— Даже не знаю, — пробормотал он. — Мне как-то всё равно, что я ем.

Гейзлер открыл было рот, чтобы начать возмущаться и негодовать, но, в этот момент его сознание пронзило ощущение, будто ледяной водой окатило и запустили морозный воздух внутрь черепа. Перед глазами мелькнула размытая картинка, в которой совсем еще молодой Германн сидел за небольшим столиком у окна. Перед ним на блюдечке была горячий штрудель, на котором медленно таял шарик мороженного, пропитывая тесто сладким сливочным соусом. Германн взял ложечку и аккуратно отковырнул кусочек, тут же отправив его в рот. Он задумчиво прожевал, оценивая вкус, а потом медленно провел языком по нижней губе, слизывая капельки мороженного. Через секунду он просиял и перевел взгляд на стол перед собой. Он попытался скрыть тот факт, что обычные сладости могли его так обрадовать, но лёгкий румянец на скулах выдавал его.

— Штрудель, — совсем тихо произнес Ньютон.

Германн не до конца удивился, скорее всего потому что догадался, откуда он знает. Их сознание было единым ещё задолго до того, как Гейзлер собрал нейромост из мусора.

Он лишь кивнул, улыбаясь больше глазами. Но Ньютону этого было достаточно. Он просиял и зашагал в сторону лаборатории. Как всегда уверенный и непогрешимый. О, Доктор Ньютон Гейзлер!

Лаборатория отдела «К» выглядела точно так же как и пару дней назад, когда над ними всеми висел неминуемый конец и верная смерть. После отмены апокалипсиса остатки научного отдела были в таком беспорядке, что принять это помещение за научную лабораторию было весьма сложно. Скорее на убежище клептомана, так много случайных вещей поселилось там за минувшие семь лет.

Семь лет… Германн окинул помещение взглядом, пытаясь понять, что чувствовал он, находясь здесь, а что ощущал Ньютон. Наверное, грусть и ощущение утраты важной части жизни, необратимых перемен ещё накатит на них всепоглощающей волной. Сейчас было лишь спокойствие, а еще объемная тишина, которая не давила на них, а приятно укутывала.

— Мда, ладно, за что бы тут взяться, — с сомнением протянул Ньютон, закатывая рукава рубашки, попутно доставая спутанные грязно-белые наушники. — Если я вдруг тебе понадоблюсь, швырни в мой бок чем-то, — предупредил Ньют и заткнул уши, врубая что-то тяжёлое и ритмичное.

Германн кивнул то ли своим мыслям, то ли в ответ на реплику Гейзлера, и повернулся к собственному рабочему столу. Почти на автомате он включил ноутбук, чтобы начать готовить отчёты. Сбоку беззаботно мурлыкал себе под нос биолог, не отвлекаясь вообще ни на что. Германн любил это в Гейзлере и дело не в музыке. Ученого подкупала эта увлеченность с которой Ньютон окунался в работу. Быстро, моментально, с головой, без акваланга. Временами казалось, что биолог действительно всемогущ и неутомим. Так видели его посторонние, но лишь Герм знал секрет. Приступы бурной активности, которые Гейзлер старался использовать по полной, сменялись полетами в бездну. И в этой темноте не было ни грамма романтики. В ней ничего нет. Лишь человек, несущийся вниз, словно в нору белого кролика, без возможности зацепиться. Это — биполярное расстройство. Теперь Германн знает. Он подозревает, что скачки настроения и волнообразная активность не единственное что кроется за этим словосочетанием, но с остальным Ньют научился справляться, скрывать, не замечать, как Герм не замечает каждодневную боль в ноге.

В снах Германна, в той удивительной реальности он тоже с тростью и Ньютон так же не в себе. Странно? Ведь сны как правило интроспекция страхов и желаний? Неужели сознанию Герма комфортно видеть их такими? Они смеются, гоняют студентов, нехотя вылазят из кровати утром и как бешенные спешат обратно по вечерам. Они неприлично счастливы и теперь Ньют так же знает это. Он видел их и ему понравилось увиденное.

— Апчи! — Фыркает математик, засовывая нос в коробку с расчетами годовой давности и махом очухиваясь от теплых фантазий.

Документы смотрят на него унылыми числами. Наверно они требуют утилизации. Горы листов исписанных точным почерком, отныне ничего не значащие. Просто цифры.

