— Льстец и подлиза, — хмыкаю.
— Какой есть, — Эдвард тихо смеется.
Часы до открытия напоминают часы перед ураганом. Люди вокруг носятся, заканчивая последние приготовления, расставляя по углам столики для закусок и напитков, устанавливая аппаратуру и протягивая провода. Меня тотчас подхватывают под обе руки девушки-стилисты и утаскивают в подсобные помещения, и все, что я могу, это беспомощно оглядываться на Эдварда, уже с кем-то мило беседующего.
Одна из подсобок сегодня приспособлена для нужд участвующих в выставке, в том числе и для меня. И какого мое удивление, когда там меня встречает Шерри, попивающая из высокого бокала шампанское и листающая модный журнал. Она молча протягивает мне такой же бокал и внимательно следит, чтобы я выпила половину содержимого.
— Сейчас станет легче, — улыбается Шерри, подталкивая меня к стулу перед зеркалом, и обращается к стилисткам. — Волосы завейте посильнее и сделайте что-то с её челкой. Полина, сестренка, когда ты уже совладаешь со своей челкой? Ай, не важно, потом придумаем! И никакой лишней косметики. Просто подчеркните её глаза и выровняйте тон кожи!
Девушки принимаются за работу, колдуя над моей головой под веселую болтовню Шерри, которой шампанское явно уже ударило в голову. Краем глаза я рассматриваю её и точно могу сказать, что замужество ей на пользу — даже самый блестящий хайлайтер не придаст коже такого внутреннего свечения. А вот радиация может… Но я не об этом!
Только через час меня с уложенными по-человечески волосами, замаскированными синяками под глазами и наряженную в легкий сарафан из желтого шифона, выпускают из каморки на свежий воздух. Если можно считать воздух в залах художественной галереи свежим. На мой скромный взгляд, свежим тут является только запах краски, ибо не далее как вчера спешно заканчивались фрески на стенах.
Прежде, чем я нахожу Эдварда, успеваю перездороваться с кучей народа, которого вижу впервые в жизни, но каждый спешит дружески обнять меня за плечи, а то и вовсе расцеловать в обе щеки. Когда я все же нахожу парня, то вцепляюсь мертвой хваткой в его руку и еле сдерживаюсь, чтобы не попросить увезти меня отсюда. Происходящее вокруг все сильнее и сильнее напоминает один из семейных праздников, когда ты никого не знаешь, но все знают тебя. А в голове дятлом Вуди бьется мысль «Кто эта женщина?! Почему она меня обнимает? Кто вообще все эти люди? Мама, можно я пойду и закроюсь в своей комнате?». Единственное отличие выставки от семейного праздника — я сама заварила эту кашу.
— Полли, — из мыслей о паническом бегстве меня выводит голос Эда, что-то пытающегося мне втолковать уже пару минут. Я моргаю и поворачиваю к нему голову. — Тебя явно не надо было оставлять вдвоем с Шерри. — Парень усмехается, взглядом указывая мне на своих собеседников. — Полли, ты же помнишь Джима?..
— Конечно, помню, — улыбаюсь, обращаясь больше не к Эду, а к его охраннику, обнимающему одной рукой миниатюрную девушку с короткими голубыми волосами. — А ты, должно быть, Люсиль? — девушка кивает, подтверждая мою мысль и смущенно мнет край клетчатой рубашки. — Я так и не сказала тебе тогда спасибо.
Люсиль машет рукой, мол, ничего такого. Все больше в этой девушке я вижу себя в её возрасте (на глаз я прикинула, что она младше меня года на три-четыре). В те годы я остро нуждалась в человеке, который мог бы вытащить меня из скорлупы и показать, что мира не стоит бояться, а мелкие неурядицы — не конец света. Вот только встретила я своего «наставника» лишь прошлой весной. Кстати, интересно, где шляется Себастьян? — я быстро оглядываюсь. Опять опаздывает…
Возвращаясь взглядом к Люсиль, я замечаю на её груди бейдж с эмблемой Института Искусства. Если она и вправду похожа на меня, то ей нужна небольшая помощь кого-то старше и увереннее, а потому я одаряю её самой дружелюбной своей улыбкой:
— Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь о творящемся вокруг? — я разжимаю пальцы, впивавшиеся в ладонь Эда, и получаю от него одобрительный кивок. Больших усилий стоит не рассмеяться, когда он начинает растирать конечность после моей железной хватки.
