Светло-русая девочка обернулась и вопросительно посмотрела на Родерика. Тот кивнул, отвечая на её немой вопрос. Дети обрадованно закричали и начали плескаться в море, брызгая друг друга прохладной водой. К ним присоединились и другие, и детский визг нарушил благостную тишину побережья. Родерик только радовался этому. Радовались и Триста с Горо, выросшие из этих игр, но теперь немного жалеющие об этом. Вождь отложил очередной брусок и, щурясь на солнце, стал наблюдать за шумной детворой, особенно за курносым мальчиком, третьим сыном Сика и Грезэ, и за девочкой с глазами, меняющими цвет с чужого на отцовский.

Девочке было три года, её звали Энциан, и она была его дочерью.

Триста, тоже закончившая с куклами, перехватила взгляд брата и усмехнулась:

— Только вот так и можно понять, что у тебя есть ребёнок. Когда они крутятся рядом, ты никого не выделяешь.

— Сказки на ночь слушает только Энциан да Фальке, если ему повезёт, — возразил ей Горо, самый похожий на мать из детей Сика и Грезэ.

Тристу и Горо все почитали за жениха и невесту. Они не спорили, но хмурились таким речам, хотя не смотрели ни на кого другого, не танцевали на праздниках ни с кем иным. Родерику нравилась их неторопливость, но сам он был готов в любой момент окунуть сестру с сыном побратима в море, связать их руки и развести для них костёр. Сейчас Горо и Триста смотрели на Родерика, ожидая ответа и не удивляясь тому, как долго он молчал. Этому уже никто не удивлялся.

— Я думаю, что Энциан без лишних слов знает, что я люблю её. Тебе ли дивиться этому, Триста?

Девушка приподняла светлые брови и постаралась не показать своё изумление, но не смогла. Горо закашлялся и скрыл в этом кашле улыбку.

— Ты этого никогда не говорил, — тихо сказала Триста.

Родерик затянул волосы чуть туже и невольно подумал о том, что длиной волос уже обогнал Каспара.

— Я всё же удивил тебя?

— Да, — только и смогла ответить Триста.

— Ты же моя сестра, почти старшая дочь.

— Прекратил бы ты, вождь, а то разревётся, — весело сказал Горо, закрывая голову. Триста была боевой девушкой. И правда, ему пришлось уворачиваться от её кулака, метившего ему в бок, и ловить руку, занесённую для нового удара.

— Никогда не плакала и не буду! — зло бросила девушка, пряча глаза от Родерика. Тот улыбнулся. Он помнил её детские слёзы, но не собирался её ими попрекать. Все плачут.

Родерик услышал приближающиеся к ним шаги и, не оглядываясь, понял, кто идёт. Тонкие руки обняли Горо и Тристу, и ребята не стали вырываться.

— Отведите детишек к костру, там их матери уже нервничают, — сказала Лерхе, поправляя спутанные выгоревшие на солнце волосы Тристы. Они переглянулись. Родерик не ведал, о чем был их бессловесный разговор, но знал, что девушки поняли друг друга. Триста и Лерхе сразу подружились, потому что обе нуждались в подруге, которой могли доверить тайны, сокрытые от других. Однажды Триста шёпотом спросила Родерика, знал ли он, что делали с Лерхе те ужасные люди у реки. Он кивнул, хотя они никогда не говорили об этом.

Триста с Горо одновременно поднялись с песка. Невысокий парень собрал в мешок их рукоделие, а сестра Родерика зашла в море, собирая вокруг себя детей. Она совсем не напоминала Родерику спокойного нравом, но будто вечно неуместного Арлена, обида на которого никуда не исчезла из его сердца даже спустя столько лет. Внешне Триста очень походила на его друга Фальке, неведомого ей старшего брата, каким Родерик его помнил, только смотрела на мир она серыми глазами Визель. Беспокойным, но искренним сердцем она не только вождю, но и другим Последышам напоминала Стина, что было очень неожиданно. Может, старший сын Хайде пожалел дочь любимой жены, взял её под опеку, вдохнул в неё часть силы, присущей его роду?.. Родерик не знал наверняка, но он совсем иначе, не как в её детстве, привязался к своей сестре именно тогда, когда впервые почувствовал в ней эту силу. Эту привязанность он и считал любовью.

Силу в сестре вождя чувствовали и дети, не противившиеся ей и быстро выходившие из моря. Горо повёл их в лес, а Триста ждала Энциан, которую растирала и переодевала Лерхе.

