— Поняв, кто их создал, Гермс, мы поймём, что делать дальше. Потому что будем знать, куда же нам идти, — взгляд Ньютона ещё раз прошелся по татуировке Германна.
— Каждое направление верное, Schatz, мое задание оценить, при каком из них нас уничтожат наименее быстро.
Ньютон опустил ноги на пол и встал рядом с Германном. Он нерешительно протянул руку и замер возле торса Готтлиба.
— Это видел кто-то? — не удержавшись, спросил он.
— Ты. И озадаченный тату мастер, — ответил Германн с едва заметной улыбкой.
— Тебя пугает конец войны также сильно, как и меня. С концом войны будут ответы. С ответом — тишина. С тишиной, — пальцы Ньюта невесомо коснулись формулы, — отсутвие поиска, ограничение. И точка? Твоя неопределенность исчезнет и это заставляет тебя работать…
— Точно так же самоотверженно. Чем больше познаем, тем больше область непознанного.
А непознанное — это не тишина, это самый громкий звук во вселенной.
— Я люблю тебя, — тихо сказал Ньютон. — И от этого мне не страшно оглохнуть после войны, Герм.
*
Наверное, не стоило было ехать велосипедом по асфальту, все ещё мокрому после ночного дождя. Распластавшись на скользкой велодорожке, совсем близко к проезжей части, доктор Гейзлер с запозданием почувствовал, как где-то сбоку заболела левая нога, а вдалеке или может совсем над ним, кто-то громко что-то кричал.
Возможно, велосипед на осенней улице Берлина был не причем. Локация могла быть любой. Причина не в этом.
А в том, что ксенобиолог доктор Гейзлер решил подключить свой мозг к части лобной доли мозга кайдзю, запустив дрифт.
Он не мог винить маршала Пентекоста или рейнджера Хансена, за то, что они оценили слияние разума человека и существа как слишком высокий риск. На кону стояло многое, и именно поэтому Ньютон решился. Подключая кабеля, которые он одолжил у техников, Гейзлер негромко комментировал свои действия, записывая их на диктофон. От волнения у него покалывали кончики пальцев, а идти не получалось, он все время подпрыгивал от нетерпения.
Ньютон не знал, хорошо ли это, что Германна срочно вызвал к себе Пентекост, заставив покинуть лабораторию. Оставшись один на один с медленно пульсирующим куском мозга в резервуаре, Гейзлер стиснул зубы, прогоняя подкатившие к горлу волнение.
— Научные исследования в сторону. Германн, если ты слушаешь это, не важно, что произойдет или произошло, у нас получится. И мы выиграем. В какой-то мере. Дрифт через три, два, раз…
Это было хорошее утро. Ньютон проснулся от того, что Германн водил подушечками пальцев по его лицу. Он сонно улыбнулся ему и потерся щекой о ладонь.
— Что ты делаешь, Гермс? — блаженно зажмурился Ньют, кутаясь в одеяло.
— Рисую тебя, — тихо ответил мужчина.
В тот день у доктора Готтлиба были пары с самого утра, поэтому он собирался очень быстро, провев в кровати больше времени, чем позволяли обстоятельства. Впервые перспектива опоздать в университет не заботила Германна. У Ньютона же пары были после обеда, вот он зевая, бродил по квартире за Германном, который сновал туда-сюда, ища свои вещи.
Они не жили у кого-то конкретно, возвращаясь то к Гейзлеру, то к самому Германну домой. Поэтому бардак развелся знатный. Привычка Ньюта оставлять одежду на всех спинках стульев была заразительной.
Пока Готтлиб чистил зубы, попутно заметив в зеркале, как отрешенно Ньютон пытался скомплектовать свои футболки в одну кучу, он подумал, что бессмысленно переплачивать за две квартиры… Нет. Еще слишком рано!
Его выбил из размышлений мобильный, на который звонили с особой настойчивостью коллеги с кафедры. Нужно было оказаться в университете. Он стремительно собрался, на прощание напомнив биологу, что им не мешало бы купить чего-то на ужин.
Ньютон лежал на мокром асфальте и его крупно трясло, а затем вывернуло на изнанку кому-то под ноги. Лакированные туфли еле успели отскочить, а их тело отчаянно затараторило что-то по мобильному телефону.
