Вдруг случилось то, чего он ждал, но во что не верил.

Сухие тёмные глаза Фридриха внезапно заморгали, и когда тяжелые веки в очередной раз поднялись, они открыли совсем другие глаза. Мудрые, усталые, даже немного испуганные, в которых не было и тени безумия.

— Что я здесь устроил? — тихо сказал герцог, массируя висок рукой, недавно бросавшей красно-синий жребий.

Эта фраза поразила Герарда. Впервые он увидел во враге своего рода человека.

Герцог посмотрел на Олмера, которого держали палачи, на застывшую дочь, на голого по пояс истерзанного Герарда. Фридрих снова прикрыл глаза и сделал почти неуловимый жест рукой. Олмера отпустили, и тот рухнул на пол, совсем так же, как упал Герард незадолго до этого. Советник герцога быстро поднялся и в первое мгновение хотел бежать прочь, но вспомнил о своем долге и преклонил колено перед своим повелителем.

— Милорд, простите, что не оправдал ваше доверие, я…

— Это ты меня прости, Олмер, — перебил его герцог Вестфалии, дав знак рыцарю, чтобы тот поднимался с колен, — я не знаю, что делать с этим бесом.

Олмер опустил голову и тихо сказал:

— Позвольте мне идти.

— Иди, — махнув рукой в сторону, рассеянно сказал Фридрих.

Олмер едва не побежал к своей невесте, которую впервые обнял на глазах у всех. Эльза давилась рыданиями, всем телом прижимаясь к груди своего рыцаря. Фридрих хотел подойти к своей дочери, но она, нарушив все правила, лишь поклонилась ему и стремительно вышла из зала. Герард видел, как в её глазах блеснули слезы.

Герцог сказал своим людям заниматься своими делами, а сам подошел к Герарду. Эльза и Олмер первыми после Равенны покинули зал, но нашлись любопытные, которые остались остались, стараясь подслушать разговор герцога и смелого язычника. Впервые кто-то смог заставить отступить безумие их господина.

— Как ты это сделал? — спросил Фридрих, нервно почесывая рыжую бороду, — Я болен, это все знают… и никто не может мне помочь, но вот пришел ты.

Герард слегка поклонился, скривившись от боли в спине:

— Я поступил наудачу, милорд. В детстве я слышал много историй от своих родных. Мне вспомнилась сказка о трех сестрах, живших под одной крышей так давно, что память об их жизни хранится лишь в этой истории. Средняя сестра была бе… — Герард осёкся.

— Безумна, — спокойно закончил за него герцог, — я не боюсь этого слова, когда моя хворь не заслоняет разум, я не убью тебя за него, мальчик.

— Она была безумна, — продолжил Герарл, — и сестры пытались лечить её, пристально глядя ей в глаза. Злой дух, вселявший в деву хворь, боялся их спокойствия и любви к сестре и отступал.

— Что случилось с этой девушкой? — спросил герцог, не веря, что интересуется языческими сказками.

Герард улыбнулся:

— Повелителю не понравится её судьба, но я расскажу. Однажды злой дух, сидевший в ней, всё же оказался сильнее, чем духи, оберегавшие двух сестер. Средняя сестра убила старшую, вонзив той нож в сердце. Но младшая, несмотря на это чудовищное горе, снова смогла заставить духа отступить. Её любовь к сестре не исчезла. Девушка знала, что та предала её не по доброй воле. Средняя сестра очнулась и поняла, что убила свою плоть и кровь. Она пришла в ужас, и от этого ужаса её душа покинула несчастное молодое тело.

— Невесело всё это, твоя правда, — усмехнулся Фридрих, — но сказочная сила помогла и при моей хвори. Мы все убедились в этом, хотя вряд ли ты любишь меня, как та сестра свою сестру.

— Не всему в сказках нужно верить, — сказал молодой язычник.

Мужчины немного постояли молча.

— Повелитель, хорошо ли ты спишь? — подумав, спросил Герард, переминавшийся с ноги на ногу. От боли ему хотелось выть волком, но он старался не выдавать себя.

— Хорошо ли я сплю? — Фридрих посмотрел на юношу, — да я не сплю вообще. Лежу ночами, не смыкая глаз, и с рассветом поднимаюсь со своего ложа.

— А не думал ты, что твоя хворь оттого с тобой, что ты не спишь? Мой… один мудрый человек из наших всегда говорит, что сон лечит всё, даже несчастную любовь — самую страшную из болезней.

