Пуфендорф выводит обязанность общительности из беспомощности человека, но из этой беспомощности вытекает лишь полезность общительности, но не ее обязательность, ибо наш дух не делает полезное обязательным для нас. Раумер с большей основательностью заметил, что положение «человек нравствен, причем общителен» с большей основательностью можно сказать наоборот[42]. Но допустив даже, что Пуфендорф доказал полезность общительности, он этим обосновал лишь нравственность, но не право, ибо общительность как нравственная обязанность предписывает лишь бесконечную уступчивость, но не дает правила, нормы, которые должны содержаться в праве. Недостаточность своих оснований Пуфендорф хотел подкрепить божественным авторитетом: «Бог самим созданием человеческой природы такой, какова она есть, дал основание для естественного права, причем при этой природе человек не может сохраниться иначе, как уважая закон естественной природы»[43]. Но повеление Божества, вытекающее из природы, мы можем черпать лишь в законах разума, а законы разума не выводят обязательное из полезного.

Дж. Локк пытался двояким, даже трояким способом, опытным путем дойти до понятий добра и права, но одинаково безуспешно:

«Добро и зло суть вещи, относящиеся к удовольствию или страданию. Добром мы называем то, что причиняет или увеличивает нам удовольствие или уменьшает страдание, вообще все то, что доставляет или способствует обладанию нами какого-либо добра или устранению какого-либо зла. Наоборот, мы называем злом то, что может произвести или уменьшить наши страдания или вообще то, что доставляет нам зло или лишает нас добра»[44].

Локк отождествляет понятие добра и зла с тем, что причиняет нам счастье и несчастье, «ибо меньшая степень того, что называется счастьем, столь же лишена всякого страдания и в ней также присутствует такая доля удовольствия, без которой никто не может быть доволен»[45]. Наконец, Локк говорит, что моральное добро или зло есть только согласие или несогласие наших свободных действий с некоторым законом, по которому доброе или злое начертано в нас властью и волей законодателя. Такими законодателями бывают: Бог, устанавливающий божественный закон, гражданский закон, устанавливаемый государством, и философский закон, устанавливаемый общественным мнением. «Под божественным законом, – говорит Локк, – я разумею тот закон, который Бог дал для действия людей, обнародуя его или в свете природы (light of nature), или голосом откровения. Гражданский закон есть правило, устанавливаемое государством для регулирования действий членов его; он дает другую меру для определения, того, какие действия должны считаться преступными, а какие нет. Наконец, общество повсюду дает наименование добрых тем действиям, которые в нем считаются похвальными (praise worthy), и называет злыми те, которые не пользуются одобрением[46].

Сообразно основным началам философии Локка, мораль есть сложная идея (под идеей Локк подразумевает всякую концепцию ума). Все идеи, по Локку, простые или сложные. Простые идеи – это те, которые даются в ощущениях как идеи цвета, мягкости, жесткости, тепла[47]. Сложные идеи есть плоды деятельности ума или, во-первых, соединяющего несколько идей в одну, или, во-вторых, подчиняющего несколько простых или сложных идей одна другой, или, в-третьих, отделяющего идеи от других идей, в сопутствии с которыуЬ они находятся в действительности (например, цвет с предметами)[48].

Сложные идеи, по Локку, разделяются на три рода:

• образные (modes), причем сложная идея не поглощает простые идеи, из которых она образовалась, например треугольник, благодарность, убийца;

• субстанциональные – такие комбинации простых идей, посредством которых образуется нечто отдельно существующее. Так, мысль и мышление, соединяемые с субстанцией, образуют идею человека; идеи армии, стада;

• относительные – такие сложные идеи, в которых заключается сравнение одной идеи с другой[49].

Очевидно, что, по Локку, идея добра есть сложная идея, относящаяся к области отношений, определяемая простыми идеями удовольствия и страдания, или, иначе говоря, идея добра образовалась в нас посредством обобщения всего того, что когда-либо доставляло нам удовольствие, а идея зла – обобщение всего, что заставляло нас страдать, всего, что доставляло нам несчастье. Если бы таким образом образовалась в нас идея добра, то для каждого она значила бы нечто совершенно особое – она означала бы сумму случайностей в жизни каждого: для одного добро означало бы случаи, когда он пил вино или ром, а для другого – когда он ел стейк или бифштекс; для одного – возможность потанцевать, для другого – упражняться в гимнастике. Идея добра потому не может быть выведена из опытных ощущений, что она не обозначает только наши ощущения к ощущениям, что в нашей мысли есть правила, оценивающее сами ощущения. Не из суммы ощущений удовольствия мы извлекаем идею добра, но, наоборот, сами удовольствия мы должны согласовать с идеей добра. Мы не властвуем над идеей добра, но она властвует над нами, часто отравляя то, что доставляет нам удовольствие. Точно так мы называем добром страдания, возложенные на нас как искупление содеянного зла.

В отождествлении закона с правом Локк вполне сходится с Гоббсом, поэтому о нем можно сказать все то, что говорилось выше о Гоббсе. Если бы право устанавливалось законом, то, как заметил еще Сократ в «Разговорах», составленных Ксенофонтом, мы вынуждены были бы считать правовыми законы, которые тиран составляет для притеснения подданных или для увеличения своих чувственных наслаждений, или которые олигархи лоббируют для увеличения своих доходов, словом, мы не видели бы права за буквой закона, даже не имели бы идеи о нем. Никакое понятие прогресса законодательства было бы невозможно, ибо прогресс предполагает стремление к чему-то единому. В произвольных изменениях законов нельзя видеть прогресса. Правительства не имели бы руководящего начала для создания закона, а общество – для его критики. Сама внутренняя обязательность закона для нас определяется согласием его с идеей права. Законы, не согласующиеся с идеей права, называют возмутительными и вовсе не считают преступным неповиновение им.

Рассмотрим мысль Локка, согласно которой понятие добра и зла, правового и неправового, в каждой стране различно[50].

Свой трактат Локк начинает с исследования происхождения идей и делает вывод, что наш разум не имеет врожденных идей. Затем пытается объяснить указанным выше способом опытное происхождение добра и права. В. Кузен справедливо заметил в своем сочинении о Локке, что, не разобрав того, что такое идеи, нельзя говорить об их происхождении[51]. Рассмотрим попытку Локка дать опытное объяснение идей и обратимся к его аргументации против врожденности идей или их свойственности уму. Они заключаются в следующем:

• идеи не отпечатлены столь резко в человеческом уме, чтобы они были видны сами собой и были вполне достоверны для каждого. Незнакомство с ними многих и медленность согласия тех, говорит о том, кто принимает их, что их не было в уме;

• действия людей показывают, что идеи не являются врожденными, так как если бы они были врожденными, то люди бы не действовали иначе, чем думали;

• идеи требуют доказательств своей основательности, следовательно, они не врожденные;

• идеи не одинаковы даже в совести людей, ибо иначе не объясним был бы фанатизм различных людей в разных направлениях;