— Смейся сколько хочешь, но они хоть в состоянии оценить твои заслуги…
Германн замолчал, задумавшись, что на самом деле, понимает, почему Ньютон обрадовался вниманию этих случайных людей, а не одобрения учёных с вагоном степеней. С ними Гейзлер сражался с подросткового возраста, доказывал им день за днём, раз за разом, что он тоже чего-то стоит, кричал, словно в вакууме, пока его не услышали и кое-как приняли. Но такое внимание было вымученным, почти как одолжение, так уж и быть, доктор Гейзлер, вы правы. Ему совсем не этого хотелось. А чтобы кто-то радостно вопил и хлопал в такт, когда он в темноте лаборатории прыгал в наушниках, играя на невидимых инструментах, в полнейшем восторге от того, что его озарила новая идея.
Германн со стыдом понял, что совсем не энтузиазм Ньютона его расстроил. Конечно, нет.
— А вообще, чего они лезут? Будто не понимают что у нас свидание! Мы что не похожи на влюбленную пару?! — Возмущается Германн, размахивая тростью.
— Боюсь, что нет, — признается Ньют, поправляя очки. — Чувак, ты даже не взял меня за руку.
— А надо?
— Ну, мне было бы приятно.
— На публике? На глазах у всех этих людей? Прямо здесь? — уточняет мужчина, взвешивая все за и против. Неловкость дня складывается моментально. Герм хочет коснуться Ньюта. Они оба жадные до прикосновений, но Германн настолько не привык к нормальному проявлению чувств, да и Ньют не мастер пикапа. Им сложно и хорошо вместе. Разные до генетического кода, но единые ментально, несмотря на бесконечные склоки.
— Бери меня за руку, — осторожно начинает биолог, придвигаясь вплотную.
— Но… — ученый громко сглатывает слюну. Температура вокруг резко поднимается на десяток градусов. — Я не уверен что это необходимо…
— Бери, я сказал! — буквально рычит Гейзлер, вцепляясь в кисть Германна. Пристально смотрит и тот лишь сжимает пальцы Ньюта в ответ.
Аминь. Рубикон пройден. Нормальная жизнь, они идут к тебе. А если не идут, то ковыляют, прикидывает в голове Ньютон и блаженно прикрывает глаза. Ощущения? Полный восторг. Он почти парит в воздухе. Рука Герма непривычно горячая, ладонь немного взмокла. Странно, ведь Герм становится теплым только в постели. В жизни его кисти холодные и сухие от мела. Длинные изящные пальцы, созданные скорее на виртуозной игре на инструменте, чем для скучных вычислений. Хотя, и в вычислениях он виртуоз. Перфекционист до мозга костей. Как вообще случилось, что они сошлись? Серьезный, воспитанный, настоящий ученый в хрен знает каком поколении, и парень в очках, который нахватал степеней в приступе биполярной эйфории! Их связал случай, что происходит раз в истории цивилизации, и они выжили! Победили! Смогли сделать победу реальной. Два нерда в маленькой лаборатории. Два подхода. Теория и практика. Высокая поэзия чисел и вонь вскрытых кишок. Ну что Ньютон может сделать, если ему не хватает холодильных камер! Он уже руки в кровь стер строчить запросы, но война глуха и не разговорчива, а наука это не парк развлечений.
Теперь все иначе. Отныне. В обозримом будущем. Они научились жить в состоянии обороны и войны. Теперь им предстоит научиться жить заново. Вспомнить? О чем вы! Они никогда не жили как нормальные люди. Не успели.
Сны Герма. Личные, потаенные, непроизвольные. Что это? Скрытые стремления или защитная реакция уставшего разума? В этих видениях все совсем иначе. Нормальная жизнь. Словно голограмма с их фото, но лучше. Уверенней. Во снах они вместе. Связаны по собственной воле. Без холодной лаборатории, подписанного контракта для тихоокеанского корпуса, без угрозы уничтожения. Обыкновенная жизнь, словно сошедшая со страниц Чапека. О таком не слагают Саги и легенды, но Ньютон все равно завидует тем людям в Берлине. Завидует и боится, что Герм не захочет для них «долго и счастливо». Да. Ньютон не верит в чудеса и сказки, но он так хочет, чтоб его разубедили. Чтобы это был именно Герм.
— Ты уверен, что мы правильно все делаем? — повторяет в десятый раз математик, ловя недвусмысленные улыбки прохожих.
