— Бедный ребенок. Ладно, черт с тобой, иди сюда. Правда, я мало что вижу.

Дважды повторять не пришлось: живо опустившись на колени рядом с Ральфом, Деррик сунул ему под нос узлы. Тот поморщился и взялся распутывать — медленно, неуверенно, ежесекундно щурясь.

— А что ты будешь делать, когда Робби вернется? — нетерпеливо спросил Деррик, наблюдая за его движениями. — Да не то ты дергаешь!

— Фу ты, паршивец, сам себе дергать сейчас будешь! — выругался Ральф, и в следующий момент веревки резко ослабли. Он с ожесточением сорвал их с рук Деррика и добавил: — А делать я хочу вот что. Когда я еще был при глазах, где-то на столе… — он неопределенно махнул рукой, — видел бумагу. Я хочу рисовать.

Ничего себе просьба. Деррик обомлел, даже немного разозлился на Ральфа: какого черта он чувствовал себя как дома?

— Так мы должны бежать отсюда или нет? Ты бы хоть объяснил толком, как мне себя вести!

— Что объяснять? Я уже триста раз повторил, что тебе ничего не грозит. Это ты тут мечешься.

— Но он же ударил тебя! — возразил Деррик. — И меня, между прочим, тоже.

— Ну так и ты его стукнул, нет? Найди мне бумагу и успокойся.

Проглотив дальнейшие возражения, Деррик встал и принялся шарить по столешнице. На пол с грохотом полетели ржавые железки, зашуршала пахнущая гнилью ткань. И зачем только он продолжал подыгрывать Ральфу? Добро добром, но не так уж долго они знакомы, чтобы во всем его слушаться и слепо идти за ним на поводке. Хватит с Деррика попыток Лили командовать, а тут новый хозяин выискался. Будто нельзя и самому разобраться со своей жизнью.

Но, несмотря на возмущение, он боялся подвести Ральфа, и без того пострадавшего по его вине.

Перевернув еще несколько катушек, грязных палитр и мотков пленки, он докопался до стопки относительно чистой белой бумаги. Онемевшие после веревок пальцы не слушались, и Деррик с трудом перетащил находку Ральфу. Тот ощупал ее, положил лист на колени, достал из кармана карандаш и сказал:

— Мы получим документы и смоемся, клянусь. Просто поверь мне. Твоя задача — сидеть тихо и ничего не портить. Помни: если откроешь рот, все пропало! — Он поймал и сжал руку Деррика.

Спокойнее не стало. Ладонь у Ральфа была влажная и неприятная. Захотелось оттолкнуть его. Деррик тяготился его обществом, но вместе с раздражением вмиг поднялось более старое, знакомое чувство: нежелание возиться с Олли. Ощущения наложились друг на друга, и Деррика бросило в дрожь.

— Наверное, ты думаешь, что незнакомый человек не будет ради тебя стараться? — тихо спросил Ральф.

— Да нет, — машинально ответил Деррик, жалея его. — Ты мне вовсе не чужой. Но раз уж мы хлопочем для меня, я хотел бы приносить пользу, а не торчать в углу. Будто ребенок… или идиот, как ты и сказал.

— Не обижайся. Я знаю Робби больше десяти лет. Все под контролем.

— Что-то не похоже, — усмехнулся Деррик, взглянув на Ральфа, и снова почувствовал укол жалости: тот выглядел измотанным. Что-то в нем словно съежилось и искало поддержки. Поэтому Деррик добавил: — Я даже мог бы умереть за тебя, вздумай Робби всерьез палить. Это как если б я умер за Олли. Как искупление вины.

Ральф усмехнулся краем губ:

— Ну и продешевил бы. Глаза-то раскрой, с кем имеешь дело.

Вместо теплых слов вышло, что Деррик снова наговорил лишнего. Не зная, как поправить дело, он смолчал, подобрал с пола шапку и принялся сдувать с нее пыль. Попутно сунул в карман острый кусок железа, надеясь, что этого не заметил Ральф, настаивавший на бездействии и отказе от обороны.

— Сам ведь знаешь, что жертва брата бесценна, — продолжил тот, оборвав затянувшуюся паузу. — Да и жизнь не дает вторых шансов.

— А может, я не случайно встретил Лили или тебя? — вырвалось у Деррика. — Мне все кажется, что меня куда-то ведут…

— Ты просто зациклен на Олли. А вот заметь нас — тогда поймешь, как ошибся.

Деррик оторвался от работы над шапкой и взглянул на рисунок, который Ральф ожесточенно черкал уже несколько минут кряду. Очередная бессвязная мешанина. Видимо, всему виной отсутствие очков. Помнится, и в запасных, явно слабых, он ерунду изобразил.

