Оба тряслись, отдавая ей купюры – по четыреста долларов каждый.

– Вам продают крутизну, чтобы вы оставались дураками и не высовывались. Пока что вы самые тупые козлы, каких мне доводилось видеть. Забирайте свои скейтборды и валите отсюда, бога ради. И поумнейте!

Парни отступили, подняли свои скейтборды и побежали к мусорному бачку, с помощью которого заблокировали въезд в проулок. Разбогатеть им не удалось, хотя, может быть, они поумнели – но и это вряд ли.

Стоя слева от машины, Джейн бросила телефон Ларкина в канализационный люк, схватила свою сумочку, сунула в кобуру пистолет, села за руль и захлопнула дверь. Затем она пощупала пульс на безвольном запястье адвоката. Вполне нормальный. Достав пульверизатор, она побрызгала хлороформом на платок, которым закрыла его лицо.

Двигатель уже работал. Она перевела рукоятку в положение заднего хода и отъехала от металлической гаражной двери. На выезде из проулка она остановилась, чтобы застегнуть блузку и надеть солнцезащитные очки, потом свернула направо.

Для множества водителей, которые тем пятничным утром сидели в своих сверкающих на солнце машинах, она была богатой женщиной, рассекающей на своем «мерседесе», в то время как ее муж дремлет на пассажирском сиденье, закрыв лицо от солнца. Возможно, они собирались где-нибудь со вкусом провести уик-энд. Жизнь их напоминала статью из гламурного журнала, деньги текли рекой, и они не ведали никаких забот.

Летом снегири большей частью летали поодиночке, а зимой сбивались в стайки. В пятницу утром, после отъезда Бута Хендриксона, когда Лютер все еще стоял у открытой двери своего дома, сорок или пятьдесят птиц вылетели из елового леса – размеренные, спокойные взмахи крыльев, короткое планирование, спуск по дуге, – чтобы, пользуясь переменой погоды, поискать лоскуты травы там, где ветер сдул снег, и поклевать семена.

Они прилетели с песней, высокие призывные трели ласкали слух. На глазах Лютера они опустились там, где можно было найти пропитание, – черные головки, серо-черные крылья, яркие пятна красных грудок на снегу. Вид снегирей на минуту поднял настроение, но потом, по причине, которую он не смог бы выразить словами, его пронзило дурное предчувствие – страх за этих птиц, за всех птиц, за всю природу, за себя, жену и детей.

Вернувшись в свой кабинет, он позвонил своему заместителю Гуннару Торвалу и на неделю передал бразды правления в его руки.

– Несмотря на вчерашнее, мы остаемся в режиме полета, Гуннар. Я не бросаю тебя в шторм. Федералы нам и пальцем не дадут шевельнуть. Если я правильно их раскусил, они собираются свернуть дело как можно скорее и создать впечатление, будто вышло недоразумение и никто не был убит. Не говоря уже о губернаторе.

– Что у них на уме? – спросил Гуннар.

– Вряд ли они затеяли что-то нехорошее, – сказал Лютер, теперь имевший основания полагать, что его разговоры прослушиваются. – Для них важно открыть и закрыть дело побыстрее, и они не хотят трепать нервы людям, с учетом других неприятностей.

– Не знаю, как там насчет открыть-закрыть. Но не верю, что Кора могла пойти на это. Не верю, что она пошла на это.

– Именно что пошла, – заверил его Лютер. – Она сделала это, но была не в себе. И вряд ли мы поймем, как это произошло.

– Что с ее домом?

– Сгорел.

– Больше, чем сгорел.

– Он сгорел, – сказал Лютер, – и этим тоже занимаются федералы. На этой неделе мы только руководим дорожным движением и читаем лекции пешеходам, которые переходят улицу в неположенном месте.

Шериф повесил трубку, поднялся наверх и переоделся в гражданское. Он собирался посетить подругу Коры, чтобы задать ей кое-какие вопросы, но не хотел делать это в официальном порядке. Когда он спустился вниз, из кухни доносился запах корицы и заварного крема – все было уже готово и остывало. Ребекка раскатывала тесто, чтобы наготовить пирожных с грецким орехом, пеканом и фисташками.

– Я должна загружать себя делами больше, чем обычно, чтобы не думать все время об отеле.

