— Да, мой повелитель!
Брат не сводил с него взгляда, из озлобленного ставшего испуганным. Герцог поднял брови:
— Повелитель? Генрих Лев твой повелитель, не так ли?
— Я не знаю, кто этот человек, — уже бесстрашно смотря на герцога, сказал юноша. Фридрих криво ухмыльнулся:
— Как твоё имя?
— Герард, милорд, — пленник смотрел на герцога, не мигая и будто не чувствуя взгляд брата. Фридрих провёл пальцами по прутьям решётки. Золотые перстни звонко бренчали в наступившей тишине.
— Герард, я могу тебя выпустить, но оставлю второго в клетке. Тебе залечат раны, тебя накормят, красиво оденут. Ты будешь здесь своим, если поможешь мне найти язычников, от которых вы пришли к нам. Твой брат же останется здесь, пока не преклонит передо мной колено, подобно тебе. Ведь ты назвал меня повелителем. — Фридрих говорил медленно, растягивая слова и следя за изменениями в лице пленника, — Ты согласен на это, Герард? Он тоже может выйти прямо сейчас. Моего снисхождения хватит на обоих.
По лицу юноши пробежала тень. Он посмотрел на страдающего рядом парня, который лежал, умоляюще смотрел на него и тихо повторял:
— Брат, не надо… Брат, не смей, вспомни об отце, о Фальке, обо всех наших… Не надо, брат, я прошу тебя…
Герард, содрогнувшись, отвёл взгляд и сказал:
— Я согласен, милорд.
Эти слова раздались в гробовой тишине. Олмер, одобрительно улыбнувшийся Герарду, открыл клетку. Подошедший стражник снял с юноши кандалы. Герард аккуратно потирал тонкие запястья и вновь не сводил взгляда с брата, снося неверящую ненависть, с которой тот смотрел на него. Вдруг чей-то сердитый дрожащий голос раздался эхом над головами людей:
— Ты дьявольский выродок, Герард!
Все повернулись на этот возглас. Это была Равенна, юная девушка, стоявшая поодаль от всех, про которую уже давно все забыли, наблюдая за пленниками. Фридрих устало посмотрел на неё — оковы безумия ослабились, и в нём снова проявлялся человек — и сказал:
— Дочь, как ты смеешь…
— Так и смею! Этот… Сатана в человеческом обличии предал родного брата за бокал вина и чистую постель! Он предал веру. Предал своих людей. А ты, ты заставил его это сделать, поставил братьев по разные стороны клетки! Это ужасно, отец!
Щёки юной Равенны горели. В её светлых глазах пылал адский огонь, откуда, по её словам, и был Герард; но в них блестели злые, совсем человеческие слёзы. Пленник в клетке даже перестал смотреть на предателя-брата. Всё его внимание было обращено на гневную девушку. Герард же лишь мельком взглянул на неё, а после опустил голову, будто съёжившись от её слов.
Фридрих не знал, что можно возразить дочери, которую он без памяти любил, поэтому он просто громогласно крикнул:
— Что вы тут столпились? А ну спать всем! Живо! Представлению конец! Ночь давно на дворе.
Людям не нужно было повторять дважды. Они быстро покинули зал, и каждый благодарил своего Бога за то, что они переживут эту ночь. Герард вплотную подошёл к клетке. Он слегка волочил левую ногу. Чуть наклонившись и вцепившись в прутья, он тихо прошептал:
— Брат, я освобожу тебя! Ты поймёшь, зачем я так сделал… ты поймёшь, я обещаю! Я должен был… Ради тебя, ради отца, ради матери и ради…
Скованный кандалами парень зло бросил, преодолевая новый приступ кашля:
— Нет у меня брата. Погиб, сражаясь, даже песни о нём уже умерли.
Лицо Герарда окаменело. Он повернулся и, не оборачиваясь, с неправдоподобно прямой спиной ушёл за герцогом, добродушно приобнявшим его за плечи у дверей. Олмер подошёл к Равенне и, желая взять её под руку, широко улыбнулся, но девушка даже не посмотрела на него и прошла мимо. От улыбки Олмера не осталось и следа и он, отвесив подзатыльник задремавшему пажонку, вышел из зала. Мальчишка побежал за ним. Слуги погасили факелы и, тихо переговариваясь, последними оставили зал.
Родерик, забытый стражей, не получившей приказы от Олмера, остался в темноте, довольствуясь лишь тлеющими углями в очаге.
***
Заснуть пленник так и не смог. Мешали кандалы, тянуло раны, нанесённые ему воинами Фридриха, невыносимо болело сломанное ребро, затруднявшее дыхание. Было очень холодно и темно. Парень не видел ничего, кроме углей в камине, отчаянно борющихся за свою огненную жизнь.
