Комментарий к Was ist mein, werde mein sein
Was ist mein, werde mein sein (нем.) - что мое, моим и будет.
========== Wir erforschen, weil wir Menschen sind. Und wir mochten wissen. ==========
Разбирать личную почту, стоя у окна и созерцая океан сквозь кристально чистые стекла гостиничного номера оказывается странно и непривычно. Вы скажете: ну и что в этом такого? Действительно, вот только доктору Готтлибу проще представить себя запертым на атомной подводной лодке, начиненной несколькими сотнями килотонн взрывчатки, в окружении сдвинутых русских, что запивают спирт кумысом. Или несущимся в космическом шаттле с парнями из НАСА, наперебой споря о их подходе к разработкам варп-движков и периодически срываясь на немецкий. Германн может представить себя в таких местах и компаниях, о которых большинство землян могут лишь прочесть или увидеть фильм и сказать: «Офигенно!». Но шутка в том, что Германн хочет обнаружить себя в Берлине, сидящим в самом заурядном кафе, рядом Ньютоном Гейзлером и не помнить себя. Обнаружить, хотя бы чисто гипотетически. Но как только глаза закрываются, перед ним вновь и вновь возникает пустая, грязная лаборатория, разделенная желтой линией. Линией, за которой осталось десять лет его жизни, тысячи слов, миллионы символов и одна робкая надежда. Сейчас эта надежда, кажется, может стать реальностью, но чем ближе доктор Готтлиб приближается к ней, тем больше сомнений. Эти сомнения рождены настоящим, что столько лет ускользало от ученого. Все что угодно в прошлом и будущем. В том чего нет еще либо уже нельзя усомниться. Актуальная реальность немного сложнее и многообразней и, пока он не освоит ее правила, Германн Готтлиб в ней гость.
Проблема ещё и в том, что последнее время те потрясающие сны, что преследовали математика последние пару лет, становятся все реже. Разум мужчины кое-как, смутно схватывает образы и Герм почти не помнит, что ему снилось. Этот факт печалит его, ведь если их с Ньютом пути разойдутся, док окажется в полном вакууме. В мире без войны, без Ньютона, с отвратительным пониманием того, как все устроено, но без малейшего желание что-то с этим делать.
Именно поэтому Готтлиб медленно моргает, переводит дыхание и вновь смотрит на темную гладь за окном. Он не должен забывать, где он.
Бумага мягким шелестом отзывается в руках. Письма родственников, старых приятелей, короткое поздравление от Ванессы, предложения о работе. Их, пожалуй, слишком много. Да. Так и бывает, а всего-то стоило спасти Землю и вуаля, ты резко всем нужен! Прелесть, да и только.
Ньютона тоже завалили предложениями о сотрудничестве. Его стол напротив вновь напоминает свалку, но Германн не может злиться. Он рад одному желанию Гейзлера находиться рядом до сих пор. Пока.
Биологу также пишут все уцелевшие университеты и исследовательские институты. Пишут даже те, кто теперь не обладает такой превосходной технической базой, но старается возродиться. Вот уж и верно: стремление к познанию не остановить, в этом суть человека.
Математик коротко усмехается мыслям, открывая конверт за конвертом. Большинство сообщений он прочтет просто из вежливости, но это…
Мужчина не замечает другого имени на конверте и лишь содержание письма заставляет взгляд замереть, а мысли предательски заметаться.
В его руках по ошибке оказывается предложение для доктора Ньютона Гейзлера от компании Шао Индастриз и Герм соврет, если скажет что это не блестящее предложение. Письмо подписано лично мисс Шао, никаких факсимиле. Большая честь, учитывая репутацию данной особы и абсолютно спорный проект. Как раз в стиле Гейзлера. Слишком.
Математик осторожно выпускает лист из рук, придвигает кресло, устраивается удобнее. Германн знает, что по правилам, по чести, он должен сию секунду запаковать письмо обратно и положить на стол коллеги и возможно обратить его внимание на данное предложение, но Герм не спешит это делать. Мгновенная мысль, пресловутое сомнение и страх овладевают сознание ученого и все, кто семь лет к ряду дразнил его «роботом» могут забрать свои слова. Конечно, походка и жесты дока осталась все такими же дерганными, словно внутри выдохлась парочка пневмобаллонов. А вот его мысли далеки от примитивного алгоритма и не только профессионального содержания. Да. Германн Готтлиб не нарушает правил, действует по протоколу, точнее действовал… До дружбы с доктором Гейзлером. Конечно ему не чуждо человеческое, пусть и старательно скрытое от посторонних, но пойти на поводу прихоти… Так заманчиво, но непоправимо эгоистично.
