— Мы с моим сыном, — он с довольной улыбкой хлопнул по плечу Генриха, — решили, что Вестфалия не может больше находится в руках женщины, даже такой неглупой, как моя дочь. Сир Герард станет герцогом и мужем Равенны, он заслужил это за свою преданность мне, — немного помолчав и обведя взглядом всех присутствующих в большом обеденном зале, Фридрих усмехнулся, — кто бы сказал мне это, когда тебя притащили в клетке из леса, а, парень?
Все засмеялись, а Герард слегка покраснел, но тут же присоединился к общему веселью. Чаши снова оказались полными, и повсюду зазвучали тосты:
— За короля Фридриха!
— За лесного парня!
За громкими разговорами и непрекращающимся смехом никто не заметил, как Герард подозвал к себя одного из виночерпиев и что-то шепнул ему на ухо. Мужчина кивнул и вышел из зала. В это время Фридрих, начавший лысеть, но всё такой же огненно-рыжий, разговаривал с сыном, похожим на него, как могут быть похожи два языка пламени. Никто даже шёпотом не решался назвать принца бастардом, особенно после того, как несколько лет назад Фридрих назвал его своим наследником. Молодой Генрих не был таким вспыльчивым, как его отец, но по силе и рассудительности нисколько не уступал ему. Все считали, что он станет достойным королём, и с нетерпением ждали рождения его первенца от принцессы Сицилии, браком с которой был очень доволен сам Фридрих. Герард смотрел на них, таких счастливых и довольных собой и друг другом, и понимал, что он ничего не чувствует. Это было странно: ведь он любил их, даже эту странную длинноносую Констанцию, совершенно беззлобную, но неумную женщину. Герард понимал, что поступил правильно, решившись разыграть это представление с «пьяным от вина и счастья новым герцогом». Выпитое никогда не затемняло его разум, но в этот раз помогло притупить чувства. Это ему и было нужно. Скоро всё кончится, скоро, скоро…
Виночерпий вернулся вместе со своим сыном. Они несли в руках большие запечатанные кувшины с вином, совершенно одинаковые на вид. Герард жестом приказал открыть их и, с трудом поднявшись, взял один из них и направился ко столу короля. Его нетвердая походка не могла не вызывать смех. Фридрих, добродушно усмехнувшись, спросил:
— Душа моя, Герард, и далеко ты пошёл с этим прекрасным вином?
Присутствующие уже не понимали слов, над которыми смеялись, но хохот не прекращался ни на минуту. С тех пор, как Генрих появился при дворе, короля навсегда оставили приступы безумия, и многие нынешние молодые рыцари не помнили страшных представлений и тени смерти, всегда висевшей над Фридрихом.
Герард же помнил это как никогда отчётливо.
— Я хочу разлить это вино, — слишком весело для себя сказал он, — которое я приказал сохранить для сегодняшнего пира.
Фридрих поднял бровь:
— Хочешь сказать, ты знал, что я предложу тебе Вестфалию и Равенну?
— Или Равенну и Вестфалию? — в тон ему продолжил Генрих, обнимая свою жену.
Герард покраснел, но его рука, наливающая вино королю, не дрогнула.
— Я надеялся на это, ваше Величество, — сказал он, как всегда, уверенно посмотрев на короля, — я ведь люблю вашу дочь и…
Договорить Герард не смог, так как, сделав неловкий шаг назад, пошатнулся и упал на спину. Часть вина расплескалась во время короткого полета рыцаря, остальное вытекло на пол из разбитого вдребезги кувшина. Музыканты перестали играть, но лишь на мгновение. Генрих махнул им рукой и вместе с несколькими рыцарями отправился поднимать Герарда. Тот выглядел сконфуженно и что-то неловко бормотал себе под нос. Его белая парадная одежда была покрыта винными пятнами. Фридрих покачал головой и добродушно рассмеялся. Ему вторили все присутствующие в зале.
— Я думал, что всё знаю о тебе, сын Стина, но ты смог меня удивить! Что ж, кажется, тебе пора заканчивать вечер. Проводите сира Герарда в его покои, — обратился король к рыцарям, поддерживающим молодого рыцаря.
— А как же вино? — заплетающимся языком спросил Герард.
— Да ты, брат, всё об одном да об одном! — басовито гоготнул Генрих, — Отец, глотни винца, а то он не уймется.
Фридрих поднял кубок и помахал им Герарду. В это время старый виночерпий разливал вино из второго кувшина Герарда по кубкам гостей.
— За тебя, Герард, сын Стина, и за мою дочь Равенну. Да будет благословенным ваш союз.
