Грейс постепенно затихла, прижавшись к нему, слушая его слова. Она все еще не верила в сказанное и жаждала услышать объяснение, чтобы разом его опровергнуть.
— У меня на родине жила Сказочница, — начал Джон, — я тебе это говорил уже. Но я тогда не сказал, что она умерла. Не своей смертью. Мы ее не любили: бормочет что-то под нос, во всех наших бедах наверняка виновата! Я ходил в сельскую школу, учился плохо. Читал детективные книжки на уроках. Мечтал стать гениальным сыщиком, а тут к доске иди… в общем, один раз, когда меня в самый неподходящий момент к доске позвали — там перестрелка в книге и черт знает что еще! — я страшно нагрубил учителю, не отвлекай, мол. Учитель, конечно, взбесился, взял меня за ухо и к директору отвел. Тот пригрозил выгнать меня из школы. Пошел я домой, злой и разобиженный, и встретил ее. Сказочницу. Идет мимо, бормочет. «Черт, — думаю, — не она ли мне такой букет проблем набормотала здесь?» Ну, я тогда и высказал ей все, что о ней думаю.
На этом моменте Грейс даже улыбнулась сквозь слезы:
— Поверить не могу! Ты! Хулиган какой-то!
— Мне тогда было тринадцать или около того. И я, признаться, до сих пор помню ее глаза. Она тогда посмотрела на меня с такой обидой! И сказала: «Ты хоть понимаешь, что каждая сказка обращается в первую очередь против Сказочницы? Что я рискую собственной жизнью всякий раз, когда соглашаюсь попытаться выдумать для вас что-то? Что я не рассказывала сказки уже пятнадцать лет?». И все в таком духе. Она как в воду глядела: после следующей сказки — я слышал ту сказку, вся деревня слышала, — ее не стало.
— Я не уверена, что хочу знать, как это случилось, — всхлипнула Грейс.
— Хорошо, — Джон погладил ее по спине. — Это просто случилось. И с тобой, к сожалению, случилось нечто близкое. Ты вообще хоть понимала, что ты Сказочница?
— Нет. Да я и не могу быть ею! — отрезала та. — Я столько сказок сочинила — ни одна не сбылась! И после знакомства с тобой тоже! Если не считать одного совпадения!
Действительно, не может этого быть! Не может, не может! И с какой стати ему должно быть виднее?
— Вскоре после знакомства со мной ты утратила силу, — покачал головой Джон. — Ты уже перестала быть собой, это не считается. А что касается остального — ты рассказывала, записывала?
— Рассказывала вслух, — произнесла Грейс, холодея. Теперь она начала понимать. — Но я стала записывать. Сначала про снежного призрака, потом про то, как ты задержался в городе, ох, не может быть, чтобы все-таки я была виновата!.. А потом мне приснился этот снежный призрак…
Она застыла на месте, прислушиваясь к шуму моря в ушах.
— Снежный призрак? — переспросил Джон. — Так ты его назвала? Так записала Писательница Грейс? Значит, это и есть твое имя.
— Мое… — но она уже все поняла. И разом оцепенела: внутри переворачивалось и плескалось мерзлое нечто, скребло по нервам, крутило жилы, ползло наружу, грозило вывернуться горлом.
— В этом даже есть что-то правильное, — вздохнул меж тем Джон. — Что-то красивое. Создатель сливается с созданием. Создание поглощает создателя…
Грейс молчала, дрожа в его объятиях. Сочинить всего две сказки — и получить в обоих случаях сущий ужас на выходе! Так вот почему Сказочницы, упомянутые в книге, предпочитали отказываться от своего дара. И как она могла самонадеянно думать, что сумела бы подчинить себе нечто столь неуловимое — и неумолимое? Как она смела мечтать о подобном? Нечаянно созданный ею призрак поглотил ее, а она и не заметила. Зато заметил Джон: потому что, в отличие от нее, знал, что призраки существуют.
— В первый раз я увидел осколок моря в твоих глазах на набережной, — продолжил он, выдержав паузу. — Мелькнул на секунду и пропал. Случай с моей знакомой Сказочницей, к сожалению, слишком похож на твой, чтобы я не заметил, не задумался… Но тогда это выглядело глупо и зыбко. Увы, дальнейшие наблюдения только укрепили мои подозрения: морская муть появлялась все чаще, задерживалась дольше. Потом я вспомнил наш утренний разговор, когда ты упомянула призрака, который уходит в море, и понял — это оно и есть, плещется внутри тебя. Тем не менее, ты оставалась — и сейчас остаешься! — в какой-то мере Грейс, я уверен! Или мне просто хочется в это верить, но ты ведешь себя так по-человечески…
— Я знаю, — перебила она чужим напряженным голосом, отстранилась и прямо взглянула на него. Шум в ушах перерос в рокот. — Я знаю, что связывает Грейс с жизнью. Ты.
