Теперь Герард невольно шёл по пятам у того, кто ещё под покровом ночи направился в единственное светлое место в проклятом для христиан Тевтобургском лесу, ставшем могилой многим прославленным воинам. Все знали историю о храбрых германцах, восставших против Римской империи и именно здесь разбивших великое войско полководца Вара. Герард огляделся. Многие деревья помнили не только его, мальчика, учившегося стрелять из лука и искавшего лечебные травы, но и умиравших в бою воинов. Земля под его ногами не забывала вкус римской крови, густой и алой, пропитавшей почву вглубь на длину человеческого роста. Всё вокруг помнило и тех, кто, руша старые порядки и отрекаясь от веры предков, возвёл небольшую каменную часовню среди Эксерских камней — там, куда Герард по ночам сбегал с братом; где оплакивал отца, ушедшего на поклон к Богам и, возможно, ставшего Духом Леса; где он сам искал силы у громадных скал, а не у Бога, к которому теперь обращал свои молитвы.
Лес поредел и будто расступился перед юным рыцарем. Герард вышел к месту, в которое не раз возвращался в своих воспоминаниях и снах. К месту его старой и новой веры. Здесь же он нагнал своего незримого до той поры проводника.
Среди исполинов-камней, устремившихся ввысь, Герард всегда чувствовал себя ниже, чем был. Муравьем, беззащитной букашкой, песчинкой на упавшем буром листе вяза. У мужчины перехватило дыхание, и он невольно склонил голову перед величием Эксерских камней. Герард услышал шум дорогой его сердцу речки Вимбене, и он обязательно пошел бы ближе к ней, если бы не любопытство и не его душевная боль. Он перевёл взгляд на часовню и начал медленно двигаться в её сторону. У высеченного из светлой каменной глыбы алтаря, под массивной фигурой апостола Петра, на коленях сидела девушка. Её голова была покрыта капюшоном белого плаща, отточенного богатой куньей шерстью. Герард хотел подойти ещё ближе, но под его ногами предательски сломалась, громко хрустнув, сухая буковая ветка. Девушка вскочила с колен и резко развернулась, сбросив капюшон с лица.
Перед Герардом стояла принцесса Германии и герцогиня Вестфалии.
Молодой рыцарь изумлённо вскинул брови, но преклонил перед ней колено:
— Ваше Высочество…
Увидев перед собой Герарда, Равенна побледнела, но, тем не менее, гордо вскинула голову и произнесла:
— Вы следили за мной, сир Герард?
Сын Стина в это время наблюдал за её маленькими руками, судорожно прячущими что-то под плащом. В холодном тоне девушки ему послышался её давний возглас:
«Ты дьявольский выродок, Герард!»
Он едва заметно потряс головой, отгоняя очередной призрак прошлого, и ответил:
— Нет, моя госпожа. Мы с Вами столкнулись не по моему желанию, как вы подумали, — Герард медленно подошел к девушке и аккуратно вытащил её руку из-под белого плаща, — ибо не только вам есть, о ком молиться, — закончил он, внимательно изучая широкий кожаный браслет, который девушка крепко сжимала в руке.
Равенна, выйдя из оцепенения, вырвалась из хватки Герарда и спрятала своё сокровище в широкий рукав плаща. Молодой рыцарь улыбнулся:
— Эта вещь вышла из-под рук моего любимого дяди, брата моего отца. Я храню дублет этого браслета, который был со мной в каждой битве Его Величества. Вы действительно думали, что я не узнаю браслет своего брата, который сам повязывал ему на руку?
Девушка молчала и, не мигая, смотрела в сторону. Герард же не сводил с неё глаз. Внезапно он увидел в ней не недруга, как прежде, а родственную душу. Или Эксерские камни всего лишь вздумали шутить с ним? Нет, такого не могло быть. Молодой мужчина принюхался и услышал знакомый пряный запах. Он нахмурился: вдруг все сокрушения короля Фридриха о том, что у него нет внуков, объяснились одним этим запахом:
— Моя госпожа, от вас пахнет… болотной мятой? И это вы не скроете от человека, чьё детство прошло в этом лесу за поиском различных трав. Зато теперь мне стало ясно, почему герцог Элфрид до сих пор не имеет наследника…
Равенна вспыхнула и рванулась вперед, чтобы убежать, но Герард мягко схватил её за локоть и остановил:
— Я не скажу ни ему, — тихо, будто их могли подслушать, сказал он, — ни королю. Не скажу ни про болотную мяту, ни про браслет, ни про твои ночные вылазки в лес. Я не враг тебе, пойми наконец. Да и не был им никогда, как бы ты не хотела меня им назвать.
