• у первобытных людей встречаются такие обычаи, которые противоречат признанию врожденности идей, как то: дети убивают старых и больных родителей, а родители продают детей и т. д.;
• попрание людьми нравственного закона доказывает, что они не имеют уверенности в существовании Бога (идеи Бога);
• о такой основной идее, как Бог, люди имеют самые различные понятия, следовательно, она не врожденная[52].
Все эти аргументы Локка при ближайшем рассмотрении оказываются довольно слабыми.
Идеи не действуют в нас, как законы природы, т. е. вынуждая механическое подтверждение. Они не свободны от мышления. Отличительная черта духовной жизни вообще есть полнейшая свобода.
Область идей вообще можно разделить на три категории.
1. Идеи, которые, по справедливой мысли И. Канта, нужно причислить к особенностям человеческого ума, например идеи времени и пространства, от которых ум не может отделиться;
2. Идеи, которые есть свойство ума вообще и без которых он не мог бы действовать; к этой категории принадлежат идеи, врожденность которых готов признать Локк, как, например, идею о «невозможности, что бы одна и та же вещь в одно и то же время и существовала, и не существовала», к этому числу принадлежат арпиорные идеи Канта, в частности «всякое изменение должно иметь причину», а также вообще все категории[53]. К этой же категории должно отнести идею красоты, ибо красивое и безобразное в конце концов не зависят от нашей воли. Анализируя себя, мы констатируем существование в нашей душе идеи прекрасного; она дает нам возможность открыть в предметах еще одно свойство, которое мы бы никогда не открыли, если бы не имели в себе идеи прекрасного. Все эти идеи не есть, собственно, врожденные идеи, но, по меткому выражению Г. Лейбница, врожденное уму свойство понимания.
3. Собственно идеи, т. е. принципы, которые ум отделяет от себя, рассматривает их содержание, философствует об их происхождении. К числу последних можно отнести и такие философско-нравственные принципы, как Бог, добро, долг, справедливость, право. Эти принципы не врожденны в том смысле, что они были даны с определенным содержанием, ясным для каждого, и не в том смысле, что они заставляли нас действовать с механической необходимостью, но лишь в том смысле, что обозначаемые ими начала не могут быть выведены из опыта. Они есть принципы не определенного содержания, но лишь регулятивные и в силу этого не стесняют нашей умственной свободы и дают возможность ошибаться в верности их применения, хотя мы никогда не ошибаемся в их общем содержании. Так, справедливость всеми понимается как непринудительная обязательность воздавать каждому должное, право – как дозволенность вынуждать признание должного, добро – как обязательность, но добровольная содействовать благу других[54]. Идея Бога по отношению к этому циклу нравственных идей является как их источником в нашей душе и как существо, необходимо осуществляющее их в настоящей и будущей жизни, в силу чего в праве, по выражению Г. Гегеля, содержится «нечто святое».
Вся история человечества есть в умственном отношении стремление найти верное приложение этих идей к действительности и стремление построить или приспособить эту действительность сообразно идеям.
Принимая во внимание эти положения, можно объяснить известные факты из первобытных людей, которые доказывают не отсутствие у них нравственных идей, но лишь их неверное приложение. Например, убийство отцов и больных объясняется неверным приложением идеи добра, ведь первобытные думали, что старым и больным жизнь в тягость, поэтому убить их – значит совершить доброе дело. Продажа детей есть неверное приложение идеи права, так как очень долго в истории дети рассматривались как собственность родителей.
Неврожденность идей, в том смысле, как это понимал Локк, т. е. отсутствие в них начала, необходимо обусловливающего волю и ум, есть, с одной стороны, условие духовной жизни людей, истории и цивилизации, а с другой стороны – существование их в уме есть необходимое условие возможности цивилизации, ибо если бы их не было в нем, они не могли бы быть открыты из опыта, а если бы они действовали необходимо на ум и волю, тогда было бы невозможно свободное развитие общества, ибо человек сделался бы тогда не существом разумно свободным, но лишь животным высшего порядка, а идеи получили бы характер инстинкта.
К. А. Рельвеций. Наконец, неверность мыслей Локка об опытном происхождении идей доказывается логическими результатами, вытекающими из его положений. Эти результаты уверенно выведены Гельвецием в известном сочинении «De Pesprit» («Об уме»)[55].
По Гельвецию, идеи добра, справедливости и права – это выражение интереса какого-либо действия для индивида, общества, народа или целого мира. «Всякий человек, – говорит Гельвеций, – судит о вещах и лицах по приятному и неприятному впечатлению, которое он получает от них. Публика есть не что иное, как собрание индивидов, следовательно, она не может иметь другого способа для своих суждений, как свою пользу». «Общий интерес определяет цену различных действий людей; люди называют действия в зависимости от их пользы добродетельными, или вредными, или безразличными для общества; этот же интерес есть единственный источник почтения или презрения, воздаваемого идеям и действиям людей».
Под идеями полезными в широком смысле слова Гельвеций понимает всякую идею, могущую в чем-либо научить людей или доставить им удовольствие (nous samuser). Идеи вредные суть те, которые производят на людей противоположные ощущения. По словам Гельвеция, «каждый называет честным другого, если его действия ему полезны… Действия людей управляются не идеями, а чувствами и вкусами… Наблюдение научает нас, что есть люди, которым природа дала счастливое свойство желать славы и почтения, которые имеют к добру и справедливости ту же любовь, как другие – к богатству и знатности… Все люди вообще не влекомы ли одной и той же силой? Не из за различия ли в понимании счастья и во вкусах, из которых одни согласны, другие противны общему интересу, определяются наши добродетели и пороки? Если физическая природа управляется законами движения, то нравственная управляется интересом». «В выборе идей, которые возникают в нас, мы всегда предпочитаем те, которые нам полезны… Когда происходит борьба наших страстей и наших вкусов, тогда наиболее почтения заслуживают в наших глазах идеи, которые льстят нашим страстям и вкусам». Личные интересы и страсти управляют людьми, и невозможно, чтобы кто-либо «любил добро для добра или зло для зла».
Всякое общество, как и всякий индивид, уважает и презирает идеи других обществ в соответствии с согласием или несогласием, в котором эти идеи или страсти находятся с его страстями, вкусами и его родом ума, и сообразно рангу, который занимают те, которые составляют это общество.
«Представим себе, прекрасная, молодая, изящная женщина, какою рисует нам история Клеопатру, которая многочисленностью своих ласк заставляла вкушать своего любовника наслаждения непостоянства, будет находиться в обществе скромниц, которых старость и безобразие предохраняют от искушения в целомудрии, и, конечно, эти скромницы будут презирать ее грацию и таланты». То, что называют развратом, не есть само по себе преступно, и преступность его определяется законом. Если бы женщины были общими, дети были бы объявлены детьми государства, тогда в таких преступлениях не было бы ничего опасного для общества; сегодня такого рода преступления не согласны с благосостоянием общества. К чему, говорит Гельвеций, закон карает обманы женщин, когда этот порок есть необходимое следствие противоречия между естественными желаниями природы и чувствами, которые, по законам скромности, женщины вынуждены выказывать.
«Умный человек знает, что люди таковы, каковы они должны быть; что всякая ненависть против них справедлива; дурак делает глупости по тому же закону, по которому дикое дерево дает горькие плоды; упрекать его за это – значит упрекать дуб, отчего он не дает слив».
