Чои рылся в телефоне в поисках чего-то, но после вопроса Гейзлера, разразился дебильной улыбкой, вспоминая случай.
— Корень из 73 так живописно красовался на твоем лице, брат… К тому же я и так знал, что вы без друг друга не можете. Да это же и без теста на дрифтсовместимость видно, — махнул рукой техник.
— Тест на что? — Ньютон широко раскрыл глаза, уставившись на Тендо. — Мы не проходили его. Да? Я не проходил, — он вновь повернулся к Германну, вопросительно смотря в лицо. Тот молниеносно бросил убийственный взгляд на Тендо, а потом пожал плечами.
— Не знаю о чем вы, мистер Чои. В любом случае, сколько выиграли?
Тендо Чои наконец-то нашел фотографию доски, где маркером записывались ставки на то, состоят ли доктор Гейзлер и доктор Готтлиб в отношениях. Под доской стояло две жестяные банки из-под кофе до верха набиты самыми разными купюрами, а так же часами, кольцом и каким-то ключами.
Ньютон присвистнул, пока Готтлиб фыркнул, пробормотав что-то типа «Kindergarten».
— Мако здесь нет, — заметил Гейзлер.
— Да, — согласился Тендо. — Но она знала о вас все, вот и молчала. И вообще была против этого всего. А зря. Могла бы столько заработать. Спасибо вам, голубки, — хихикнул Чои.
— Проваливай, — рассмеялся Ньютон. — Мы тут вообще-то заняты. Друг другом.
— Да, здесь я соглашусь с доктором Гейзлером. Проваливайте, — почти дружелюбным тоном сказал Германн, доедая свой рожок.
— Понял-понял, — Чои примирительно поднял ладони.
— А нам, кстати, причитаются проценты? — крикнул ему вдогонку Ньютон, но в ответ получил лишь очаровательный жест рукой.
***
Остаток вечера проходит привычно за спорами и обсуждением научных проблем. Ох уж эти ученые… Но они так старались: мороженное, катания на колесе обозрения с видом на тихую гладь океана, объятия и прогулка за руки. Они сделали почти все и доктор Готтлиб довольно гудит, глядя на схему развития свиданий и тут же осекается.
— Ньют, мы идиоты! — математик буквально столбенеет посреди пути, судорожно пялясь в экран.
— Что? В чем проблема?
— Эти инструкции. Свидания. Они ведь для… эм не таких пар. Ну как мы. — начинает паниковать Герм, а Ньютон лишь смеется в ответ. Он не в состоянии ни злиться, ни удивляться. В Этом весь Герм и Ньют без ума от него. Как бы сложно не было.
— Это было лучшее свидание. — Гейзлер целует Герма перед дверями своей каюты. Приподнимается на носочки и целомудренно касается тонких плотно сложенных губ. Отстраняется и лишь его короткое «доброй ночи» заставляет Гермнна очнуться. Мужчина несколько мгновений обдумывает произошедшее, оглядывается и торопливо стучит в тяжёлую дверь, за которой так ловко скрылась любовь всей его жизни. Готтлиб не хочет спать отдельно от Ньютона, он не привык, не может, да и вообще это их общая каюта.
— Эй, Meine Liebe! Что черт возь…
— Я пошутил, — Из-за двери высовывается веселая физиономия. Мужчина явно рад своей уловке. — Это традиция такая! Не знал? Первое свидание, поцелуй у дверей и все. — Хитро улыбается биолог, дергая мужчину за полы пиджака, подтягивая ближе. — Вообще, чтобы получить больше приходится подождать, доктор Готтлиб, но…
— Да я 7 лет ждал! — Герм по свойски заталкивает любимого в комнату, захлопывая за собой дверь.
— Вы ужасно нетерпеливы, доктор.
— Да. Я такой. Привыкай. Это надолго. Возможно, навсегда.
Комментарий к Ich will alles, ich will es jetzt
Ich will alles, ich will es jetzt (нем.) - я хочу все, я хочу это сейчас. Как и в большинстве случаев - это строчка из песни, которая играла в момент поиска названия.
Глава написана моим дорогим соавтором, без которого Берлин совсем бы загнулся. Спасибо огромное, в который раз повторюсь.
Тендо все ещё засранец.
========== Was ist mein, werde mein sein ==========
— Возможно навсегда. — Слышит Ньютон голос Германна во сне и резко размыкает глаза. Это все сон. Вновь. Долгий далекий сон. Он в Берлине, в своей, их постели. Этому миру не угрожает апокалипсис и последствия заражения кайдзю блу, как в прочем и хоть какая-то победа.