– Похоже, мы до конца жизни будем есть ореховые пирожные.

– Я готовлю много, чтобы раздавать их. Если я приду с одними соболезнованиями без всего, то сразу же расплачусь. А когда приносишь еду, это уже нечто большее, чем похороны.

Дикси-Бель, длинношерстная такса Коры, сидела возле Ребекки, задрав голову – так, будто ореховые пирожные предназначались только для нее.

– Она безутешна, – сказала Ребекка. – Ест только с руки и скулит без причины.

– Со временем она привяжется к тебе.

– Да, знаю, но пока сбита с толку и безутешна.

– Я взял недельный отпуск, – сказал Лютер. – Помогу тебе, когда ты пойдешь с визитами.

– Сегодня пеку, завтра пойду с визитами. Конечно, с твоей поддержкой будет легче.

– Где Джоли? – (Младшая дочь в этом году заканчивала школу.) – Я думал, после всего этого занятия отменят.

– Школа вызывает психологов, чтобы помочь детям справиться с этим.

– Джоли рождена, чтобы справляться с чем угодно, – сказал он. – Вчера она держалась молодцом.

– Она молодец. Просто любопытствует. Спрашивает, что могут сказать психологи.

– В любом случае это не так важно по сравнению с тем, что скажет им Джоли. – Он открыл дверь в прихожую. – Уеду ненадолго. Купить ничего не надо?

– Подумаю, пока ты одеваешься.

Несколько минут спустя Лютер вышел из прихожей в теплом пальто, ботинках и перчатках.

– Может, это не слишком хорошо, что Твайла сейчас в Бостоне.

Ребекка оторвалась от формочек, куда набивала тесто, и нахмурилась:

– Она заканчивает второй курс, обзавелась новыми друзьями. Что ты имеешь в виду?

– В больших городах сейчас лучше не жить. Думаю, случая в Филадельфии достаточно, чтобы все в этом убедились.

Двенадцатью днями ранее джихадисты из ИГИЛ врезались на самолете с полными баками в четырехполосное шоссе, в утренний час пик, когда машины ехали бампер к бамперу, и дорога на протяжении целой мили превратилась в море огня. Легковые машины, грузовики, заправщики – все взрывалось, мосты рушились… Сотни жителей пригородов были раздавлены или сгорели заживо, сотни других ранены, некоторые останутся калеками до конца жизни.

– В Сент-Поле и Сент-Клауде есть колледжи не хуже бостонских, – заметил Лютер.

– В Сент-Поле безопаснее, чем в Бостоне? Откуда ты знаешь?

– Чем известнее и крупнее город, тем выше риск. Если в Лас-Вегасе начнут принимать ставки на это, то именно под таким названием.

– Твайла назвала бы это «бежать во все лопатки».

– Пожалуй, да.

– А если бы она была здесь, то могла бы отправиться на ланч в отель «Веблен». И ты бы думал, что ей ничто не угрожает, так, будто она идет с тобой под руку.

– Это верно, – согласился он. – Но Бостон так далеко, черт бы его побрал.

В маленькой столовой, окна которой выходят на бассейн с фонтаном – Афродита, льющая воду из чаши желания, – сидит Диаманта Ларкин, ждет, когда подадут завтрак, и попивает шампанское с апельсиновым соком, но не потому, что ей нужен сок с его витамином С или шампанское с его градусами. Она знает по своему опыту, что это самый приятный и надежный способ изгнать изо рта вкус мужа.

Они с Рэндалом поженились почти пять лет назад. Диаманта не сомневается, что их брак продлится столько времени, сколько она пожелает, а желать этого она будет до тех пор, пока Рэндал имеет ценность для Д. Д. Майкла. Этой женщине двадцать шесть – на восемнадцать меньше, чем Рэндалу, – и в ней идеально сочетаются красота, ум и зверские амбиции. Она прекрасно знает, почему их брак удачен: в сексуальном плане она для Рэндала то же, что смерч для земли, лежащей на его пути; она умна, у нее хорошо подвешен язык, поэтому ему никогда не бывает неловко за нее; она бесстыдно льстит ему, потому что он балдеет от этого и не способен отличить лесть от искренней похвалы; она жаждет власти не меньше его.