— Ньютон? — позвал его Германн. — Ньютон, открой, пожалуйста.

Пару мгновений не было ничего слышно, от чего Готтлиб засомневался, есть ли там вообще кто-нибудь. Он опять аккуратно постучал краем трости.

— Доктор Гейзлер? — потом с долей сомнения он потянул на себя ручку двери и с удивлением заметил, что комната не заперта. — Нью…

Он осекся и замолчал, заметив, что Гейзлер спал, скрутившись почти вдвое. Германн покачал головой, когда взгляд упал на обутые ноги биолога прямо на покрывале.

Готтлиб как можно тише подошёл к кровати и не до конца понимая, может ли он вообще здесь находиться. Менее рациональная часть сознания, та, которая иногда тихо смеётся с бестолковых шуток Ньютона или самую малость восхищается тем, как он играет на гитаре, уговорила Германна остаться. Он присел на краешек кровати.

Ньютон дёрнулся во сне и тихо засопел. Математик попытался вспомнить, как его мать читала ему что-то перед сном, когда он болел. Казалось, это было в другой жизни.

Очень неуверенно Германн протянул руку и замер над макушкой Ньютона. Потом почти невесомо пригладил ладонью его вечно торчащие во все стороны волосы. Подушечками пальцев скользнул по щеке, провел по скулам. Гейзлер хотя бы снял очки, перед тем как рухнуть спать, иначе выколол бы себе глаза, подумал Германн.

Волосы Гейзлера были мягкими на ощупь, в них хотелось зарыться пальцами. Ему однозначно больше шло, когда в волосах не было тонны геля. Я же рок звезда, Герм, много ты знаешь! Готтлиб перебирал пальцами пряди, аккуратно заправил их за ухо и еда заметно улыбнулся.

Конечно же, они были дрифт совместимы. Самые разные люди из всех ныне живущих. Как могло быть иначе.

Ньютон заерзался во сне и неожиданно перевернулся на спину, от чего пальцы Германна оказались над его губами.

Готтлиб вздрогнул и отдернул руку, но Ньютон продолжал себе мирно посапывать. Сердце колотилось где-то очень высоко, почти в горле, и Германн успел сам себя отругать тысячу раз, решив что прийти к биологу в комнату была хорошей идеей. Но уходить ему не особо хотелось. Он действительно твердо решил извиниться перед Ньютоном, в конце концов, заключение психолога действительно сугубо конфиденциальная информация. К которой он имел доступ, создавая эти тесты.

Германн не мог поверить, что можно столько проблем таскать в голове, как этим с переменным успехом занимался Гейзлер всю свою жизнь. Он был самым жизнерадостным человеком, которого встречал когда-либо Готтлиб, но тем не менее, в файле с указаниями психолога было написано: склонность к саморазрушению. И список лекарств, которые Гейзлер глотал горстями.

Математик чуть покачал головой и потянулся к Ньютону, опять вороша ему волосы.

А потом внезапно Ньют открыл глаза и сонно заморгал.

— Герм? — сонно прохрипел он. — Что ты здесь делаешь?

Готтлиб залился краской до кончиков ушей и тут же отдернул руку.

— Ты меня во сне убить хотел? — с наигранным подозрением спросил ксенобиолог, зевая во весь рот.

— Я пришел извиниться, — обреченно признал Готтлиб.

— Ась? — с недоверием переспросил Ньютон. — Изви-что сделать? Доктор Готтлиб знает слово “извиниться” и умеет им пользоваться? Какая интересная шутка.

Германн понуро опустил плечи и уставился себе под ноги, понимая, как нелепа была вся ситуация. Спустя минуту, Ньют молча тыкнул пальцев в плечо Готтлиба.

— Хей. Хе-ей, Герм? Я знаю, что ты так заботу проявляешь. Выходит, конечно, кривовато. И я тут всю душу выплакал в эту вот подушку, — беззаботно говорил Гейзлер. — Но я знаю, что ты это во благо сделал. Так что можешь не произносить это вслух, я понял.

Германн тихо хмыкнул и посмотрел в глаза Ньютону. В тусклом свете настольной лампочки тени под глазами Гейзлера были темно-фиолетовыми.

— Герм, чувак, что ты делаешь? — озадаченно начал было Ньют, когда Германн аккуратно взял того за запястье и перевернул тыльной стороной вверх. — Герм, — он подавился воздухом и испуганно замолчал.

