Равенна же, как и многие другие, не отрываясь, смотрела на Герарда. Но только если остальные испуганно охали и тихо перешептывались, жалея красивого молодого язычника, то дочь герцога, казалось, была довольна его положением. Олмеру даже показалось, что девочка улыбнулась, но он не смог в это поверить.

В зал медленно зашел герцог. Герард смотрел в его темные безумные глаза и не верил в то, что он предал всё, что у него было. Это было похоже на самый страшный сон. «Если я сплю, пусть меня разбудит брат», — подумал он, зная, что Родерик никогда больше не выльет ему ковш воды на голову, со звонким смехом убегая от разъяренного брата к Эксерским камням. Гнотто первым преклонил колено перед герцогом, за ним последовали и другие палачи. Герард, о котором никто из них не подумал, плашмя упал на холодный каменный пол и едва не потерял сознание от боли. Взмолившись своим Богам, он с усилием открыл глаза и посмотрел на ноги герцога — не было сил, чтобы поднять голову.

Герцог Фридрих подошел к Олмеру и, глядя на истерзанного Герарда и на его мучителей, преклонивших перед ним колено, спросил его:

— Душа моя, Олмер, что ты тут устроил?

Его голос раздался в полной тишине. Олмер поклонился герцогу и ответил:

— Гнотто решил так узнать, есть ли мальчишке что скрывать.

— Что думаешь ты, Олмер?

— Я думаю, что мальчик чист перед вами, мой герцог.

Фридрих засмеялся так неестественно, что Герард поморщился. Его вновь держали за руки и ноги, и он с трудом держал глаза открытыми. Он понял, что смерть снова стоит над ним.

Герцог схватил правой рукой подбродок Олмера и с силой сжал его. Рыцарь невольно зажмурился. После этого Фридрих наклонился к Олмеру и прошептал тому на ухо так тихо, что даже Герард с по-лисьи острым слухом с трудом разобрал его слова:

— А чист ли ты передо мной, Олмер?

Зеленые глаза советника герцога, всегда спокойные и живые, застыли и будто потемнели от внезапной волны страха. Ему было известно, на что способен герцог, сдавшийся безумию, но он никогда всерьез не думал о том, что сам может стать его игрушкой. Его представлением.

— Вы знаете, милорд, я полностью ваш человек, — медленно, пытаясь сохранять учтивый подобострастный тон, ответил герцогу Олмер.

Герард усмехнулся. Он, забыв, что советник герцога вступился за него несколько минут назад, слышал, как тот боится своего повелителя. Собственная боль усилила его ненависть ко всем в этом зале. Парень даже на мгновение захотел попытаться вырваться из мокрых от пота рук палачей, вступить в последний бой и умереть здесь, в тронном зале замка герцога Фридриха. За свою семью, за друзей, за Старейшину, за Лес, за проклявшего его и отрекшегося от него брата. Но это желание родилось и умерло в одно мгновение. Герард начал новую жизнь, и в этой жизни, где ему обещали дорогую одежду и почёт, он получил несколько десятков ударов плетью.

Ни герцог, ни остальные люди в зале не заметили усмешки пленника. Фридрих щелкнул пальцами и крикнул, не оборачиваясь:

— Мой жребий!

Герард успел вдохнуть и выдохнуть четыре раза, прежде чем Финк, оруженосец Фридриха, положил на ладонь герцога увесистую деревянную монету, выкрашенную с двух сторон в разные цвета: синий и красный. Герцог отпустил подбородок Олмера и отступил от него на шаг, держа монету в руке над головой. Он помолчал некоторое время, оглядывая каждого в зале, и Герард видел, как всех, кроме его палачей и, пожалуй, Равенны, сковал страх. Ужас и смерть были полноправными хозяевами замка герцога. Наконец Фридрих снова засмеялся, и его безумный смех, ударившись о стены и потолок, вернулись эхом, как некогда вскрик Герарда. Рыжебородый герцог смеялся так, что на его груди высоко подпрыгивал золотой медальон. Фридрих неожиданно подпрыгнул, как радостное дитя, и Герарду стало еще более жутко от этого. Парень никогда не видел ничего подобного.

— Мой жребий решит всё! — весело воскликнул герцог, оглядывая свою монетку, — ты, душа моя Олмер, будешь синей стороной. Наш новый друг Герард — красной. Посмотрим, что наш Господь думает о ваших душах!

