолог… — вновь озорной смех и блеск зеленых глаз. Германн замечает, что в дневном освещении они в десятки раз ярче. Сопротивляться такому взгляду сложно, но он не подаст виду. Хотя бы попытается. — Что я вижу? Ты покраснел. Ха-ха, что в вашей голове, доктор Готтлиб? — Продолжает подначивать Ньют. — Ооо, Герми, я всегда знал, что ты мой маленький грязный извращенец, но я ждал, когда ты предложишь и я готов. Ну что, Берлинский технологический, держись, мы едем!
— Ну, нас никто не торопит… — мягко замечает Германн в ответ на громогласное заявление друга. — Возможно, стоит подождать пару недель, пока все успокоится…
— Герм, тебя тошнит от китайской еды?
— Ну, последнее время я испытываю некоторый дискомфорт…
— А меня тошнит! Так что мы едем. Готовьте свои штрудели, почтенные фрау, Ньютон Гейзлер возвращается в Европу!
— Вообще-то штрудель это традиционное австрийское блюдо.
— Тогда гермкнёдль!
— Это баваро-австрийское блюдо.
— А что баварцы это не немцы? Или есть какая-то разница?
— Это сложный вопрос, доктор Гейзлер. — Многозначительно начинает математик.
— Плевать, мы едем! И я готов есть все, только больше никакой соевой лапши! — предупреждает Ньютон и Германн салютует в ответ.
Комментарий к Wir erforschen, weil wir Menschen sind. Und wir mochten wissen.
Wir erforschen, weil wir Menschen sind. Und wir möchten wissen (нем.) - мы исследуем, потому что мы люди. И хотим знать. (с)
========== Auf Wiedersehen Berlin ==========
Герм открывает глаза как всегда раньше положенного. Даже в воскресенье. Это одна из многих маленьких безвредных привычек доктора Готтлиба, что составляют его угловатую личность, в которую так влюблен доктор Гейзлер. Кстати до сих пор безмятежно посапывающий рядом.
Просыпаться бок о бок с Ньютоном для Герма почти привычно, но каждый раз головокружительно и потрясающе. Мужчина никогда не признается в этом, но он обожает рассматривать спящего Ньюта. Его всклокоченные волосы, умиротворенное выражение лица, следы от подушки после глубокого сна. Нравятся математику и маленькие розовые отметины, что проступают на коже свободной от татуировок. Его маленькие шалости, что тешат самолюбие обоих и вызывают немало вопросов и присвистов в ближайшем окружении. Умиляет мужчину и поза спящего. Ньютон всегда засыпает тесно прижимаясь к другу, оплетая руками и ногами, словно Герм спасательный плот, константа, последняя инстанция. Глубокий сон дарит биологу чуть больше спокойствия и уверенности и к утру его тело напоминает позу супергероя, летящего навстречу приключениям, и Германн усмехается этому каждый раз, откидывая одеяло.
Сейчас он также улыбается глядя на любовь всей своей жизни, что растянулась рядом в абсолютно детских трусах и потрепанной футболке. Из-под кромки ткани ненавязчиво выглядывает цветная полоска живота, что Герм так любит поглаживать при любом удобном случае. Сейчас он также не откажет себе в удовольствии.
Ньютон мычит от прикосновения и довольно похрюкивает, предвкушая утренние ласки. Раскрывается, как бы сообщая: ваша судьба, доктор Готтлиб, ни в чем себе не отказывайте. Док и не собирается, но на это утро у него приготовлено кое-что поинтересней.
Математик мягко отстраняется, нащупывая коробочку в тумбе. Несложно догадаться, что внутри кольцо, но не стоит осыпать Германна подколами за излишнюю сентиментальность. Он не собирается делать предложение Ньютону Гейзлеру, во всяком случае, не сейчас. Этот подарок, конечно, символизирует их глубокую связь и привязанность, но скорее ментальную, нежели эмоциональную. Это кольцо, в единственном экземпляре, с гравировкой E=mc2 по внутренней окружности, — не предложение, а признание. В этой простой формуле суть всех процессов, жизнь и смерть, рецепт ядерной бомбы и история жизни звезд горящий над головой. В этих непогрешимых символах противоречий ровно столько же, сколько в человеке, что сопит сейчас, уткнувшись носом в бок Доктора Готтлиба. Что принадлежит ему и так. Без клятв, церемоний, официальных бумаг.