Германн поднес запястье к губам и очень бережно и мягко коснулся нежной кожи там, где пульс очень легко прощупывался. Он медленно провел кончиком языка линию поперек узора яркой татуировки. Ошалевшее и абсолютно сбитое с толку сердце Ньютона погнало кровь с бешеной скоростью. Германн поцеловал участок кожи чуть выше, но в кои-то веки, рукава рубашки биолога были застегнуты, а не подкатанными, видимо, потому что в ангаре, где они раньше сидели было довольно холодно.

Сухие губы Германна начали опускаться вниз по ладони к пальцам, целуя каждые несколько сантиметров. Ладони Гейзлера пахнет кофе и совсем чуть-чуть его латексными перчатками, запах настолько въелся ему в кожу, что никакое мыло это не выведет. Германну нравилось.

— Герм, — почти жалобно прошептал Ньютон, судорожно хватаясь свободной рукой за покрывало.

Когда Готтлиб чуть прихватил зубами основание указательного пальца Ньютона, тот зажмурился и пробормотал что-то неразборчивое. Что, однако, Германн интерпретировал, как разрешение и продолжать. Язык неспешно чертил линии поперек пальца, пока губы не поцеловали верхнюю фалангу. В этот момент Германн поднял взгляд на Ньютона, который выглядел как оленёнок, выскочивший перед машиной.

— П-продолжай, пожалуйста, — еле выдохнул он, завороженно наблюдая за действиями Германна.

Тот слегка улыбнулся и повел головой вбок, отчего влажный палец Ньютона скользнул по нижней губе Готтлиба, будто очерчивая контур. Ньютон судорожно вздохнул, будто забыл о том, что мозгу нужен кислород.

Без предупреждения Германн взял в рот два пальца, облизывая их почти до половины, проскальзывая языком между ними. При таком освещении глаза Германна были слишком темные, а каждое движение очень ярко отражалось на реакциях Гейзлера. Он аккуратно, но все равно смазано двинул вперед ладонь, стараясь впитать в себя как можно больше ощущений.

Германн посасывал и прикусывал кожу на пальцах Ньютона, пока резко не отпрянул назад. Гейзлер тяжело дышал и почти не моргал.

— Герм, — на одном выдохе позвал он.

Готтлиб не мог объяснить себе, что его толкнуло на этот шаг, когда он уверенно пересёк их невидимую границу, которая действовала эффективней чем жёлтая полоска их скотча в лаборатории. Возможно, мысль о том, что он мог потерять Ньюта в дрифте, испугала его до дрожи в коленях.

Германн плавно, одним широким движением притянул к себе взлохмаченного после сна Гейзлера. У него до сих пор были помятые следы от подушки на щеке.

Целовать этого невозможного мужчину было…правильно.

Все внутри Германна обрадовалось и заластилось. Губы биолога обкусанные, а с правого бока ощущался маленький шрамик. Скорее всего, по молодости, Ньют ходил с пирсингом.

Германн прикусил губу Ньютона, все ещё держа ладонь на его запястье, будто считал как сильно изменился пульс. Гейзлер плавился в его руках, совсем как пластилин, цеплялся пальцами за плечо и тихо стонал прямо в губы. ГерманнГермГерм…

Когда язык Готтлиба коснулся кромки зубов Ньютона, учёный застонал громче и выразительней.

— Твою мать, Гермс, где же ты раньше был, — задыхаясь, прошептал он. — Я был уверен, что ты меня ненавидишь.

— Помолчи, Ньютон, ты как всегда ошибался, — выдохнул Германн, потянув Гейзлера за волосы на затылке, открывая себе доступ до его шеи.

Ньютон задрожал и жалобно заскулил, вырываясь.

— Щекотно, щекотно, Герм, не надо, просто, целуй где угодно, только не там!

Готтлиб хмыкнул, думая, что надо будет во чтобы то ни стало добраться до незащищённой шеи дорого Ньютона.

— Твою мать! — доктор Гейзлер испуганно дернулся, подпрыгивая на стуле в своем кабинете, смежным с новой лабораторией, которую ему предоставили. Он повертел головой, пытаясь понять, где находится. Берлин. Берлин, не Аляска. Он никогда не был на Аляске. Ньютон закрыл себе лицо ладонями, все ещё тяжело дыша. — Господи боже, я схожу с ума. Тронулся окончательно, - он отчаянно пихнул ногой коробку со своими книгами. — Мне надо выпить. Да. Отличная идея, — кивнул сам себе Гейзлер. - Сегодня вечером с Тендо Чои.