Глупые суеверия, детские игры. Она прочла достаточно книг, чтобы знать — это невозможно. Что вообще за мистически-наивное настроение? Уж не начала ли она верить в собственные сказки?..

Грейс разлепила губы.

— Пусть завтра случится так, что Джону придется остаться здесь не на неделю, а дольше, много дольше. И я смогу видеться с ним. Пожалуйста, Желтая Луна, исполни мое желание.

Так она обращалась к небу еще в школьные годы, прося игрушку или хорошую оценку, но Желтая Луна не слышала ее, равно как и Белое Солнце; в короткие дни их царствования случались загадочные вещи, но всем этим странностям не было никакого дела до чужих мелочных желаний.

Грейс тяжело вздохнула, подперла голову рукой, взяла перо и продолжила изливать душу на страницах толстой линованной тетради:

«Представляешь, до каких глупостей я дошла. Прошу помочь Желтую Луну. Лучше бы я вообразила себя Сказочницей и рассказала кому-нибудь сказку, и то вероятность воплощения в жизнь выше. Ну и дура же я. И что вышла бы за сказка, ха? Жила-была студентка, у нее не было даже подружки, с которой можно поделиться переживаниями, только дурацкий дневник, но однажды… Нет, не так.

В одном скованном зимой королевстве. Под светом белоснежного солнца. Жила одинокая девушка. Однажды девушка встретила юношу и полюбила его с первого взгляда. Но юноша был в королевстве проездом. И он уехал бы, даже не узнав о чувствах девушки к нему, если бы ему не пришлось задержаться на неопределенный срок из-за…»

«Хм-м…» — увлеченная Грейс закусила губу, прикидывая, какую бы сочинить причину, чтобы вышло интригующе и в то же время выгодно для героини. Юноша пошел на охоту, где его ранил медведь? А девушка самоотверженно ухаживала за ним? Или, может, юношу заколдовал злой волшебник, а девушка сумела найти способ снять чары?

Бросив взгляд на написанное, Грейс мучительно покраснела.

— Да что за глупости! Я совсем сбрендила! — заключила она вслух и захлопнула тетрадь.

В ответ в оконное стекло что-то стукнуло, зашуршало, заскреблось: не иначе как ветку ближайшего дерева отломил и принес ветер. Грейс оторвала недовольный взгляд от дневника, думая открыть створки и убрать раздражающую помеху, если та не улетит дальше сама.

Но то была не ветка — то был призрак, тот самый призрак, сотканный из снега, живущий до весны. Грейс сразу узнала его: разве создатель не узнает собственное создание? Сияющая пустота, вихрь ледяных крупинок, обретший форму, дыхание и жизнь. Он тянул к ней обманчиво хрупкие искристые руки, смотрел на нее замерзшими осколками моря. Мглистая бесплотность, окружавшая его неверный силуэт, упрямо въедалась в стекло.

И когда туманное нечто сумело победить преграду и проникнуть в комнату, весь мир обратился в колючий снег.

***

На следующий день Грейс с трудом проснулась и едва не опоздала на занятия. На лекциях она клевала носом и бездумно рисовала в тетради, погруженная в свои мысли. Голова странно гудела, зрение, и без того слабое, с утра ухудшилось. Голос преподавателя сначала раздражал, а потом отплыл куда-то в сторону и, наконец, совсем пропал, так что она даже не услышала свою фамилию во время переклички. К счастью, соседка вовремя толкнула ее в бок, она вскочила, лихорадочно заозиралась, спросила: «А? Что?» и тем самым вызвала всеобщий смех.

«Я Сказочница? Я Сказочница!» — крутилось у нее в голове бездумным рефреном. Слово это, сладко-пугающее — Сказочница, — всплывало непреложной истиной и сразу многократно опровергалось. Она видела призрака! Она создала призрака! И он существовал, он жил под светом Желтой Луны, он бился в окно… но что было потом, почему она ничего не запомнила? Разумеется, потому что спала! Потому что заснула много раньше, не заметив того, и призрак — всего лишь сон, не явь; она проснулась сидя, нужны ли еще доказательства? С какого-то момента сон подменил реальность, только и всего.

