– Кроме них, погибли еще сорок четыре человека.

– Да, и это усугубляет ситуацию: они чувствовали себя в безопасности в присутствии губернатора и конгрессмена, что вполне понятно при таком количестве охраны. Но оказалось, что их безопасность – фикция. Терроризм поднимает голову во всем мире, и люди должны чувствовать, что власти постоянно и напряженно занимаются этой проблемой.

– Кора Гандерсан не была террористкой.

– Безусловно. Будет безответственно утверждать, что мисс Гандерсан действовала как джихадистка. Тот, кто скажет такое, обнаружит полное незнакомство с обстоятельствами дела. Но слухи неизбежны. Всегда, всегда. Социальные сети кишат параноиками. Кроме того, в стране есть группировки, для которых любая трагедия такого рода – возможность поупражняться в демагогии.

Этот человек из Министерства юстиции, казалось, вел себя как патриций из Новой Англии, происходящий из семьи, представители которой на протяжении многих поколений бескорыстно служили обществу. Но что-то в нем говорило о старательно скрываемом скромном происхождении, о том, что этому карьеристу нравится жить по нормам более состоятельных слоев общества и он испытывает от этого самодовольное удовлетворение.

Неприязнь Лютера к нему тут же обострилась. Он постучал пальцем по листам, лежавшим перед ним, и повторил:

– Что это?

– Сегодня утром состоится пресс-конференция, а потом – встречи с отдельными репортерами. В таких болезненных обстоятельствах Министерство юстиции стремится к тому, чтобы власти города, штата и страны действовали согласованно ради успокоения людей.

Лютеру не понравилось, как Хендриксон произносил слово «люди» – словно говорил о ребенке с отставанием в развитии или о подонках общества. Просматривая текст, Лютер заметил:

– Я думаю иначе. Вы принесли заявление, которое я должен сделать на пресс-конференции?

– Оно звучит очень убедительно. Автор – спичрайтер генерального прокурора и вице-президента. Он вставил кое-какие популярные сегодня цитаты. Вы произведете впечатление на всю страну.

Однажды проявленное негодование невозможно подавить, поэтому Лютер сохранял спокойствие.

– К сожалению, я не могу встать перед микрофоном и прочесть это. Мои сотрудники даже не участвовали в следственных действиях.

Бут поднялся и подошел к окну – может быть, потому, что, сидя в кресле, он был на дюйм-другой ниже сидящего шерифа. Он постоял несколько секунд, глядя на улицу и, видимо, предполагая, что его молчание заставит шерифа пересмотреть свое решение. Но этого не случилось, и он снова повернулся к хозяину с видом прокурора, почти не скрывающего презрения к обвиняемому, – точно в каком-нибудь старом английском фильме, где судью играет Чарльз Лоутон[17].

– Если вы просто не расположены к сотрудничеству, шериф Тиллмен, то, к сожалению, на пресс-конференции для вас не найдется места.

– Хорошо. Значит, для меня не найдется места.

– Я искренне надеюсь, что вы не собираетесь созвать собственную пресс-конференцию.

– У меня нет для этого оснований, мистер Хендриксон. Знаю я мало, и мне ничего не сказали. Я не склонен выставлять себя дураком – во всяком случае, не отдавая себе в полной мере отчета в том, что я делаю.

Хендриксон подошел к столу и взял распечатку бледными гладкими пальцами с идеально наманикюренными ногтями.

– Жаль, что вы так считаете, но я полагаю, что мы пришли к компромиссу, который удовлетворяет нас обоих.

– Мы достигли взаимопонимания, – поправил его Лютер, вставая с кресла. – Позвольте вас проводить, мистер Хендриксон.

Выйдя на крыльцо, Хендриксон повернулся и посмотрел в глаза Лютеру:

– Шериф, я уверен, что ваш офис время от времени получает гранты по одной или другой программе. Вероятно, всего таких программ с полдюжины и вы зависите от них.

– И мы благодарны за это каждый день, – сказал Лютер и улыбнулся, словно бросал вызов человеку из министерства: «Улыбнись-ка мне в ответ».