Герард не сводил взгляда карих глаз с короля, который одним глотком осушил кубок и тут же потребовал добавки. Фридрих снова посмотрел на одного из лучших рыцарей и шутливо поклонился:
— Хороший напиток, жаль, что его было так мало.
— Теперь можно и лечь, — перекрикивая громкий смех, ответил Герард, — и лучше бы не на пол, там мокро и холодно…
— Уложите его спать, а то я передумаю отдавать ему свою дочь, — замахал руками раскрасневшийся от вина король.
Рыцари почти вынесли Герарда из обеденного зала. Генрих вернулся за стол к отцу и жене. Музыканты сбились со счета сыгранных ими песен, а гости начали уставать пить и смеяться. Герард покорно шел в свою комнату, беспрестанно жалуясь, как ему плохо. Не брезгливые рыцари уже в его покоях стянули с него плащ, сапоги и грязную рубаху, уложили на кровать и приказали принести счастливцу, ставшему в одно мгновение герцогом, побольше воды и пустое ведро.
— Не знаю уж, что тебе понадобится больше, — усмехнулся седой Клаус, закрывая за собой и своим другом дверь, — спокойной ночи, дружище!
Герард, лицом уткнувшийся в подушку, ответил им вдогонку что-то неразборчивое. Едва закрылась дверь, рыцари принялись обсуждать молодых служанок, тут же забыв про пьяного удачливого парня в комнате.
Но Герард не был пьян, хотя никто из присутствующих на пире не поверил бы в это. Рыцарь встал с кровати, закрыл дверь на замок и оставил ключ в скважине, чего никогда не делал, а после снова лег и залез рукой в подушку — его излюбленный тайник. Он извлек оттуда потемневший от времени и неоднократных стирок кошелек, подаренный ему Равенной. Там он хранил обереги своего дяди. Скоро он отправится в путь, и ему понадобится их помощь. Но первым делом его пальцы нащупали глиняные осколки, почти такие же, какие остались от кувшина с вином на полу в зале.
Всё прошло так, как он и задумывал. Никто не может упрекнуть парня, который от счастья перебрал вина. Никто не может обидиться на всеобщего любимца, который разбил кувшин с выпивкой, когда он принес два. И никто не сможет обвинить верного рыцаря в смерти короля.
Герард убрал кошелек обратно в тайник. Возможно, кто-то его заподозрит. Хотя… нет, Герард был уверен, что никто не сможет связать его с внезапной кончиной короля. Он хорошо знал яд, который незаметно для торговца на рынке подмешал в вино. Без запаха, не оставляющий никаких следов на теле отравленного. Король скоро захочет спать, это Герард знал — сон для Фридриха был важнее всего — он ляжет в постель, быстро уснет и больше не проснется. В начале их знакомства язычнику казалось, что такая смерть слишком легка для человека, убившего его отца и многих других людей — друзей-язычников и незнакомцев-христиан. Сейчас же Герард, смотря в потолок, был благодарен Старейшине, перевернувшему и сломавшему его жизнь.
— Он счастлив, — прошептал Герард, — его оставил злой Дух, рядом с ним его любимый сын. Человек, которому он верит, станет мужем его дочери. Конечно, в Раю, в Аду ли он узнает, что зря верил мне. Но мне всё равно, — эта фраза стала неожиданностью для него самого, — да, мне всё равно.
Герард сел на кровати и пытался понять чувство, обуревавшее его. И он понял.
— Мне всё равно, — медленно повторил он, — потому что мы не встретимся после смерти. Моя душа найдет дерево. А если мне повезет, меня встретят родители и Каспар с его невестой, и больше мы не расстанемся. Однажды там будет и мой брат, — Герард почувствовал, как защемило его сердце, — Родерик… ты понял? Ведь столько Лун погибло, ты должен был понять… Мне пришлось делать выбор, и я его сделал.
Он снова лег и продолжил обращаться в мыслях то к своему брату, которого не мог винить в том, что тот проклял его; то к королю, другу, побратиму, решившему связать его судьбу с судьбой своей дочери. Королю, которого он уже убил. С этими мыслями к Герарду пришел и тяжелый сон, накрывший его, будто плотный мешок, хотя меньше всего рыцарь надеялся на то, что сможет уснуть в эту ночь. Не опьянившее его вино всё-таки сыграло свою роль: не только притупило чувства, но и заставило крепко спать. Так крепко, что крики и стуки кулаками в дверь не сразу смогли разбудить Герарда. Когда тот наконец проснулся от рева Генриха, звавшего его по имени, он вскочил с кровати и, едва снова не упав, поспешил к двери, зная, что ему предстоит услышать.
