— Это они твоей гениальной актерской игре рукоплескали, — иронично подмечает Эдвард и я пихаю его локтем по ребрам. — Шучу. Я же знаю, когда ты действительно играешь…

— Ты балбес, — шепчу ему в ответ, но все же улыбаюсь. — Мой балбес. Пойдем, — я киваю в сторону выхода. Эд кусает ладонь, стараясь не засмеяться вслух.

Мы идем к выходу и прощаемся с недоумевающими охранниками у дверей. Еще бы они не недоумевали — те, из-за кого весь сыр-бор, смываются с вечеринки раньше всех. Но прежде, чем они начнут что-то спрашивать, мы хлопаем дверью, выходя наружу.

Жадно вдыхаю прохладный вечерний воздух, вспоминая, что все мои вещи остались в подсобке галереи. Ладно, — отгоняю эту мысль, — никуда они до завтрашнего утра не денутся. А вот мои нервы еще как пострадают!

Эд ловит такси и уже через сорок минут мы входим в радующую тишиной квартиру. Я скидываю надоевшие за день босоножки на каблуках и босиком иду в гостиную, потягиваясь. Чтобы ориентироваться в пространстве, мне уже не надо включать свет — я знаю месторасположение каждой вещи в квартире Эда.

Со стороны дивана раздается легкий шорох. Насторожившись, я беру с полки книжного стеллажа тяжелый том и делаю пару неуверенных шагов к мягкой мебели, внезапно наворачиваясь через подлокотник и удивляясь этому факту — диван должен стоять чуть дальше.

Ослепляя меня на несколько мгновений, резко загорается верхнее освещение.

— СЮРПРИЗ! — орет многоголосье, к ослеплению добавляя оглушение. Несколько темных фигур склоняется надо мной, успевшей перевернуться на спину, но все еще лежащей на диване.

— ПСИХИ! — в тон им ору я и бью на удачу кого-то книжкой.

— Больно же, придурочная! — обиженный голос явно принадлежит Антону. Одна из темных фигур отодвигается от дивана, потирая голову. Я наконец привыкаю к яркому свету и могу здраво оценить ситуацию.

Мои любимые друзья, не пришедшие на открытие выставки, решили все же поучаствовать в этом грандиозном событии и устроить сюрприз. Они выпросили у Эдварда ключи от квартиры и начали приготовления, но когда пришло время встречать виновницу торжества, не нашли места спрятаться и отодвинули от стены диван, об который я и навернулась, не ожидая такой подлянки.

— Вы вообще собираетесь подниматься? — через окно с пожарной лестницы в гостиную заглядывает Себастьян. — Привет, Вэнди! Поднимай свою прекрасную отощавшую задницу, дядюшка Себ приготовил лучшие бургеры в твоей жизни!

Я искренне стараюсь растрогаться, но ничего, кроме истеричного смеха, выдавить из себя не могу. Уж больно все напоминает ситуацию из какого-нибудь американского ситкома, где герои постоянно попадают в подобные казусы. Может, и мы — герои дурацкой ситуационной комедии?

Закатываю глаза, громко смеясь. Я уже говорила, что мои друзья — самые потрясающие в мире люди? Я готова повторять это раз за разом.

***

Крыша сверкает десятками разноцветных огней — ребята подвесили на всех возможных возвышенностях гирлянды и бумажные фонарики. Они затащили сюда складные столик, стулья и гриль. В углу у парапета накидали горку подушек и одеял.

Бургеры от Себа выше всяких похвал. Не побоюсь даже сказать, что они — лучше, что когда-либо побывало у меня во рту. Мы пируем, пока на тарелках не остается ровным счетом ничего, как и в двух бутылках не остается вина. Я ловлю отблески цветных огней на счастливых лицах друзей и мир в эти мгновения замирает, даря мне возможность зафиксировать в памяти каждый момент.

Синим окрашивает лицо Себастьяна, травящего очередную байку со съемок «Мстителей». Красный блик играет на непокорных кудряшках Маргариты, потянувшейся через стол, чтобы стереть уголком полотенца майонез с лица Себа. Зеленый отражается в смеющихся глазах Сони, держащейся за щеки в попытках перестать хохотать. Желтым озаряет улыбающегося Антона, не сводящего взгляд с Сони. Я ловлю оранжевые лучики, запутавшиеся в волосах Эда, когда он обнимает меня за плечи. И наконец фиолетовый касается кончика моего собственного носа.

