— Брааат.
И это помогло. Большой брат тут же отнял руки от лица, и Триста увидела, как блестели его темные глаза. Она улыбнулась, довольная собой. Родерик взял её за протяную ручку и засмеялся. Он сполз с камня и, упав на колени, крепко обнял сестру, прижимая её к себе. Триста пыталась сцепить руки за его спиной, но не могла, как не старалась.
Родерик, вдыхая запах волос сестры, словно снова слышал слова Старейшины о том, что его лучший друг, его брат, отец, весь мир в одном человеке не вернется домой. Что его похоронил его проклятый брат. Неужели в нём что-то осталось? Неужели то, что он успел услышать в Роще Богов, может быть правдой?
— Каспар, как я без тебя… — простонал Родерик, утыкаясь носом в маленькое плечо сестры. Слезы не текли, боль сжигала его изнутри. Но слово Тристы дало ему надежду и напомнило о том, что ему есть ради кого жить.
«И я буду жить, пока вы не захотите меня видеть», — подумал Родерик, зная, что его мысли теперь открыты для Каспара больше, чем когда-либо.
Многие язычники ждали возвращения Родерика, оставаясь у костра. Наконец он вышел из-за деревьев, держа за руку улыбчивую Тристу. Шею Родерика непривычно обдувал ласковый вечерний ветер.
Его тёмные волосы были крепко схвачены в хвост.
========== Глава девятая. Шум прибоя ==========
Стин, сын Хайде, ушел с младшей дочерью Земли 61 лунную жизнь назад
Все всегда уезжают навсегда. Вернуться невозможно — вместо нас всегда возвращается кто-то другой.
Макс Фрай, «Простые волшебные вещи».
Родерик в спешке закончил небольшой шалаш для себя и Тристы и тут же упал рядом с ним на непрогретую землю. Шалаш был не очень хорошим, но молодой мужчина успокаивал себя тем, что это временное место для ночлега, что вскоре он приведет его в порядок, а там уже и лето случится.
Он очень устал. Мимо него туда-сюда беспокойно носились его сородичи: кто-то, как и он чуть раньше, возводил себе жилище; кто-то занимался измотанными лошадями и жеребятами; кто-то собирался на первую охоту на новом месте, а кто-то пел песни, радуясь, что они добрались живыми.
Войдя в этот лес, ничем не похожий на их родной, язычники всё-таки вздохнули с облегчением. Им показалось, что здесь они наконец-то смогут осесть, закончить свой долгий десятилунный путь. Шумела вода, кричали незнакомые птицы, и эти звуки были милее усталым язычникам, чем людские голоса. Все обрадовались тому, что Старейшина, который был уже совсем плох к концу их дороги, медленно кивнул, согласившись с Эфоем и Родериком, повелевая остаться именно здесь. И хотя погода была неприветливо сурова, с мелким холодным дождем и сильным ветром, все принялись за обустройство нового поселения, едва парни под предводительством хвостатого сына Стина закончили бегло осматривать земли вокруг. Детям Сестры и Последышам повезло: разведчики не нашли следов возможных соседей. Родерик мог выдохнуть. Он, прикрыв глаза, вспоминал их долгий переход только для того, чтобы осознать, что он наконец закончен.
