Записку завершает номер телефона.
Я медленно поднимаюсь с корточек и больно ударяюсь головой о край стойки охранника. Судьба видимо решает, что хватит с меня и минутного радостно-испуганного оцепенения, и возвращает к суровым реалиям.
Но я не могу перестать об этом думать. Что побудило Эда оставить мне свой номер телефона? То, что я чуть с ног его не сбила? Дурацкое фото на пропуске, где в мешки под глазами можно картошку складывать? Или моё имя, которое он так легко и нежно (?!) сократил до Полли?
Позвонить ему? И что я скажу? Скорее всего я снова потеря дар речи от смущения. И дело не в том, что он на весь мир известный певец. Я вообще с трудом завожу новые знакомства, теряюсь в словах и чувствую себя скованно. Себастьян исключение из правил.
Я напугана. Я рада. У меня кровь стынет в жилах при мысли, что я ему позвоню. У меня сердце сладостно замирает при воспоминании о его улыбке и чувстве умиротворения.
И я решаю, что обязательно переборю страх. Но как-нибудь потом. Не сейчас. Может, после концерта. Или в понедельник. Да, новую жизнь надо начинать с понедельника! Позвоню в понедельник, а пока уберу подальше, чтобы не потерять!
С этими мыслями я убираю пропуск вместе со стикером в рюкзак, заложив его между страниц «Великого Гэтсби». Через пять минут начнется лекция по Американской истории…
Все следующие четыре часа я ерзаю на стуле, достаю телефон и записку с номером, набираю первые цифры, отрекаюсь от этой мысли и кидаю все обратно в недра рюкзака. И к концу бесконечно длинной лекции, посвященной Гражданской войне, я совершенно извожусь и выбиваюсь из сил. Из-за низкого атмосферного давления голова и так ныла все утро; сейчас же мигрень не дает мне даже глаза полностью раскрыть. Доигралась.
Таблетка не действует ни спустя двадцать минут, ни спустя час. Перед глазами все раскачивается, голоса доносятся сквозь белый шум. Идя домой, я чуть ли дважды не наворачиваюсь, будто впервые надела каблуки. К горлу подкатывает тошнота. Что там говорил мой лечащий невропатолог? Правильно, «Вы, Полина Александровна, слишком впечатлительная. Держите себя в руках, не нервничайте из-за пустяков». Но слушать мы его, конечно, не станем.
В квартиру я вваливаюсь. Падаю прямо в руки Себастьяна. А он-то что тут делает? У него же какая-то очень важная встреча с другими киношниками.
— Лина? — тревожно спрашивает друг. Я не отвечаю, размякнув в его руках. — Лина?!
Слишком громко.
— Да что ж ты так орешь, — укоряю его я. — Мигрень обычная. Сейчас полежу и легче станет. Сонь, собирайся потихоньку.
— Куда ты намылилась? — вздыхает Стэн, сгружая меня на пуфик и садясь на корточки. Сняв с моей ноги ботинок, он скептически оглядывает каблук. — Чёрт, Лина, как ты ноги ещё не переломала?!
— Они удобные. И собралась я на концерт, — от звука собственного голоса я морщусь.
— Ты на ногах еле стоишь, это раз. Зрачки, как у наркоманки, это два. Грохнешься в обморок ещё, это три. Так что, давай, раздеваться и в кроватку.
— Мне не десять лет, чтобы ты за меня решал! — вяло отбиваюсь я от него, когда он пытается снова меня поднять.
— Тогда и веди себя на свои двадцать один, — рявкает мужчина. Я затихаю. — Соня и одна прекрасно сходит.
— Я? Одна?! — чуть ли не воет София, все это время стоящая в дверях в гостиную. — Да ни за что! Нет! Нет и еще раз нет!
— Ещё одна, — снова вздыхает Себ, устало потирая лоб. — У меня скоро у самого голова от вас заболит.
Он все-таки исхитряется поставить меня на ноги и избавить от пальто. После чего перекидывает через плечо и тащит в гостиную. К горлу снова подкатывает тошнота, о чем я тут же сообщаю. Соня не перестает ворчать и возмущаться, что одна никуда не пойдёт. Она настоящий параноик и начинает трястись, только подумав о толпе незнакомцев. Вспомнить больно, как она вцепилась в мою руку, когда мы приземлились в аэропорту. До сих пор на запястье синяки желтеют.