Но как не хотелось верить в это! Может, все-таки книги лгут, здравый смысл лжет, призраки существуют, призраки, ее словом пробужденные? Но — почему именно сейчас? Почему ни одна из старых сказок, придуманных ею, не воскресла ни сразу, ни после, ни в буквальном виде, ни в искаженном? Что виной пробуждению дара — Желтая Луна, Белое Солнце?

Любовь?..

Какая еще любовь! Откуда вообще всплыло это странное сочетание букв, не к месту совсем! Нельзя чувствовать любовь к человеку, которого видел лишь раз, с которым говорил лишь раз; симпатию, интерес — возможно, но любовь — громкое слово, страшное, особенно с непривычки.

Кстати, если она действительно Сказочница, если тот призрак все-таки не был сном, это даже немного жутковато; а еще в таком случае и вторая ее фантазия должна сбыться: Джону суждено остаться в городе на неопределенный срок. Как здорово, что она сочинила две сказки! Если следующая не воплотится в жизнь, значит, зимний гость просто приснился создательнице; если воплотится — что ж, тогда она будет знать наверняка, и тогда же она решит, что делать со своим даром дальше, как его лучше использовать. О нет, она не будет отказываться от силы, как мать! Она не зачерствеет и не упустит свое. Она найдет способ управлять сказками, найдет правильные слова и подчинит себе и своим желаниям саму реальность.

Она едва досидела до конца занятий и пулей сорвалась домой, забыв о скромности, мечтая найти Джона и как-нибудь незаметно вызнать, не сбылась ли вторая сказка. Февральский день мерз и слеп, напрасно силясь спрятаться от солнца в зените. Снег хрустел под ногами, словно она ломала кости дремлющим на мостовой призракам.

Дома Джона не оказалось, а пуститься на его поиски Грейс не решилась. Наскоро перекусив, она походила из угла в угол и вскоре убедилась, что сидеть в четырех стенах с таким настроением у нее все равно не получится. Пришлось собраться и печально побрести на набережную — единственное красивое место в окрестностях, где одиночество тоже смотрелось красиво.

Ну и зачем было так лететь? Она — студентка, занята всего полдня, а он наверняка работает (кстати, где и кем?), поэтому до вечера на его общество рассчитывать точно не стоило. И как она не подумала об этом?

Холодный ветер неприятно покалывал щеки, руки мерзли, губы хотелось бесконечно облизывать, и Грейс решила, что зря вышла из дома: никакое море не стоило того, чтобы выбираться к нему посреди зимы, — особенно если сам всю жизнь провел у моря. И зачем ее вообще на улицу потянуло? Что с ней такое, испуганно-беспокойное?..

«Пять минут пошатаюсь и пойду обратно», — решила она, вышла к причалу — и наткнулась на Джона. Так действительно бывает только в сказках и только со Сказочницами, должно быть; намотанный до самого носа шарф делал его трогательно смешным, а мешковатое пальто — нелепым, обычный худой подросток, и чем только зацепил, непонятно. Он так обрадовался, словно встретил старого друга, и это приятно задело Грейс.

— Э-э… Я не отвлеку? — Она нервно сглотнула и встала рядом.

— Нисколько! Рад тебя видеть.

— Я тоже рада! — хотя не столько она была рада, сколько смущена. — Но я не ожидала встретить тебя здесь, думала, ты на работе.

— Меня пока отпустили домой, я что-то плохо себя чувствую. Шел отлежаться, завернул на набережную: все мечтал увидеть море, а вот времени не находил, — голос Джона дышал мистической отрешенностью.

«Плохо себя чувствует?» — Грейс бросила на него изучающий взгляд, но не сумела отделить болезнь от естественного цвета лица: сравнивать было не с чем, а бледность нигде, наверное, не смотрелась бы так органично, как угасающей зимой, под светом белоснежного солнца.

— А знаешь, я искала встречи с тобой! — Решив не смущать нового знакомого расспросами, Грейс попробовала сменить тему; разумеется, неудачно.

— И зачем ты мне об этом так прямодушно сообщаешь? — Джона явно позабавило ее поведение. — Я ведь твои слова в известную сторону истолковать могу, сказочница.

Та вздрогнула:

— Как-как ты меня назвал?

Будто не слыша вопроса, Джон вгляделся в нее и отвернулся с неожиданной удивленной гримасой, потом закрыл глаза, позволил ветру играть своими волосами и ласкать лицо колючими прикосновениями.