Солнце медленно всходило над кронами деревьев и освещало рощу Богов. Утренний туман рассеивался. Равенна же смотрела на рыцаря уже без прежней злобы, лишь с недоверием. Но руку не вырывала. Лёгкий ветер играл её светлыми волосами, казавшимися в лучах солнца по-отцовски рыжими, и бросал тяжёлые пряди ей в лицо.
— Но ты предал… его, — так же тихо сказала она, впервые с момента его приезда говоря с ним не наиграно вежливо и холодно, а искренне, желая понять.
— А он, видимо, предал тебя, — грустно парировал Герард, — мне сразу было понятно, что это ты его вытащила. Твой отец — славный воин, но не очень сообразительный малый, а меня ты не обманула. Да и Олмера, надо отдать ему должное, тоже. Я сильно повздорил с ним в день твоей свадьбы, но после мы расстались приятелями, поговорили о твоем поступке и сохранили твою тайну. А мой брат, наверное, обещал вернуться за тобой, но не сдержал слово. Так?
Девушка молчала. Герард медленно продолжил:
— Я помню тебя тогда, Равенна. Помню твои взгляды в сторону Леса, когда ты думала, что никто не видит тебя. Но я видел, потому что сам так же смотрел на эти деревья, когда был один. Но он не вернулся, да? И кто знает, где он сейчас. И жив ли он… — Герард запнулся, но быстро взял себя в руки, — Я бы многое отдал, чтобы узнать это. Как же его назвали в ночь пленения? Волком? Что ж… храбрый волк оставил юную деву на съедение диким зверям…
Равенна с силой ударила по руке Герарда и отвернулась. Слова юного рыцаря попали в сокровенное место её души, самое израненное и самое важное для неё. Девушка сморгнула быстро подступившие слёзы. Осознание того, что верный пёс её отца был прав, причиняло ей ещё бóльшую боль. Тот, кто оставался в её сердце после единственной встречи и многих лет разлуки, предал её.
Принцесса обернулась и посмотрела на Герарда. В его густых тёмных волосах уже появлялась седина. Правую скулу надвое раскроил тонкий шрам от стрелы, пущенной воином Генриха Льва. Сын Стина скрывал часть этого шрама зачёсанными набок прядями.
Герард смотрел на неё и грустно улыбался тонкими обветренными губами. Лишь раз до того он казался девушке так сильно похожим на своего брата. Равенна вспомнила Родерика в клетке и ту его первую улыбку — самое светлое и дорогое воспоминание, что было у неё. Так улыбался человек, знавший, что никогда не вернётся за ней. Неужели он уже тогда знал это?
Но вновь в роще Богов что-то заставило девушку поверить этой улыбке.
— Ты узнал три моих тайны и не расскажешь о них отцу и мужу. — сказала Рвенна после долгого молчания, — Но что ты хочешь взамен?
— Я хочу, чтобы ты простила меня, если я обидел тебя. И чтобы я мог спокойно помолиться, — немедля ответил рыцарь.
Губы Равенны дрогнули в улыбке. Внезапно ей захотелось крепко обнять этого странного человека, прежде ненавистного больше других. Но она лишь сказала:
— Я прощаю тебя, Бог мне свидетель. Прости и ты меня.
Она помолчала немного и, не дождавшись ответа, спросила его о том, что долго мучило её:
— Ты предал его и свою семью, но зачем? Я помню тебя тогда. Тебе было очень больно, несмотря на то, что твои слова звучали уверенно. Я говорила тебе ужасные вещи…
— Как и я, — перебил её Герард, но Равенна подняла руку, и он замолчал. Девушка продолжила:
— Я говорила ужасные вещи, за которые мне очень стыдно. Я… я была на его стороне. Но ты ведь страдал и страдаешь до сих пор, просто я не хотела этого замечать. Почему?
Герард на мгновение отвел взгляд и посмотрел на Эксерские камни. Неужели их перемирие с Равенной — мнимое только потому, что на самом деле не было никакой войны?