Зима выдалась особо тяжелой. Не все пережили её: девять человек полегло в чужих незнакомых землях. Особо тяжело было прощаться с младенцем, племянником Сика. Горе витало над странниками, отчаяние и голод были ему союзниками. Тогда же уменьшилось их и без того малочисленное лошадиное стадо. Но было и счастье, была и жизнь. Грезэ, разрешившаяся от бремени в дороге, смогла сберечь второго сына, которого она назвала Райфом в честь её погибшего жениха. Когда же язычники почти достигли своего нового дома, у двух кобыл родились жеребята от Фальтера, красивого гнедого жеребца, любимца Родерика. Дети не могли нарадоваться нескладным симпатичным зверькам. Особенно восхищалась Триста, до этого нечасто бурно выражавшая свои эмоции, но влюбившаяся в серебристо-гнедого жеребёнка, которого тут же назвала Эмфа. Она гордилась придуманным именем и искренне считала его подходящим «и для мальчика-лошади, и для девочки-лошади». Родерик усмехнулся. Триста теперь хорошо говорила и любила беседовать с каждым, от мала до велика, хотя больше всего времени она проводила с первенцем Грезэ и Сика, задумчивым светлоглазым Горо. Родерик старался уделять сестре как можно больше времени; это удавалось ему с трудом, но он знал все любимые истории Тристы, все её сны и какую траву больше всего кушал жеребенок. Родерику было странно ощущать, что маленькая девочка, в которой было больше от Арлена, чем от его матери, очень уважала его, немного побаивалась и в то же время любила. Триста звала его то братом, то папой, то загадочно — «брапой». Сам Родерик очень переживал за эту девочку, чувствовал, что он в ответе за неё, но никогда прилюдно не называл её сестрой, только по имени или же «дочерью Арлена». Людям не нравилось это, чувствовал парень. Но все привыкли к некоторым странностям сына Стина, в которого (как кое-кто считал) вселился дух Каспара, а после их путешествия и вовсе начали закрывать глаза на них. Ведь каждый понимал: без этого странноватого парня с отрешенным взглядом им было бы куда тяжелее.
Родерик будто внезапно смирился с тем, что однажды его назовут вождем, и… просто стал им. Он вёл людей наряду с Эфоем, которому Старейшина на ухо шептал направление. Он оставлял на деревьях метки, не заметные никому, кроме его соплеменников, сам не понимая, зачем он это делал. Ведь Родерик страстно желал навсегда забыть о Тевтобургском лесе и обо всём, что там случилось, хотя и знал, что это невозможно. Ночами он мучился от кошмаров — снов о его семье, о герцоге и его дочери, оставленной им на произвол судьбы девочке. При свете дня он вёл людей и был со всеми, кому требовалась помощь. Приготовление пищи, помощь в лечении, стычка с недружественно настроенными жителями одной деревни, где он показал себя лучшим воином, разрытие кургана, примирение супругов, принесение Богам жертвы и подношение скромных даров местным Духам — Родерик был везде, его участие было бесценным. Но его всё равно тайком обсуждали: мол, головой он с нами, но сердцем — нет. Один такой разговор ненароком подслушал Эфой, и его брань долго стояла в ушах всех, кто был рядом. После этого люди стали осторожнее и махнули рукой на молодого воина, похудевшего, с острыми скулами и тонкой шеей, которые открывались собранными в хвост волосами, с его безразличным отсутствующим взглядом, от которого становилось не по себе всем, кто попадал под него. Только те, кто знал его раньше, с грустью вздыхали: они помнили Родерика совсем другим.
— И только Боги знают, как ему тяжело, — тихо сказала сама себе Грезэ, смотря на растянувшегося на земле друга детства.
Подобные вздохи раздражали Родерика больше, чем тайное обсуждение его поступков. Он знал, что ему никогда не стать тем, кем он когда-то был, да он и не рвался. Его единственная цель была предельно проста: он ни за что не хотел подвести Каспара, который так верил в него. Для этого ему нужно стать хорошим вождем, мудрым и справедливым. И Родерик знал, что смеющийся от каждой непристойной шутки мальчишка, вихрастый и неловкий, не сможет стать таким. Мужчина с хвостом, как у его дяди, старательно скрывающий свои чувства и искренне желающий помочь всем, кто его окружает, как бы они не относились к нему и его помощи, имеет больше возможностей достичь желаемого.
За этими мыслями Родерика и застал Эфой, не без сожаления похлопавший парня по ноге маленькой ладонью.
— Эй, друг, пошли-ка со мной. Успеешь ещё належаться. Тебе надо это увидеть.
Родерик недовольно приподнялся, но вождь Детей Сестры смотрел на него с добротой и заботой, так, что он не смог противиться этому взгляду. С тяжелым вздохом Родерик встал и, краем глаза проследив, куда побежала Триста наперегонки с другими детьми, пошел вслед за коротконогим Эфоем. По пути он сделал одну остановку, чтобы помочь Ийзо донести отколотую молнией часть ствола клёна поближе к будущему родовому очагу. После этого Родерик больше не останавливался; он даже прибавил шаг, понимая, куда они идут. Шум воды становился всё громче. Море, которого он еще не видел.