Молодой язычник тихо прошептал, разгоняя пугавшую его тишину:
— Мне есть чему поучиться у вас, дети огня. Я тоже должен держаться за жизнь. Только вы есть друг у друга, а я… один. Навсегда теперь один.
Вдруг из темноты кто-то сказал:
— Но сейчас ты не один.
Язычник вздрогнул от неожиданности. Очаг медленно разгорелся, на пленника дохнуло спасительным теплом. Родерик посмотрел на того, кто разжёг огонь. Это была юная герцогская дочь.
— Что ты здесь делаешь? — удивлённо прошептал он.
— Спасаю тебя. Тебе что-то не нравится?
Девушка достала из льняного мешка связку ключей, быстро перебрала их, выбрала один, длинный, с витиеватой ручкой, и открыла им клетку. Парень смотрел на неё с немым изумлением. Девушка упала на колени рядом с пленником, испачкав светлое платье о влажные камни пола, и открыла кандалы другим ключом, небольшим и тонким. Юноша встряхнул руками, снова чувствуя свои перебитые в бою пальцы.
— Как тебя зовут, спасительница?
Девушка покраснела, что было заметно даже при тусклом огне камина:
— Равенна. А тебя, гордый волк?
Парень улыбнулся и удивился тому, что смог это сделать. Он слышал, как служанки, перешёптываясь во время представления, сравнили его с непокорным волком, а Герарда — со страстным львом. Львом же звали храброго человека, решившего бросить вызов герцогу Вестфалии…
— Родерик.
Равенна улыбнулась ему в ответ открытой детской улыбкой и достала из своего мешка пузырёк с какой-то жидкостью кроваво-красного цвета.
— Красивое имя. Потерпи, сейчас будет немного больно.
Родерик вновь улыбнулся, но тут же зашипел от жгучей боли в руках, ногах, на шее — везде, где Равенна проливала своё странное снадобье. Он терпеливо ждал, когда боль пройдёт. И она отступила. Парень посмотрел на свои руки, оглядел ноги в рваных штанах. Царапины и порезы затянулись так, будто им было не меньше недели. Родерик посмотрел на девушку. Её бледное лицо было сосредоточенно серьёзно, в голубых глазах отражался огонь. Внезапно юноша понял, что перед ним сидит совсем ребёнок. Ей было не больше четырнадцати. Родерик восторженно прошептал:
— Как ты, буря меня унеси, это сделала?
— Мамино снадобье. Она его придумала. Помогает от всех ран, даже от самых серьёзных, если вовремя им воспользоваться. Замечательное средство. Жаль, что его запасы иссякают. И ребро оно тебе не срастит, если ты вдруг захочешь это узнать.
— Мама? — Родерик поморщился, вспоминая диковинное слово, которое слышал только от отца и Старейшины. — Она что… алхимик? А…
— Помолчи. Нас могут услышать. Я принесла тебе поесть.
Равенна достала зажаренную баранью ногу и флягу ягодного морса.
— Я решила, что тебе не надо ни вина, ни эля. Тебе ещё бежать сегодня.
Родерик тут же вцепился в еду. Он не ел несколько дней, с тех пор, как в Лес снова пришли люди герцога. Спустя некоторое время он, жуя, спросил:
— Куда бежать?
— А ты тут хочешь остаться, да? — фыркнула Равенна.
— Нет, конечно, но…
— Тогда ешь и не задавай глупых вопросов.
Несколько минут они молча сидели. В тишине наконец-то уснувшего замка лишь было слышно, как Родерик жуёт мясо и жадно глотает морс. Когда с едой было покончено, Равенна протянула парню плотную светлую рубаху, штаны, тяжёлые башмаки и кинжал, завёрнутый в кусок белоснежной тряпицы, явно неровно оторванный от её собственного платья.
— Я не знаю, куда дели твоё оружие, прости, — проговорила девушка.
Родерик изумлённо поднял брови и спросил:
— Где ты это всё взяла?
— Это действительно так важно? Быстрее одевайся! Ночь не бесконечна. Скоро рассвет, тебе пора бежать!
Отвернувшись к камину, Равенна позволила Родерику переодеться. Парень быстро оделся. Конечно, башмаки немного болтались на его тонких ногах, но в его состоянии даже это было лучше, чем бегать босиком. Девушка повернулась и на мгновение задержала взгляд на пленнике. Когда он сменил свою рваную одежду на новую, избавился от кровавых ссадин, а на его щеках появился лёгкий румянец после еды, он стал ещё красивее, чем прежде. Тёмные волосы доставали его крепких плеч, серьезные карие глаза смотрели без прежней неприязни, а тонкие губы слабо улыбались. Равенна совсем по-детски закусила прядь светлых волос.