Он приготовился бросать монету, но ему помешал Герард:

— Повелитель, — с трудом проговорил парень, — что будет, если выпадет красная сторона?

Герцог резко повернулся и посмотрел на пленного язычника. По залу прокатился тихий судорожный вздох. Все знали, как опасно было разговаривать с безумным Фридрихом, особенно перед его представлениями. Но Герард совсем не боялся его. Боль заменила ему все возможные чувства. Герцог развел руками. Двумя пальцами левой руки он держал жребий.

— Если выпадет твоя сторона, дитя, я пойму, что Сын Божий… — он медленно перекрестился. Его примеру последовали все, кроме палачей, чьи руки были заняты. Краем глаза Герард увидел, что Равенна успела перекреститься трижды, — я пойму, что Сын Божий приготовил тебе место в Аду, и ты отправишься туда. Если же выпадет синяя сторона… то Олмер лжет мне, а ложь будущему королю карается смертью.

Советник герцога побледнел. Равенна держала за руки темноволосую Эльзу, рот которой зажал рукой рослый мясник Берг. Девушка, широко распахнув уже заплаканные глаза, пыталась вырваться из их рук. Герцог подошел к Герарду:

— Тебе понятно, Последыш?

Герард кивнул. Имя его рода согрело и обожгло одновременно.

— Тогда смотри! — снова визгливо засмеявшись, крикнул Фридрих, подбрасывая жребий.

Герард смотрел на высоко подлетевшую монетку и думал: «А хоть бы и красная. Давайте, Боги, исполните желание моего брата и всех моих сородичей! Я буду только рад, я совсем не такой сильный, как обо мне всегда говорили».

Но он совсем не удивился тому, что жребий красной стороной поцеловал каменный пол. Этому не удивился и герцог Фридрих, неожиданно серьезно сказавший:

— Взять его.

Палачи, нисколько не беспокоясь об избитом ими пленнике, вновь отпустили его и быстро обступили Олмера. Герард упал на живот и с трудом поднялся на ноги. В это время Олмера схватили. Тот молчал, его побелевшие губы подрагивали. Фридрих из-за плеча посмотрел на него и сказал:

— Очень жаль, что ты меня обманул… Я буду скучать по тебе, душа моя. Отрубите ему голову.

Эльза кричала, но её крик не вырывался дальше руки мясника. Олмер смотрел на свою невесту и пытался улыбнуться ей, хотя улыбка больше напоминала гримасу. Равенна внезапно выбежала из толпы и встала на пути палачей, тащивших Олмера к выходу из замка.

— Отец, опомнись, опомнись, прошу тебя! — взмолилась светловолосая девушка, не сводя испуганного взгляда с герцога.

Она впервые решилась встать на защиту приговоренного к смерти. Да, Олмер не очень-то ей нравился, но она любила Эльзу и знала, что рыцарь пытался спасать людей от приступов безумства её отца. Фридрих помотал головой:

— На всё воля Божья, дитя моё. Уйди с дороги.

— Если хочешь убить Олмера, тебе придется убить и меня, — дрожащим голосом сказала Равенна.

Герард нахмурился, увидев, что герцог задумался. «Буря меня забери, да он действительно не в своем уме! — подумал парень, — вы все мне омерзительны, но убивать девчонку я бы не стал. Да и этот зеленоглазый не давал приказа меня стегать, надо признать».

Снова воззвав к Богам и коротко сжав браслет-оберег, который, к счастью, не стянули с него воины Фридриха, Герард громко сказал:

— Посмотри на меня, Повелитель!

Теперь не крик, а голос Герарда обрел близнеца-эхо.

Каждый человек в зале посмотрел на него, даже Олмер, прощавшийся с жизнью, даже Равенна, готовая это сделать. Фридрих медленно перевел взгляд на язычника. Их взгляды встретились — темные глаза против темных, безумные против ясных, свирепые против насмешливых. С Герардом были его Боги, Бог же Фридриха тоже не оставлял его несмотря ни на что.

Они долго смотрели друг на друга, и в этой дуэли было столько же огня битвы, сколько было в любом сражении христиан и Лесных Последышей. Герард не был уверен в том, что он делал, но знал: если он проиграет, то вскоре увидит отца. Молодой язычник, забыв про свои раны, отдавал жалкие остатки своих сил этому взгляду.