Вокруг все очень быстро вращалось и опасно неслось в холодно-голубую воронку. Дядя Иллиа показывал яркую ящерицу под огромным листом лопуха на заднем дворе их дома… У Ньютона тоже есть дядя? И у отца такая же щербинка между зубами. Первые годы в МИТе, где на Гейзлера обычно смотрели либо с удивлением, либо с жалостью…
— Was ist los? Mein Gott! Hallo? Hallo, können Sie mir hören?
У того Гейзлера похожие воспоминания. Или наоборот, Ньютон не был в состоянии сказать. Кто-то из них задыхался. Обое.
Первая татуировка, болела она у них одинаково, но неприятные ощущения смазывались гордостью от того, что на коже собственный дизайн.
Огромные зубы с силой клацнули. Клыки и когти, раздирающие синеву пространства. Под ними кипит процесс, они творят и воспроизводят. Их язык похож на громогласный вой преисподней.
Ньютон хотел было рассмеяться, откуда ему знать, как там внизу что звучит…это же просто вой спешащих машин. Ох, наверное, какому-то бедолаге стало плохо, когда он заметил, что опоздал на работу. Или, возможно, на собеседование, и это вопрос жизни и смерти. Этот вой похож на сирену скорой помощи. Или на звук, оповещающий очередное явление кайдзю. Оглушающий, безнадёжный.
Гейзлер попытался отползти подальше от дороги, но перед ним все ходило ходуном и сильно качалось.
Существа слишком умные, они это уже делали раньше, но тогда было рано, атмосфера не та, в итоге лишь динозавры вымерли, а сейчас глобальное потепление и озоновые дыры, планета просто идеально подготовлена для них самими людьми…
Их тысячи глаз одновременно повернулись в сторону Ньютона. Заметят, обязательно заметят и ворвутся прямо сюда, где их не существует, где должно было быть безопасно…
Красивая женщина пела оперным голосом, но потом холодно смотрела на маленького мальчика, погладив его по волосам.
Первое письмо на пять страниц, исписанные аккуратным почерком, а вместе с листами несколько распечатанных статей от Германна… Доктор Гейзлер, я доктор Германн Готтлиб, приятно, наконец-то встретится с вами лично. Зови меня Ньют, чувак!
Глаза чудовищ нашли Ньютона. Кайдзю оскалились и громогласно засычали. Клоны! Я был прав, это клоны!
Только не сюда, здесь безопасностно, здесь живёт… Германн!
Улицы Берлина, по которым сновали туристы, щёлкая фотоаппаратом, возвращающиеся из университета доктор Готтлиб вместе с доктором Гейзлером, который неуверенно, словно случайно хотел было дотронуться до пальцев Германна, затянутых в черные кожаные перчатки.
Это, скорее всего и есть белый кролик дрифта, таких воспоминаний у Ньютона не было. Он не видел мирного Берлина вместе с Германном. Никогда не работал в Технологическом Университете, это не его моменты прошлого. Такого ещё не случилось.
Кайдзю опасно оскалились, клацая зубами. Их лапы потянулись вперёд, к Гейзлеру.
— Сэр? Вы меня слышите?
Напротив Ньютона Гейзлера на корточках сидел перепуганный водитель машины, которая не успела полностью притормозить, когда велосипед биолога съехал с дорожки прямо на проезжую часть.
Парень был бледный и сам дрожал от испуга, потому что взгляд Ньютона не хотел фокусироваться. С носа текла кровь, а левый глаз покраснел, вокруг радужки появился мутный ободок.
У него не было такого прошлого, кайдзю никогда не появлялись. Появятся?
В бесконечной спирали обрывков памяти не одной, и даже не двух жизней, на мгновение все замирает, как в самом глазу урагана. Взгляды встречаются, будто через тонкое стекло, помутневшее синим туманом.
Реальность замирает и надламливается с оглушительным треском. Нет! Со смертельным воплем морского чудовища! Бытие сворачивается до первоточки и шепчет тысячей голосов, больных и непонятных. Время? Реальность? Это лишь привычные слова на онемевших губах. Потерянные, они несутся навстречу, словно неуправляемые корабли без капитанов. Координаты: абсолютный ноль в бесконечности. Маневр: полный фордевинд! Соприкосновение может быть незначительным, но их кинетическая энергия настолько сильна, что в случае столкновения, катастрофа неминуема. Жертвы, тела и синяя вязкая кровь до горизонта, сквозь которую невозможно вздохнуть.