— Но неужели я не могу видеть… и Олли, и вас? — протянул Деррик, стараясь не смотреть на каракули. — Ты думаешь, так нельзя?

— Прежде всего тебе стоило бы разглядеть себя.

Деррик сердито засопел — слова Ральфа казались важными, но их смысл безнадежно ускользал. Истина должна быть определенной, а не размытой, как книжка стихов.

— А что нужно сделать, чтобы увидеть себя? — попробовал уточнить он. — Поехать на Север?

— Ты думаешь, если я старше и образованней, то знаю все тайны мира? — с улыбкой парировал Ральф.

— Просто вы с Олли говорите так мудрено и уверенно, словно и вправду поняли жизнь.

— Вы с Олли, ха-ха. — По тону Деррик почувствовал, что задел его. — А может, нас и нет. Есть только зеркало, в котором отражается все подряд. Но это про себя тоже нужно понять.

На рисунке четче, жирней проступали контуры: пожалуй, человеческое лицо.

— Я что-то не так сказал? — Деррик смутился. — Тебе не нравится, что я сравниваю тебя с братом?

— А не плевать ли тебе, что мне нравится? — вспылил Ральф. — Хочешь умереть за меня, но вообще-то и не за меня. Избавь от этого дерьма. Лучше бы я тебя вдохновил книги читать.

Деррик не знал, что ответить, как возразить. Что ему нравится Ральф? Больше, чем Олли? Тогда он солгал бы.

Ощущение неправильности происходящего нарастало. Он не должен сидеть здесь, ждать подложные документы, доверяться человеку с сонным взглядом и туманными речами. Хорошо, а где тогда следует быть? На Севере? В августе? В нигде?

Так они и молчали, оба погруженные в свои мысли, подозрения и обиды, пока Робби не вернулся с неизменным револьвером. Деррик торопливо спрятал руки в тень, но Робби первым делом обратил внимание отнюдь не на отсутствие веревок; он сразу подкрался к склоненному над рисунком Ральфу, заглянул ему за плечо и брезгливо спросил:

— Это что, мой портрет? Полное дерьмо, как и все, что ты малюешь. Если думаешь заплатить рисульками вместо сведений, то и не надейся.

Ральф оторвался от своего занятия.

— Жалко, что ты не оценил. — В его голосе проскользнула ирония. — Где документы?

— Не так быстро. Фотографии я сделал и проявил, теперь твоя очередь. Говори имя и адрес.

Одна, две секунды тишины. Потом Ральф сунул карандаш в карман, потянулся, расправил плечи.

— А помнишь, как мы договорились в Академии? Всегда рисовать с душой. Я вот стараюсь. Обычно вкладываю тепло, но иногда, знаешь, — он нащупал пальцем ссадину на щеке и с силой надавил, — иногда случается выражать эмоции посложнее.

Капля крови упала на рисунок, и в тот же миг Робби побледнел, позеленел; его шатнуло раз, другой. «Черт, что со мной?» — пробормотал он, схватившись за столешницу, и медленно сполз на пол. Еще некоторое время он хрипел, дергал ногами и скреб пальцами, но вскоре затих.

Ральф спокойно поднялся с места, смял рисунок. Наклонившись, забрал из рук Робби ключи. Выпрямился.

— Идем, — велел он ошеломленному Деррику. — У нас около часа, чтобы разграбить это гнездо. Я плохо вижу, так что дальше действуй ты.

Тот молча принял ключи и отпер каморку, в которую Робби уносил пленку. Оттуда пахнуло ветошью и чем-то металлическим. Бесконечные ряды коробок мешались с другим хламом, неразличимым в темноте.

— Ничего он не проявлял, конечно, — сказал Ральф, остановившись в дверях. — Найди документы, где рожа хотя бы отдаленно похожа на твою. Я знаю, они где-то тут, Робби — парень запасливый. Давай быстренько.

Деррик послушно снял первую коробку, перевернул. На ноги посыпались стопки бумаги. В следующей — то же самое. Пока он мучился, Ральф проскользнул внутрь и нащупал углубление в стене, шаря руками перед собой.

— И на что только тебе даны глаза? — спросил он с раздражением, подтолкнув Деррика, который торопливо сунул туда второй ключ.

Внутри оказался пакет, завернутый в холстину, а в нем — искомое. Деррик зажег от чадящей лампы найденную тут же свечу и принялся вглядываться в листы, испачканные печатями. Люди, старые и молодые, смуглые и рыжие, с укоризной взглянули на него с фотографий. Выдано такому-то… такой-то… с правом посещать: Север. Север, Запад, Восток. С правом посещать все регионы…