— Хорошо поиграла, Энци? — спросила она девочку.

— Мама, очень-очень хорошо! — тонким голосом ответила ей дрожащая на ветру Энциан, — Мы с Фальке пустили лодочку с куклой в море, я назвала её Тристой!

— Спасибо, что отправила меня Морскому духу, — проворчала Триста. Родерик усмехнулся и поправил платье дочери.

— Замёрзла?

— Нет… чуть-чуть, — девочка показала ручками, насколько она замёрзла. Родерик подтолкнул её к тёте и сказал:

— Отведи её погреться. Мы тут немного посидим.

Триста загадочно повела глазами, но ничего не сказала. Она взяла маленькую Энциан за руку, и они побежали к лесу, запев веселую песню. Лерхе села рядом с Родериком, касаясь своим бедром его ноги, и сказала, смотря на море:

— Никак не могу к нему привыкнуть. Каждый раз выхожу на берег и удивляюсь тому, что вижу.

Родерик сначала кивнул, но понял, что девушка не увидит этого, и сказал:

— Мне тоже вечно мстится, что я во сне или в сказке. Наверное, поэтому я не могу чувствовать себя здесь как дома.

Лерхе слегка повернула голову. Она была всё ещё такой юной, но взгляд светлых глаз выдал всё пережитое ей; каждая слезинка забирала с собой беспечность и веселость молодости.

Когда чужая девушка пришла с Родериком к язычникам, к ней относились настороженно. Лишь Триста и Грезэ тут же предложили ей свою дружбу, а большего вождю Последышей и не требовалось. Родерик прыгнул с Лерхе через костёр, принимая её в свой род, и не обращал внимания на неодобрительное сопение Эфоя. Он был вождём и поступал, как считал нужным. Ему не перечили, боясь гнева Богов. Лерхе вилась за ним змейкой, не находила себе места, когда он отправлялся охотиться, разведывать земли вокруг или наведываться на короткий торг в ближайшую деревню. Она шила ему одежду и старалась угодить вкусной едой. С Последышами и Детями Сестры девушка совсем растеряла свою дерзкую спесь: она стала спокойнее, боялась привлечь к себе их внимание и вызвать неодобрение.

Родерик не замечал, как розовели её щеки во время их разговоров, как радостно она встречала его после разлуки. Он был слеп к вниманию всех незамужних девушек, считая себя недостойным такого счастья, но тут вмешалась Грезэ. Она, смущаясь, заставила его пригласить на танец грустную Лерхе во время праздника середины лета. Родерик впервые за много лет вышел на танец, и что-то дрогнуло в его душе, что-то сломалось в нем, когда он увидел, как девушка смотрит на него, какой красивой она была с тем венком на голове… никогда до того он не видел её красоты. Тем вечером Родерик будто вновь узнал Лерхе, не просто спасённую им девушку, острую на язык и скорую на дело, но и ищущую любви.

Прав был Каспар, говоривший, что Родерик встретит свою единственную. И пусть их любовь не пылала огнём, которого так ждал в юности сын Стина, пусть Лерхе совсем не была похожа на Равенну, которую он почти не знал, сотворенную идеалом в его снах, но именно она стала его женой.

Сватом Родерика был, конечно же, Сик, а роль матери будущей невесты выполняла добрая Грезэ. Девушки в тот день спрятались в чаще так, что Родерик и Сик нашли их с большим трудом. Тем не менее, Сик, усталый и немного взбешённый, выполнил свою роль наилучшим образом. Он с поклоном подошел к своей жене и приветливо сказал:

— Здравствуй, славница. Есть ли в твоём доме место для ночлега?

Грезэ ехидно посмотрела на своего мужа. Лерхе навсегда запомнила своё удивление: она видела их вместе каждый день, и было так странно то, что они изображали незнакомцев! Но того требовал обряд.

— Плох ты для моего очага, сир да убог. Не будет тебе рад Бог Огня!

— Не для себя прошу, грозная, но для героя, — как ни в чём не бывало продолжил Сик, — не откажи герою в ночлеге.

— Нет места у моего очага, — всегда дружелюбная Грезэ была непреклонна. Она говорила нараспев и даже, казалось, слегка отбивала ладонью ритм, — но есть одна юная красавица с добрым сердцем и золотыми руками, с душой, что освещает мир звездным светом. Одинока дева у своего очага. Горит он ярко, но негде взять дров, чтобы его поддержать.