Словно необычное пугало с палками и соломой, запиханными под модный костюм, Хендриксон с мрачным видом развернулся, прошел по крыльцу и спустился по ступеням, но направился не в поле – отпугивать пронзительно кричащих птиц, а на пресс-конференцию, где доверчивым гражданам насыплют зерна совсем другого рода.

– Один вопрос, – сказал Лютер.

Хендриксон остановился и повернул голову.

– Начальник пожарной службы округа определил, при помощи чего подожгли дом Коры Гандерсан?

– Бензин. Большое количество бензина.

– Так сказал начальник пожарной службы?

– Так он скажет на пресс-конференции.

– Пожар был необычным, очень интенсивным, – сказал Лютер.

– Да, – подтвердил Хендриксон. – Очень интенсивным.

Невысокий четырехэтажный дом в Беверли-Хиллз принадлежал юридической фирме «Вудбайн, Кравиц, Ларкин и Бенедетто», которая и занимала его целиком. На самом деле он был шестиэтажным, если считать два уровня подземной парковки. Въехать в гараж можно было только из проулка позади здания, где движение было односторонним, и поэтому Джейн Хок знала, с какой стороны появится Рэндал Ларкин.

Она предпочла бы взять Ларкина в его доме. Однако, сидя в библиотеке, она узнала, что он женат во второй раз на женщине по имени Диаманта. «Лос-Анджелес мэгэзин» поместил хвалебную статью, посвященную «звездной паре»: выяснилось, они живут в доме площадью в двенадцать тысяч квадратных футов вместе с тремя слугами и обожают двух своих доберманов. Жена, трое слуг, два добермана – вторжение в дом больше не казалось удачной идеей.

Еще в статье рассказывалось о том, что Ларкин – «жаворонок» и гордится тем, что к шести часам утра завершает часовую разминку в домашнем гимнастическом зале. Не позднее семи часов он садится за рабочий стол в своем офисе в Беверли-Хиллз. Он любил повторять фразу, будто бы отражавшую его проницательность: «Ранняя пташка находит не только червячка, но и все его семейство».

Скелет и Автомобиль ждали ее на углу проулка и улицы, приблизительно в двух третях квартала от офиса «Вудбайн». В здании, напротив которого они стояли, помещался ресторан, который не готовил завтраки – вряд ли парней могли прогнать за то, что они толклись у двери. Джейн дала им еще по двести долларов, доверилась собственному чутью, говорившему, что их нужно предоставить самим себе, и пошла по широкому проулку.

Здесь не было ни грязи, свойственной проулкам в других городах, ни бездомных, спящих среди своих мешков с грязными драными пожитками, ни покрытых сажей домов, ни стен, исписанных символами местных банд или другими граффити. Чистые мусорные бачки выстроились, как солдаты в строю, крышки полностью закрыты, и никаких отвратительных запахов.

Большая подъемная дверь в подземный гараж была обита отполированными металлическими планками, и в них, словно злобное привидение, отражалась безликая, нечеткая фигура Джейн – прилизанный призрак, который преследовал ее в нескончаемой охоте на саму себя. Стеклянная линза микроволнового приемника размером с десятицентовик, установленная в правом верхнем углу дверного косяка, говорила о том, что дверь открывается с пульта дистанционного управления.

По другую от двери сторону проулка находился узкий пандус, позволявший проехать лишь ручной тележке. Джейн зашла на него, вступив тем самым в тень, и посмотрела на часы в надежде, что Ларкин заявится за своими «червячками» так же рано, как похвалялся журналистам.

Небо на большой высоте рассекал воздушный лайнер, звуковая лавина обрушивалась на землю. На высоте в несколько сотен футов пролетел, забирая на запад, полицейский вертолет, но его экипаж искал не Джейн, да и вообще, вероятно, не искал никого – всего лишь патрулировал. На поверхности суперсовременной стеклянной кабины играли солнечные зайчики. Движение пока еще было не слишком плотным, и в отсутствие перекрывающего все шума, характерного для часа пик, она услышала, как по проулку с небольшим перерывом проехали три машины, справа налево. Но ни одной из них не предшествовал сигнал, который должны были подать Скелет и Автомобиль при появлении машины и водителя, на которые указала Джейн.