— Позови Антона, — предлагаю я, когда Стэн опускает (читай: роняет) меня на диван. — Он точно не будет против.
София закусывает губу, с сомнением смотря то на меня, то на Себастьяна. Она будто раздумывает — считается ли за предательство оставить меня здесь и пойти на концерт?
— Не переживай, я за ней присмотрю, — Себ садится на край дивана. — Сделаю пару звонков и буду свободен, как ветер в поле. Так что будь спокойна, ничего с нашей дурехой не случится.
Девушка со вздохом соглашается и через полчаса покидает квартиру. Внизу её уже ждет Антон, с радостью откликнувшийся на предложение. Наблюдать всего такого из себя брутального мачо Антона на концерте поп-исполнителя было бы забавно.
— Себ, может все же пойдешь на свою встречу? — я беру друга за руку и принимаюсь перебирать его пальцы. — Это всего лишь мигрень на фоне погоды и нервов.
— И чего ты разнервничалась? — он окидывает меня долгим пристальным взглядом, но заметно расслабляется, чуть ссутулив широкие плечи.
— Ну… Важный семинар был.
Первый раз я ему вру, не моргнув и глазом. Ложь сама собой вырывается из меня. Да и как я ему бы сказала, что разнервничалась из-за какого-то телефонного номера? Он бы подумал, что меня кто-то достаёт и захотел бы разобраться. Вот если я действительно позвоню Эду и что-то наметится, тогда скажу Себу.
Эд… Интересно, он бы заметил меня в зале, полном народу, как это бывает в книжках? Герой бросает случайный взгляд на героиню, их пронзает стрела амура и тыры-пыры. Ну или же он специально ищет возлюбленную среди фанатов, а потом поёт для неё одной. Я бы с ума сошла от смущения и ужаса, если бы весь зал вдруг начал на меня пялиться, тыкать пальцем и шептать «это она, это его девушка!». Даже сейчас меня передергивает от этой мысли.
Мы с Себастьяном почти не разговариваем. Он отлично понимает, что мне сейчас даже держать глаза полностью открытыми невыносимо. Я лишь даю ему краткие указания, что нужно делать. Когда он уходит на кухню делать мне зелёный чай, я переодеваюсь в домашнее. Сейчас только семь вечера, но я вымотана, будто не спала сутки. Кажется, что боль пульсирует не только в голове, но и по всему телу. Но ещё хуже от осознания, что я сама довела себя до такого состояния, хотя сейчас могла бы слушать прекрасную музыку и радоваться жизни.
Себ приносит мне не только чай, но и вчерашний салат, и заставляет поесть. Он прав. Тошнит меня больше от голода, а не от мигрени.
Оставшийся вечер мы тихо болтаем и хохочем. Смех сотней молоточков бьёт меня по черепу, но я все равно смеюсь. Мы с Себом так давно не болтали столько времени подряд наедине, что я уже и забыла каково это. И, наверное, это стоит того, чтобы пропустить концерт.
Наконец, я не сдерживаюсь и рассказываю ему о столкновениях с Эдом и телефонном номере. Мужчина слегка напрягается и хмурит брови. Его взгляд становится твёрже, а глаза — оттенка расплавленного серебра. И тут я понимаю, он ревнует! Ревнует, как старший брат, привыкший опекать и заботиться о сестре.
— Твоя Вэнди от тебя никуда не денется, Питер Пэн, — эта нелепая фраза с налетом воспоминаний успокаивает его. Друг мне улыбается и предлагает поспать. Сейчас действительно самый лучший момент для побега в царство Морфея — мигрень стала ослабевать.
Я сворачиваюсь клубочком рядом с сидящим Себастьяном и медленно уплываю в сон.
***
Будит меня телефон, поющий «I’m so sorry» Imagine Dragons. Я сонно наблюдаю с полминуты за тонкой нитью солнечного луча, ползущего по пледу. Комнату заполняет теплый розовый свет. Сейчас наверняка не больше девяти утра.
Себастьяна рядом нет, зато сзади сопит Сони, делящая со мной диван. Кто-то очень заботливый положил мой телефон на столик рядом с диваном, за что я ему благодарна. Вставать мне не приходится, лишь протянуть руку.
— Ало? — голос спросонья у меня «ангельский». Я сдерживаю зевок и откидываю с лица челку.
— Привет, — абонент ненадолго замолкает, после чего снова повторяет: — Привет. Я нашел этот номер в капюшоне своей толстовки. Не знаю, как он сюда попал.