— Я? — растерянно переспросил Джон. — Удерживаю Грейс?.. А не тебя, призрак?..
— Нет, не меня, — слова давались ей с трудом, она говорила вовсе не то, что хотела сказать; каждая буква вмерзала в язык на полпути. — Что мне за дело до тебя, человек? Я люблю только море; а вот она любит тебя. Ты — ее лекарство от призраков. А теперь ты уходишь — видишь, что происходит? Видишь, как она слабеет у тебя на глазах?
— Лекарство от призраков… — протянул Джон с отчаянной беспомощностью, и это задело Грейс — настоящую Грейс, — и заставило ее овладеть собой.
— Почему ты ничего не сделал? — вскричала она и бросилась ему на шею. — Почему только наблюдал? Почему сказал так поздно? Зачем тогда вообще сказал?!
— Потому что ничего уже нельзя было сделать, ничего, поверь мне, — вздохнул Джон. — Призрак фактически убил тебя в тот самый момент, когда занял твое тело. И как только весна вступит в свои права — возможно, уже сегодня! — он заставит тебя ступить в море, как ты и придумала. И ты не можешь переписать свою сказку — ты утратила силу Сказочницы. Пару недель назад тайком от тебя я дал объявление в газету, мол, разыскиваю Сказочницу, думал, может, получится как-то переделать твою судьбу с чьей-то помощью. Бред, конечно, никто не откликнулся.
Он прижал ее к себе покрепче и нервно рассмеялся:
— У нас странный мир, да? Ходим на цыпочках в Неделю Белого Солнца; гадаем по Желтой Луне; но когда сталкиваемся с необъяснимым — не верим в необъяснимое, закрываем на него глаза. Пещеры и острова с затаившимися чудовищами не наносятся на карты, дома с привидениями прикидываются жилыми, Сказочницы сомневаются в своем даре, пока сами же не страдают от него. А мы закрываем глаза — этого нет! Мы всеведущи, мы бессмертны. Я бессмертен до завтра, ты бессмертна до весны. Мне так жаль, Грейс.
— Не уезжай, — попросила она — призрачно тихо. — Пожалуйста. Останься. Пожалуйста, не думай о том, что я — это не я, не только я… Давай разделим наше бессмертие. Вечность такая длинная! До завтра — ты вообще представляешь, как это долго?
Она действительно верила в то, что говорила: если бы только у нее точно было завтра! Она бы выпила каждую секунду принадлежащего ей дня медленными глотками.
— У меня поезд… — Джон бросил взгляд на настенные часы. — Через полчаса.
Грейс сгорбилась, смаргивая слезы. На что она надеялась? Он ведь как раз поэтому избегал ее — не хотел сближаться с призраком. С умирающей. Вполне естественное решение… К тому же она никогда не была привлекательной. Не стоит путать жалость с любовью. Его объятия — просто утешение.
Легкий поцелуй в висок заставил ее вздрогнуть. Кровь разом прилила к лицу: волосы Джона коснулись ее щеки, и даже шум моря в ушах отступил перед этой неожиданной близостью.
— Я останусь.
— Нет, — она мотнула головой, зажмурившись: не путать жалость с любовью! — Нет, не нужно. Даже если ты — мое лекарство от призраков, ты ведь не сможешь меня спасти, верно? Только ненадолго отвлечь от неизбежного. Если я тебе противна, а это так, лучше уходи, не унижай нас обоих.
— Я уже опоздал на поезд, — перебил ее Джон. — Так что сегодня я останусь.
Он мягко взял ее за подбородок и поцеловал. Она ответила — робко, неумело, стесняясь самой себя и задыхаясь от непозволительного счастья. Шум моря пропал, скользнул в горло и затаился глубоко внутри. Даже если это просто сладкий обман — разве не справедливо призраку довольствоваться призраком чувства?
— Давай проживем твою вечность так, как ты захочешь, — предложил Джон. — Не будем думать о море и смерти. Я хочу сделать тебя счастливой. Хотя бы на день.