— Что за олух. — Шипит мужчина и рывком выскакивает из-за стола. Бросает открытый конверт из плотной бумаги с листком поверх остальной корреспонденции и возвращается на место.
За окном шумел город, как-то беззаботно даже, возвращаясь к жизни. Совсем как когда-то, когда мир не знал, что такое «кайдзю».
Наверное, странно будет оставлять этот город, после всего, что мы тут пережили и сумели сделать, размышлял Ньютон, шагая по вечно битком набитым людьми улочками. И все же мегаполисы — самые удивительные места на земле, только там, в огромной толпе можно почувствовать себя почти в душевной атмосфере, где можно поговорить, зная, что всем все равно, делай что душе захочется.
Но порой эти города давили своими небоскрёбами, полуразрушенными подземками, разваленными мостами. Каждая улица кричала, мы пережили апокалипсис, мы выжили, но какой ценой?! Ньютон сморгнул несколько раз, вспомнив, как бесстрашно и спокойно смотрела в его глаза Мако. Их маленькая, дорогая девочка.
Люди никогда не сдаются. Кто-то опускает руки, но их отталкивают, и новые безумцы рвутся вперёд навстречу надежде. Или гибели.
На стене одной из многочисленных забегаловок был нарисовано совсем новое граффити, краска из баллончика все ещё ярко блестела, бросаясь в глаза своим ядовитым оттенком. На кирпичной стене красовался кайдзю с широко раскрытой пастью, по неоново-синему языку тяжёлые капли Блу стекали чудищу под ноги. Перед ним — маленькая фигура человека, спокойно показывающего средний палец. Гейзлер затормозил возле стены и засмотрелся, а затем выудил из кармана телефон и щёлкнул фотографию.
В этом вся квинтэссенция человечества, выработанный за годы войны пофигизм, огрубевшие реализм, который въелся под кожу и выжег остатки теплоты. Возможно, будущее можно избавить от токсичности последствий, начать радоваться мелочам, без опаски купаться в море, серфить, о Ньютон бы с удовольствием поехал в Калифорнию, прихватив свою ярко-желтую доску.
Доктор Гейзлер тряхнул волосами и заспешил в отель, где остался Германн, сказав, что ему не хочется видеть никого из коллег. Наверное, ему не терпится отсюда уехать и начать новую жизнь. Его понять можно. Хотя по Тендо Ньют будет скучать. И Германн тоже, просто не признает вслух. Пока что, по крайней мере, ему нужно время и принять собственные мысли и ощущения. Будет так многого не хватать в новой жизни: акцента Кайдавских, четких, но вселяющих надежду в будущее решений маршала, мягкого смеха Мако, даже пончиков будет не хватать, которые мистер Чои иногда таскал им в лабораторию. А жёлтая линия из скотча на полу теперь кажется почти умилительной. Они ведь и правда умудрились так жить последние десять лет. Жили, боролись за каждый день, и были при этом по своему счастливыми.
Ньютон опустил взгляд на картонную коробочку с лапшой, которую он ел по дороге. Дурацкая привычка есть на ходу, которая прочно прицепились к нему в Гонконге.
Ньютон облизался, пропуская перед собой группу детей, которые громко пререкались с единственным взрослым среди них.
Мы всегда определяли себя по умению двигаться дальше, через не могу, сквозь невозможное. Взгляд Ньютона задержался на маленьком мальчике, который с опаской покосился на граффити, то самое с огромным кайдзю. Мы считаем эти моменты трудностей и наших побед, когда мы решились нацелиться выше, сягнуть в глубины неизведанного. И Германн, и я считаем это нашими главными заслугами. Но что теперь делать дальше? Что может вызывать такое любопытство и одновременно заставлять со всех ног бежать вперёд? Мы — первооткрыватели, я всегда думал, что наша судьба лежит где-то там, очень близко, но все ещё не дотянуться рукой.