Незадолго после полуночи мы рассаживаемся на одеялах и подушках. Парни возятся с петардами, споря о том, под каким углом их лучше направить, чтобы не задеть окна зданий. Наконец с громким хлопком взрывается первая петарда, выбрасывая в звездное небо яркие брызги золотистых искр. Следом еще и еще. Крошечный фейерверк длится всего несколько минут, но успевает перебудить половину района, недовольно высовывающегося из окон и ищущего причину шума.

Когда заканчиваются петарды, мы просто сидим все вместе, болтая и пытаясь рассмотреть звезды над собой.

— Я буду по этому скучать, — во время паузы между историями произносит Антон, озвучивая мысли всех. — Ну, в смысле, когда программа обмена закончится и придется уехать домой.

— Мы всегда сможем вернуться сюда, — ободряет его Соня.

— Да, мужик, не расстраивайся, — Себастьян легонько бьет кулаком парня по плечу. — К тому же расстояние не преграда дружбе. Никто не отменял телефон и Интернет, да, Лина?

Я согласно киваю, расплываясь в улыбке, и удобнее устраиваюсь между Эдом и Себом. Встречаюсь взглядом с Маргаритой, и она закатывает глаза, тоже улыбаясь. Удивительно, еще какой-то месяц назад я думала, что она меня ненавидит, а теперь мы сидим рядом и обмениваемся понимающими взглядами.

— Не замерзла? — Эд обдает своим горячим дыханием мое ухо и хихикает, когда я вздрагиваю, покрываясь мурашками. Отрицательно мотаю головой и шепчу в ответ «спасибо». — За что?

— Просто спасибо, — я опускаю голову ему на плечо и чувствую, как он невесомо касается моего лба губами.

Меня наполняет тихое, спокойное счастье, и я прикрываю глаза, растворяясь в этом ощущение. И почему-то я уверена, что дальше будет только лучше.

Комментарий к Глава восемнадцатая

Обычное расписание с главами в понедельник-вторник сбивается, чтобы подстроиться под выход рождественской главы.

следующая глава - четверг, 21 декабря

Рождественская глава - понедельник, 25 декабря

========== Интермедия (2) ==========

Пункт четырнадцатый:

Люби её.

Эд.

Она такая хрупкая.

Когда она врезалась в меня в первый раз, я лишь миг видел её лицо в вихре медно-рыжих волос. Я не мог сказать, красивая она или нет, зато мог с уверенностью заявить, что она очень хрупкая. Мне почему-то сразу захотелось прижать её к себе, чтобы внешний мир не мог навредить ей. Я сдержал этот странный порыв и спросил, не ушиблась ли она. И в этот же момент девушка испуганно отшатнулась и опрометью кинулась прочь. Я бы, возможно, забыл об этом столкновение уже к вечеру, если бы девушка, точно Золушка, потерявшая на балу туфельку, не обронила пропуск. Так я познакомился с Полли.

При второй встрече я смог рассмотреть её. Смущенная настолько, что покраснела и не могла связать и пары слов, в этом нелепом великоватом ей пальто, Полли была прекрасна. Ничего общего с измученной и уставшей девушкой на фотографии с пропуска. И я держал это чудо за хрупкие узкие плечики, жадно изучая черты лица. Я ждал этого три дня; ждал этих несчастных пяти минут, чтобы просто увидеть ее еще раз и возможно услышать ее голос. Это походило на манию, на навязчивую идею.

Мог ли я тогда предположить, что буду обнимать и целовать её, когда взбредет в голову? Мог ли я предположить, что буду называть её своей «малышкой, деткой, солнышком, морковкой»? Она каждый раз забавно раздражается, слыша очередное прозвище, и напоминает, что у нее есть имя. Как будто я мог забыть! По-ли-на. Полли. Моя Полли.

Она изящная. И неуклюжая. Я лишь качаю головой, видя на ее коленке очередной синяк. Что я могу поделать, если эта девчонка сможет даже в круглой комнате найти угол и удариться об него?

Она кружится по комнате, когда я играю на гитаре, и шутит, что ревнует меня ней. Придумывает разные па, запрокинув голову и закрыв глаза, чтобы в следующий момент стукнуться, врезаться, удариться обо что-то. Иногда я успеваю предупредить девушку, что на ее пути стена, тумбочка, стул, да что угодно. Иногда нет и мне приходится «сажать за решетку» йодом очередной её синяк или заклеивать пластырем очередную ссадину. И она настолько беззащитная в этот миг, сидящая на кухонном столе и старающаяся не пищать и не стонать от боли, что у меня сжимается сердце при мысли о то, что придется выпустить ее за пределы моего поля зрения.