Герцог усмехнулся:

— Не склонен я верить вашим людям, даже тем, кто кажется тебе мудрейшими. Но ты показал, на что способен язычник, слушавший ваши сказки в детстве. Что ж… — он улыбнулся совсем не безумной улыбкой, — сможешь вернуть мой сон, Герард?

Юноша пожал плечами:

— Я могу попробовать. Но для этого мне нужны травы, а в Лес ты меня, конечно, не отпустишь.

— Конечно, не отпущу, — кивнул герцог, — но у нас есть свой травник, я познакомлю тебя с ним. Начнем же с того, что нужно обработать твои раны, переодеть тебя и надеть кандалы на ноги. Не хочу, чтобы ты убежал, уж прости.

— Я не в том положении, чтобы спорить с тобой, повелитель, — с новым поклоном ответил Герард.

***

— Ну и заставил ты меня по темноте побегать, луковка. А если б я не вернулся, а, луковка? — третий раз за вечер повторил травник Терваль с коротко стриженными серыми, почти бесцветными, волосами, приплюснутым носом и болотного цвета глазами, один их которых настойчиво смотрел вправо.

Терваль был чуть старше дяди Герарда и отчего-то совсем не боялся Леса. Юноше казалось, что смелости ему прибавлял не смотревший прямо глаз, чей взгляд явно направляли смешливые духи. Герард заканчивал готовить успокоительный отвар для герцога. Он уже не удивлялся странностям нового знакомого и почти весело ответил ему:

— Терваль, луковка, так если бы у тебя были какие-то запасы, кроме болотной мяты, тебе не пришлось бы бежать впотьмах в Лес. Теперь придется тебе бегать, пока мне не будут доверять.

Травник сидел, облокотившись на стол, и смотрел за работой парня. Тому было неуютно заниматься травами под каменным потолком, рядом с чужим человеком, с кандалами на ногах. Но знакомые запахи будто гладили Герарда по лицу, и он, закрывая глаза, мог на мгновение почувствовать себя дома.

— Ты, луковка, только не говори герцогу о болотной мяте, — сказал Терваль, — это моя тайна, луковка, и наших девушек, не готовых взять на себя счастье быть матерью.

— Теперь и моя, — усмехнулся Герард, сливая душистый отвар через тряпицу в чистую глубокую чашку, — но я вам не враг.

Они немного помолчали. Герард готовился отдать травнику отвар, чтобы тот отнес его герцогу, а сам хотел, наконец, пойти спать, но его планам помешали:

— Дядя Терваль, оставь нас, пожалуйста.

Терваль с поклоном вышел из своей небольшой кухни через вторую дверь. Вместо него у стола встала Равенна. Она не смотрела на Герарда и говорила тоном, что был холоднее, чем зимний ветер:

— Благодарю вас, что согласились помочь моему отцу. Я здесь, чтобы попробовать отвар и отнести его герцогу.

Герард поднял брови:

— Боитесь, что поганый язычник отравит ненаглядного отца?

Равенна поджала губы:

— Боюсь, что отравит… но не поганый. Я не такая злая.

— Не заметил, что вы добрая, уж простите плюща вьющегося, — язвительно сказал парень, укутывая отвар в длинное полотенце, каких у Терваля было больше, чем трав, — добрые люди обычно не называют других дьявольскими выродками.

Девушка вспыхнула, и её светлые волосы тоже будто по-отцовски порыжели от злости:

— Добрые люди обычно не говорят таких слов тем, кто их не заслуживает.

Герарда злила эта девчонка, потому что она была права. Но он решил не продолжать их перепалку. Одного поединка с родом герцога ему хватило в тот день. Он взял глубокую ложку и, зачерпнув немного отвара, протянул её Равенне:

— Горячо, не обожгитесь. Мне-то, дьявольскому выродку, бояться нечего, а ваши тонкие губки могут страстно запылать, и даже Боги не знают того, чего я тогда пожелаю!

Девушка взяла ложку, но отпить не торопилась. Герард с удовольствием отметил, что его не очень-то обидный выпад всё же задел герцогскую дочь. Но ждать долго он не хотел — отвар нужно пить горячим — поэтому сам зачерпнул другой ложкой своего зелья и быстро выпил.

— Умирать, так вместе, ваша светлость, — прошептал он Равенне. Та подняла голову, и их взгляды на секунду встретились. Девушка еле заметно вздрогнула, её скулы из розовых стали малиновыми. Равенна отвела взгляд и выпила отвар. Ничего не сказав Герарду, она аккуратно взяла чашку с травяным настоем и вышла из кухни.