— Ньют. — Тихо, почти невесомо звучит математик и пытается найти момент для подарка. — Hasi…
— Ммм. — Не слишком романтично мычит биолог, перекатываясь и прячась от утреннего света в ворохе одеял.
Германн бормочет еще что-то очаровательное, надеясь мягко разбудить друга, но его обгоняет настойчивый звонок телефона.
— Геееерм! — Раздается обессиленный вой Гейзлера. — Тысячу раз говорил, в выходные отключай будильники, телефоны, часы, компы, голову!
— Scheiße! — Шипит док и хватает надрывающийся мобильник. — ДА! — он быстро поднимается, пряча кольцо в карман пижамных штанов и даже не замечает, как оно проскальзывает мимо, приземляясь в высокий ворс прикроватного коврика.
Это не первый звонок на этой неделе, ему предшествовали десятки писем, сообщений, официальных запросов в Берлинский тех и даже визит из посольства. Теперь еще в выходной дергают! Так и помогай осваивать космос на общественных началах… Трезвонят из НАСА, а точнее из Лаборатории реактивного движения. Опять внезапное изменение структуры у берегов Лос-Анджелеса. Германн уже язык стер, объяснять, что он не океанолог и даже не геодезист. Да что там… Его не интересует даже земная механика. Она осталась веселым экспериментом в детстве. Его вообще не интересует то, что можно потрогать или вообразить. Верно говорил Лев Ландау: теоретическая физика это болтовня о том, что невозможно себе представить, а тут Доктору Готтлибу про изменение структуры океанского дна заливают! В десять утра! В Воскресенье! Возможно, они путают его с Ньютоном?
— Нам нужна ваша оценка, как эксперта по свойствам материи! — Раздается истошный возглас в ухо.
— Думаю, доктор Гейзлер будет более компетентен в этом вопросе. Я могу поговорить с ним об этом. Не думаю, что заиленное дно ваших берегов представляет для меня профессиональный, да и туристический интерес…
— Это не ил, доктор Готтлиб!
— А что это?
— Мы не знаем, поэтому вы нам необходимы. Эта материя… У нее нет даже синтетических аналогов. Звучит как бред, но есть вероятность, что у нее внеземное происхождение. И это не россыпь метеоритов. На днях мы взяли пробы. Строение, предположительно, плазматическое.
— Мне нужно поговорить с Нью… С доктором Гейзлером. — Отрезает док, судорожно перебирая варианты в голове. — Возможно, мы прибудем.
— Вы? Но он же проводит исследование в МИТе…
— Он перенес его в Берлин, почти год назад. — Информирует математик удивленных коллег и коротко попрощавшись, отключается.
Он не знает, как начать этот разговор. Германн не хочет расставаться с Ньютоном, не может. Только не сейчас, когда все стало так славно налаживаться, но и игнорировать приглашение больше не удастся. Мужчина стоит у дверей спальни, пытаясь подобрать слова для приглашения.
— Хватит там вздыхать! — раздается игриво — строгий голос биолога. — Я слышу, что ты там трёшься. Все равно уже разбудили. Заходи и говори!
— Прости, я не хотел, чтобы так получилось… — рассеянно бормочет математик.
— Герм, выкладывай. Нас увольняют или Армагеддон приближается? Не томи!
— Нет, все несколько проще. Просто вблизи Лос-Анджелеса, на дне, что-то происходит и парни из лаборатории в Пасадене хотят чтоб я взглянул на это.
— Что происходит? — уточняет доктор Гейзлер, профессиональным жестом поправляя очки. Эта новость ни разу не нова для него. Неладное он заметил еще год назад, вот только тогда никого это не волновало, сколько бы биолог не бил в тревожный набат. Конечно, никто не хочет финансировать исследования возможной угрозы. А вот если угроза явная, это уже совсем другое дело! Долбанные политиканы…
— Они… Не знают. — Пожимает плечами Готтлиб, забираясь обратно в теплую постель, но не тут то было.
— Ты что собираешься вот так просто валяться тут, пока… Пока на другом конце света происходит какой-то неведомый науке процесс?! — Биолог вспыхивает в момент, теряя остатки утреннего безмятежного очарования.