— Нууу… В мои шесть научных степеней не входил курс по организации идеальных свиданий, думаю в твое образование тоже, но ты можешь погуглить на всякий случай… — шутит ученый и почти давится словами, заметив телефон в руках друга. — Эй, это же была шутка! — взгляд падает на схемы потенциального развития свиданий при различных обстоятельствах и биолог заливается краской, прежде чем Германн переводит на него многозначительный взгляд. Математику явно по душе подобное продолжение.
***
Теплое солнце Гонконга проникает под кожу, но еще нет той истошной духоты вперемешку с запахом лежалых даров моря.
Ньют слизывает верхушку десерта и довольно мурчит. Сладость прохладой тает во рту. Биолог откидывается на парапет в тень высоких деревьев за спиной. Он чувствует себя счастливым. Ну, почти. Гайзлер придвигается к другу и блаженно прикрывает глаза, приоткрывает рот.
— Что? — Герм подозрительно щурится, созерцая лицо друга. — У тебя все в порядке. К моему удивлению ты ничем не испачкан… — констатирует ученый, продолжая поглощать мороженное.
— Коми меня им, — Попытки намекнуть мягко не венчаются успехом, и мужчина высовывает язык и почти прикусывает его от ответа.
— Зачем? У тебя есть свое.
— Герм… Ты на свидании или где?! — негодует биолог. Он конечно не Дон Жуан, но даже он готов забить себе лицо фейспалмом от степени отмороженности Готтлиба. Удивительно как они сексом то умудрились заняться!
— Вот смотри, — Гейзлер выуживает телефон друга, демонстрируя изображения влюбленных парочек, любезно предоставленные социальными сетями. Оба понимают, что происходящее полный абсурд, но им нужны подсказки, настолько эти двое далеки от реальности. — Либо ты меня кормишь мороженным либо я сажусь к тебе на колени.
— Думаю мы обойдемся мороженым. — быстро кивает математик и вновь замирает на полу-действии. — Ты уверен?
— Лучше дайте мне этот проклятый сливочный рожок, доктор Готтлиб, иначе я за себя не ручаюсь.
— Я взял шоколадный…
— Не важно!
Где-то справа от них подозрительно что-то щелкнуло. Германн и Ньютон тут же замолчали и повернулись на звук. Сначала оба не заметили ничего подозрительного, мимо них спешили по своим делам люди, часть из которых уткнулись в телефон. Этого не изменит даже чертов апокалипсис.
— Так-так, и кого я там вижу, — прищурившись и приложив ладонь козырьком, довольно громко произнес Гейзлер. — Мистер Чои, а вас не учили, что подсматривать за друзьями не вежливо? — Ньютон не заметил, как мороженное в его руках начало таять, медленно стекая по вафельке. Германн на автомате подставил палец, а потом быстро облизал его, хмуро наблюдая за Тендо, который вприпрыжку к ним несся.
Подняв солнцезащитные очки себе на макушку, он довольно просиял, по очереди посмотрев на Германна, а затем Ньютона.
— Вы только что помогли мне выиграть очень много денег, мои хорошие, — самодовольство на его лице очень опасно растянуло губы в ухмылке.
— А фоткать зачем? — спросил Ньютон, опять открывая рот, ожидая от Германна мороженного. Тот вздохнул и протянул рожок к губам биолога. На секунду ему захотелось ткнуть им Ньюту в нос. Но он сдержался.
— Скорее всего фотография нужна мистеру Чои в качестве вещдока. В споре, — скучающим тоном отозвался Германн, скрывая под своим безразличием смущение.
Тендо щёлкнул пальцами и тыкнул ими в сторону Готтлиба.
— Абсолютно верно! Знаете сколько народу поставило на то, что у вас страстный секс у той доски, покрытой вычислениями? Но я сумел убедить, что вы просто коллеги, а из-за того, что немцы, ведёте себя немного специфически, — объяснил он.
— Что за расизм, — беззлобно проворчал Ньютон, облизавшись. — А на что ты ставил и… Откуда ты знаешь про тот случай у доски? — биолог подозрительно смерил взглядом коллегу, перевел взгляд на Германна.
Ньютон помнит тот случай. Года полтора назад им с Гермом ничего не стоило начать орать друг на друга и уже через четверть часа сливаться в бешенных поцелуях на любой поверхности, оказавшейся рядом. В тот день они зашли несколько дальше. Ньют это помнит потому что не слабо тогда приложился головой о доску, попутно размазывая трясущимися руками логарифмы и пси функции. Руки он вытер, а вот… — Я так ходил весь день и никто не сказал мне? Герм?! Чои?
