Сложно сказать, как повлиял этот напиток на ход мировой истории. Конечно кофе играло важную культурно — религиозную роль в жизни южноамериканских индейцев, было разменной монетой в слиянии двух культур, для европейцев стал неплохим антидепрессантом и спасением от цинги, наряду с табаком кофе быстро построило свою империю, дав миллионам людей работу, силы и немного дополнительного времени. Но сейчас падая с метровой высоты и выливаясь на пол, под ноги бесподобного в своем гневе доктора Гейзлера, он лишал мир, пожалуй одного из лучших научных тандемов, что могли существовать в этой реальности.

— Твою мать! — выкрикивает Ньютон, поскальзываясь на мокром полу и шлепаясь настолько феерично, что в момент замолкают все присутствующие вокруг, ну почти…

Германн просто не в состоянии сдержаться. От столь неуклюжего па и возгласа Ньютона его буквально распирает смех, и никакие правила хорошего тона не могут заставить его успокоиться.

— Очень смешно, доктор Готтлиб! — пыхтит Ньютон, вскакивая обратно уже с удвоенным пылом. — А вы чего молчите? Не смешно вам?! — бросает он в сторону девушки.

— Простите? — она очаровательно улыбается и от этой улыбки Ньют вскипает за долю секунды.

— Ты тут не прикидывайся, малышка. Я вроде намекал тебе. Что проблемы с восприятием? Невнимательная? Чего прилипла к нему? — напирает Ньют и скорость его разгона в сотни крат обгоняет мысли. Сейчас он не отражает что перед ним юная девушка, возможно студентка, а он взрослый мужчина, почтенный док с кучей наград. — Так вот, дорогуша, если не доходит, то слушай, если не слышишь, то читай по губам. Германн Готтлиб мой. Да. Да. Этот худой чувак в дедушкином жилете, с постной миной занят. Тебе придется поискать другого шизанутого ученого. Понятно? Verstehen? Understand? Sokka? Мевин? Что молчишь?! — не выдерживает и почти взвизгивает Гейзлер и теперь очередь девушки хихикать, ведь математик побледнев стоит в состоянии близком к анабиозу и не находит слов, чтобы прервать друга.

— Герм, — Пытаясь справится с приступом веселья, она тормошит окаменевшего Готтлиба. — Ох, он действительно бесподобен, как ты и говорил. Карла будет в восторге!

— Карла? Эй, откуда ты знаешь его сестру?!

— Я их кузина. — Поясняет девушка, пока Германн продолжает тихо умирать от стыда. — Ленни Готтлиб. Приятно познакомиться. — Она протягивает руку для приветствия, и теперь доктор Гейзлер немного подвисает. Пожимать ладонь все же не решается, его собственная перепачкана разлитым кофе. — Я пишу статью для журнала о глобализации в научном познании, а Герм… Эм… Доктор Готтлиб мне помогает. Мир без границ. Может, слышали? — Она выуживает экземпляр из сумочки, протягивая для автографа. Ньютон автоматически калякает пару закорючек. Журналистка удовлетворенно кивает мужчинам и с сочувственной ухмылкой ретируется, похлопав Готтлиба по плечу. Уж очень осязаемая тишина возникает меж этими двоими.

— Ты, наверно, хочешь поговорить об этом… — осторожно бурчит Германн, придвигаясь поближе к Гейзлеру.

— Чувак, я даже не знаю, кто из нас первым должен начать извиняться… — с напускной строгостью начинает биолог, но осторожно цепляется за предложенную руку. Немного краснеет, но не отпускает. И плевать, что на завтра весь Берлинский технологический будет гудеть об этом. Теперь он абсолютно счастлив и никаких «НО», «ХОТЯ» и «ПОДОЖДИТЕ»!

Поездка до дома так же проходит в молчании, но уже ином. Теперь в тишине нет напряжения, недосказанности, хотя их ждут еще тысячи незаданных вопросов. Покой теплым одеялом обволакивает обоих ученых, а мягкий нью-эйдж льющийся из динамиков, мелькающий пейзаж лишь усиливают ощущение комфорта. И возможно, подобные обстоятельства не значились в декорациях счастливой жизни Ньютона Гейзлера, но он принимает правила игры. Отнюдь, не сдается, но доверяется.

Оказавшись дома Ньют буквально валится на кровать. Он имеет право. Натерпелся.

— Чувак, хорош там бродить… Мы вроде как час назад были на грани, ты мог бы… ну не знаю… посидеть хоть со мной, рассказать про Ленни!