— Да… да, конечно, — Люсиль отвечает мне смущенной улыбкой и добавляет, что ей поручили написать о сегодняшнем мероприятии статью для университетской газеты. Она невесомо держится за предложенный мною локоть, когда мы покидаем мужчин. — Сначала были восемь лет художественного училища…
***
Официальная часть открытия начинается в шесть вечера с пресс-конференции. Не будь я подшофе, тряслась бы из-за каждого своего ответа, но пузырьки от шампанского, на которых с веселым хихиканьем по моей черепной коробке летают захмелевшие тараканы, и рука Эда, которую я сжимаю практически все время, вселяют в меня некое спокойствие. Вопросы о творчестве перемежаются с вопросами о личной жизни, от которых я временами неуклюже, а временами достаточно ловко увожу разговор. Эду тоже приходится ответить на пару десятков вопросов, на большую часть которых он лукаво улыбается уклончиво говорит «все ответы после презентации клипа».
— Ты отлично справилась, — шепчет мне Эдвард по окончанию экзекуции. Я обессилено роняю голову на стол и смотрю на него со вселенской тоской во взгляде. — Потерпи, осталось продержаться два часа.
Только обещаниями о том, что через девять-пять-два часа можно будет сбежать от всех этих людей, я и живу. Единственные, кого я действительно хочу видеть, это горстка друзей, которые заявили, что придут завтра, когда народу будет поменьше.
К восьми гости вновь подтягиваются в зал для пресс-конференций. Настал черед Эда отдуваться. Он с дружелюбной полуулыбкой поднимается со своего места и хлопает в ладоши, призывая всех ко вниманию.
— Я здесь сегодня на птичьих правах, — люди смеются, — и пришел поддержать Полину, как никак это её первая и, я верю, далеко не последняя выставка. На самом деле у меня была длинная речь об искусстве и роли фотографии в нем. Я даже не поленился и погуглил значения кучи слов, которые слышу от Полины постоянно, чтобы вообще врубиться во все это и сделать вид, что шарю, — Эд делает паузу, привычным жестом почесывая затылок. — Но думаю, что работы, украсившие сегодня стены этой галереи, скажут вам гораздо больше, чем дилетант в моем лице… Что-то я заболтался! Итак, вам были обещаны ответы на ваши вопросы о последних трех месяцах и о наших с Полиной отношениях. Внимание на экран — вот наши ответы!
Парень опускается на стул. Свет в зале приглушают. Щелкает, включаясь, проектор, и на белой стене за нашими спинами возникает картинка, а из колонок, расставленных по углам, раздаются первые гитарные аккорды. Мы в нетерпении оборачиваемся, чтобы увидеть наконец наше детище.
В музыку гармонично вписываются звуки Нью-Йоркских улиц. Вид с крыши моего дома на Бруклинский мост во время заката, название композиции, написанное «авторским» моим почерком. Кадры сменяются, когда вступает вокал.
Вся наша история хронометражем в три с половиной минуты. Мы умудрились воссоздать на камеру практически все яркие моменты и не потерять их волшебства. Ни о какой профессиональной съемке и речи не шло — все снималось либо нами самими, либо привлекались друзья. Мы снова отыскали стену с граффити, побывали на очередном собрании любителей танцев 60-х, носились по пляжу и умыкнули тележку из супермаркета. Смеялись до икоты и целовались до опухших губ с той единственной разницей, что теперь совершенно не парились о том, что о нас подумают. Я даже рискнула еще раз спеть на публике.
Я бросаю недовольный взгляд на Эда, когда на стене появляется его кухня и я, в его кофте и подпевающая Фрэнку Синатре. Парень лишь беззвучно смеется, переплетая наши пальцы.
Клип заканчивается на том, что мы лежим в обнимку на полу.
Мы сбегаем, низко пригнувшись, стоит начаться титрам. Мгновение тишины, когда смолкают голоса Эда и гитары, сменяется громкими нестройными аплодисментами. К тому моменту, как включают свет, наши места за столиком перед залом пусты. Прижавшись к стене, тихо хихикаем, выглядывая из-за угла: люди недоумевают, ища виновников торжества взглядами.