Гейзлер шумно выдыхает, на ощупь находит очки. За окном простирается серое вымытое небо Берлина. Самолеты, стальными тушами, тащатся подальше от Земли. На кухне раздается привычный шум и тихая ругань на немецком. Это доктор Готтлиб сражается с превратностями быта.
Ох, Геманн. Он всегда встает раньше. Засыпает чуть позже. Работает и успевает больше, несмотря на улиточный темперамент. Не отвлекается, не ведется, контролирует себя, а заодно и все что оказывается в паре метров вокруг. Германн всегда знает. И зачем, скажите на милость, он такой достался Ньютону Гейзлеру?! Человеку, который не может утром выбрать между шоколадным и банановым молоком!
— - Meine Liеbe, хватит витать в облаках, тебе пора собираться. Уже четверть восьмого и ты выбиваешься из графика. Собирайся. У тебя 40 минут… — по-родительски выдает Герм, собирая разбросанные по полу вещи Гейзлера.
— Эй! Куда? Моя одежда! — Ньют пытается протестовать из вороха одеял. — Я думал это одеть сейчас, или… — Начинает объяснения биолог и тут же затихает под строгим взглядом. Похоже, сегодня одеть это ему не позволят.
— Нет. — Вторит мыслям Германн и пропадает в полумраке жилища. Ньютон вслед его беззвучно кривляется, но потом громко зевает и потягивается.
Сборы и дорога до университета не выделяются ничем, кроме разве что непривычного молчания Ньютона. Он бы и рад развлечь Германна непринужденным утренним трепом, но Ньют знает, что ему это ни к чему, да и мысли о минувшем сне вновь и вновь утаскивают внутрь.
— Возможно навсегда… — бьет набатом в голове.
Приятные слова, пусть и от Герма находящегося в миллиарде измерений отсюда. Что это? Фантазии Ньюта или лишь очередная шалость его нестабильного разума? Откуда это в его голове? Или он сходит с ума и его мозг создает идеальное убежище заманивая хозяина все глубже в лабиринты сознания или Гейзлер обсмотрелся дрянных ситкомов?
— Возможно навсегда… — одними губами произносит биолог и беззвучно улыбается.
Еще бы! А могло быть иначе? Этих двоих в Гонконге слишком многое связывает. Переписка. Годы работы рука об руку в общей лаборатории. Разногласия и споры, жесткая притирка. Столкновение темпераментов, согласие сквозь зубы и дикая потребность друг в друге, угроза смерти и мир в дерьме, из которого они вытягивают его буквально за уши. Почти впритык, но уж простите, что может пара сдвинутых ученых с урезанным финансированием?! А еще эта штука? Дрифт.
Потрясающая и пугающая своей тотальной откровенностью. Это вам не исповедь и не детектор лжи. Тут никогда не знаешь, что увидит твой партнер. Обрывки воспоминаний или всю подноготную, что пытаешься скрыть даже от себя, не говоря уж о посторонних. Жестко.
Чисто физиологически в этом нет ничего запредельного. Коллективное бессознательное ведь существует? Мы понимает друг друга, когда говорим прямо, формально, минуя метафоры. А вот технически? Это уже сложнее.
— Это уже сложнее. — Проговаривает вслух мужчина, поправляя очки, а день идущий своим чередом требует внимания. Ничего запредельного. Лекции, практика, студенты — начинающие ученые, готовые схватиться за любую идею неповторимого доктора Ньютона Гейзлера — рок звезды биологии.
Ему льстит подобное внимание. Ньютон многое сделал, дабы купаться в нем, и яркие татуировки в этом ничуть не менее значимы, чем интеллект в вечно взъерошенной голове биолога. Отныне в его жизни все отлично. Хорошо. Ну ладно, в кои-то веки его ожидания совпадают с реальностью!
Всего пару дней назад они проводили отца, проведя несколько потрясающих дней шныряя по городу и предаваясь веселому безделью.
Ньютон очень хотел показать отцу Берлин: бесподобный, динамичный, бегущий впереди планеты всей, с восторженным взглядом вечного ребенка, что рождается вновь и вновь в сердцах его обитателей. Вот только Гейзлер младший не ожидал, что для его отца город навсегда занесен пылью ушедшей молодости и каждый шаг по улицам этого города теребит зарубцованные раны, воскрешает несказанные слова и оставленные надежды.