— Не думаю, что моя семья сейчас хорошая тема. Хотя Ленни… Она очень толковая. — Отзывается математик и принимается раздевать Гейзлера, ведь тот увалился даже не удосужившись разуться. Германн тянет куртку, поддевает ботинки, носки, уносит в прихожую. Гейзлер очухивается, когда дело доходит до рубашки, что распахивается под ловкими тонкими пальцами.

— Неплохое начало… — игривая улыбка растекается по лицу мужчины. Сейчас он явно не против легких нежностей, а может и чего-нибудь потяжелее. — Смотри, Герм! — вздрагивает биолог, взглядом устремляясь в потолок и Готтлиб ведется, позволяя устроить подсечку и захватить в объятия. — Сколько можно быть таким наивным. — Довольно гудит Ньют в плечо сверху и игриво ерзает под другом. Германн лишь смущенно улыбается, стараясь скрыть усилившуюся боль в ноге. Подобные кульбиты, пусть и в удобной постели для него заказаны.

— В последнее время ты очень активный. Это приятно, но… — Слова подбираются не быстро. — Это как-то связано с тем случаем сегодня? — уточняет математик, но Ньютона так запросто не расколоть.

— А почему я просто не могу хотеть парня, в которого влюблен по уши?! Мне кажется это нормально. Или ты замечаешь в этом какую-то патологию? — щурится Гейзлер и тут же чмокает возлюбленного в нос. — И вообще, я тебе как доктор могу сказать, секс это очень полезно для здоровья. Вырабатываются иммуноглобулины А — это иммунитет, пролактин, кортизол, а это, знаешь ли восстанавливает клетки головного мозга, тебе это вообще как показание! А про работу сердечной мышцы…

— О, нет. Прекрати. — Перебивает математик, чтобы лечь рядом и успокоить это разбушевавшееся светило науки. В ласковых объятиях голос дока стихает, а глаза блаженно прикрываются. Чтобы Ньютон не говорил, он вымотался. — Ты не доктор медицины.

— Конечно. Я круче!

— Да-да… Но сейчас тебе лучше восстановить свои силы для новых потрясающих свершений. — Шепчет мужчина, осторожно стягивая очки с друга.

— Я не хочу спать. — Бормотание в ответ. — Опять будут те сны.

— Они тебя пугают?

— Мммм… Не содержанием. Реалистичностью. Иногда мне кажется, что они вот — вот вытолкнут меня из реальности и все остальное тоже. — Признается Гейзлер, удобней укладывая голову на плече Герма.

— Расскажи мне о них.

— Это сложно. В пространстве сна обычно все очень фантасмагорично, но тут события просто чередой мелькают и если раньше я видел и понимал того Ньютона, то теперь все стало сложнее и реалистичней. Я не понимаю где чьи мысли и эмоции. Мои переживания от сна, их эмоции и мысли, того Ньютона и твои, в смысле того Германна и… Недавно появилось что-то еще. После дрифта…

— Дрифта?

Ньютон слышит интерес в голосе друга. Профессиональный интерес. Он хочет рассказать, вложить в голову Герма все: от смутно увиденной технологии до собственных секретов и наоборот. Ньют готов показать этому человеку всего себя. Открыться и сдаться, лишь бы знать наверняка. Он готов увидеть любых скелетов в шкафу доктора Готтлиба, ведь больше всего Гейзлера бесит неизвестность. Незнание. Если бы они могли воспроизвести эту технологию и войти в дрифт…

— Ну, да. — Сонно продолжает биолог. — У них есть такая штука для единения сознаний. — Он утыкается носом в шею мокрую от его же дыхания и замирает.– Кстати, её придумал ты, Герм.

— Я?!

— Угу… — Голос ученого меняется, ведь в голове мысли вылезают из своих метафизических кроваток, скидывают пижамы, сменяя их белыми халатами, и принимаются заварить крепкий кофе. Очень крепкий кофе. — А я придумал, как использовать это с иными биологическими видами. Полное безумие! Согласись?

— Н-да… Рискованное предприятие… — тянет математик, попутно прикидывая что-то в уме. — Ты бы хотел чтобы я сделал это?

— Ты вроде минуту назад не хотел секса?

— Да я про дрифт! Ты хочешь, чтобы я это сделал реальным? — Теперь интонация выдает Германна с головой. Этот тон известен любому ученому или тому, кто рядом обитает. Запал, страсть, любопытство, одержимость сметающие на своем пути усталость и сомнения. Ньютон кивает. — А это может быть интересно, Meine Liebe. — Признается Герм и Ньютон ловит тот взгляд, что видел не одну сотню раз во сне.