Доктор Готтлиб тихонько вздыхает, начиная сортировку по коробкам. Утилизация, заметки, высокая значимость. Все в идеальном порядке, как и требует научное знание. Никаких полутонов. Только самое необходимое теоретически и материально.

Герм не любит собирать вещи, даже столь немногочисленные, как бумаги и данные с сервера. Доску и стол, даст бог, ему предоставят на новом месте работы. Не любит вообще передвигаться или переезжать. Хронически. Врожденно. На генетическом уровне. Если бы не война он провел бы всю жизнь подобно своим предкам в родовом имении или в уютном домике в пригороде Берлина, попивая какао рядом с доктором Гейзлером за неспешными разговорами. Хотя… Никаких «или». Только так. Герм этого хочет.

Сколько лет он знает Ньютона? Семь? Десять? Одним словом, целую вечность, так это ощущается. За все это время, Ньютон… Оба они просто галактические идиоты! Потратить столько лет на то, чтобы найти в душе смелости сделать шаг навстречу. Сейчас вся жизнь перед ними, но Готтлиб не намерен ждать. У него просто нет причин и отговорок.

Как спасители Земли вообще могли оказаться столь несмелыми? На этот вопрос у ученого нет ответа, да он и не нужен, потому что Германн все решил. И он сделает это правильно. Нормально. Да! Нормально, как обычные люди, во время мирного времени! Им теперь так можно. Нужно. Необходимо.

Он резко разворачивается на стуле и смотрит в сторону Гейзлера. Тот сидит, низко склонившись над образцом, левой ногой в такт музыки отбивая ритм, время от времени беззвучно вытягивая вместе с исполнителем слова, по всей видимости, на очень высоких тонах. Ну, чтож, если это любовь всей его жизни, значит он готов, прикидывает ученый переступая заветную желтую линию.

***

Когда Германн впервые заикается о свидании, Ньют думает, что ослышался, настолько невнятной и скомканной оказывается речь математика.

— Эм… Я… Мы могли бы провести время неплохо. Не в том смысле, конечно… — прикусывает язык мужчина. — Это выражение ужасно избитое. Я, конечно, подразумевал совсем иное значение. Совсем не потому что мне неприятно с тобой проводить время иначе, но я много думал…

— Чего прости? — биолог стаскивает наушники и устало щурится в ярком свете хирургической лампы. Война закончена, а времени все равно катастрофически не хватает. Еще эти сборы… — Повтори, о чем ты говорил секунду назад.

— Я много думал. Подумал… Ты голоден? — Герм пытается перевести тему. Выходит не очень.

— Нет — нет, раньше. Про время со мной. — Шутливо поясняет биолог, хоть и знает шутки в этом нет. Он не хочет ее здесь обнаружить.

— Ээээ… — Германн тянет время, коря себя за нерешительность. Черт, в его голове это было в сотню раз проще. — Я подумал что нас многое связывает и… Но… Мы могли бы начать все заново. Не так. Это не то, что мне не нравится как было, просто думал тебе хотелось. Мы могли бы попробовать… Чисто теоретически…

— Герм. — Прерывает Гейзлер, заглядывая в смущенное лицо напротив. — Ты меня на свидание пытаешься пригласить или просто бредишь от усталости?

— Да.

— Что да?

— Я приглашаю… Вас. Тебя…

— Черт, можешь не продолжать. — Устало вздыхает мужчина, утыкаясь носом в плечо мужчины. — Это конечно самое дрянное приглашение, но, Гееееееерм… — Ньют довольно мурчит имя любимого и подпрыгивает на месте, заключая математика в объятиях. Прямого и напряжённого как трость в его руках.– Я согласен. Неужели! Да расслабься, чувак. Я не в силах тебе отказать. Конечно идем. Красоту наводить? Идеи? Предпочтения? Костюм надо доставать? Он у меня немного пыльный… Еще с выпускного.

— Думаю можно без костюма. — Лепечет растерянный Герм, осторожно отводя руки биолога, перепачканные в слизи. — Я пока не планировал ничего официального. Прогулка по городу, а остальное посмотрим?

— Отлично. Я подстригу ногти по такому случаю. — Торжественно объявляет Гайзлер, покосившись на ладони в латексных перчатках и вновь прижимаясь к математику. — Останешься на ночь?