Напрасно Лили решила, что избежит угроз. Внутренне подобравшись, отогнав иллюзию понимания и симпатии, она взглянула на Мэри Ди исподлобья. Пусть не думает, что может запугать кого угодно.

— Только тронь его, мало не покажется, — продолжала та. — Я тебя предупредила. Пусть я и посредственная колдунья, но навредить тебе моих способностей хватит, поверь.

— Да я и не хочу его трогать, — скрипнула зубами Лили. — А если ты его любишь, так я тебе его не уступлю.

— Ха-ха, в каком смысле? Деррик не твой и не мой, он сам по себе. — Лицо Мэри Ди быстро смягчилось. Она сладко потянулась, выдержала паузу и сказала вкрадчивым голосом: — Ничего в мире тебе не принадлежит. Найди силы признать это, и жизнь станет проще.

Лили сглотнула. Еще жизни ее колдуньи недоделанные не учили. Чушь напыщенная.

— То есть ты его любишь и при этом не претендуешь на него? — уточнила Лили. — По-моему, так рассуждают только трусихи, которым не хватает решимости бороться за счастье.

— Я хочу счастья не для себя, а для Деррика. Тебе, наверное, не понять. Ну, бывай, — и Мэри Ди повернулась к дверям.

В первую секунду Лили обрадовалась ее уходу, но тут же вспомнила о вопросе, на который не получила ответа.

— Слушай, ты ведь колдунья. Я действительно проклята? — и сразу пожалела о собственной настойчивости: давно ей не было так страшно. Даже голова закружилась.

На этот раз Мэри Ди не стала увиливать.

— Да, — заявила она, прищурившись. — На тебе двойное проклятие. Я могу его снять, но не вижу в этом смысла. Ты мне не друг, и денег у тебя, конечно, нет.

Она дернула дверь. Лили стояла, оглушенная. Слова стало трудно выталкивать из себя, голос не слушался.

— Постой! — наконец пролепетала она. — Если на мне не будет проклятия, я не стану убивать Деррика. Как тебе такой смысл?

— Дура, ты не Деррика должна убить, а своего младшего брата. Все, пока, — и Мэри Ди скользнула наружу.

— Стой! — Лили выскочила следом, но гостья уже успела исчезнуть. Пришлось возвращаться в помещение.

Она села на кровать, примятую Мэри Ди. Подушка Деррика валялась на полу. Лили подобрала ее, обняла, уткнулась носом. Пыль, сырость, лежалое белье — и ни следа запаха Деррика. Как и не было его здесь.

Продолжая обнимать подушку, Лили свернулась в комок на кровати. Так и исчезнуть бы. Зачем шевелиться, если будущее страшно, а прошлого не вернуть. Деррик ее не простит.

Может, в этом и есть смысл жизни — обретать, чтобы потерять, всегда стремиться к свету, которого не коснуться?

«Ничего в мире тебе не принадлежит», — напомнила пустота голосом Мэри Ди.

«Вот и нет. У тебя есть я, — вмешалась другая. — А я — это ты».

Когда вступило в силу проклятие? С первого кошмара? Или с ребенка, который не родился?

Лили смотрела на выбеленную стену, глотала слезы и представляла мальчишку из новой семьи мамы. И, несмотря на застарелую неприязнь, не чувствовала ни малейшего желания его убить. Вот Ральфа бы с удовольствием.

Как уговорить Мэри Ди снять проклятие? Или, может, найдется другой человек, способный на это?

Или действительно поискать южанина в том районе, где сейчас Деррик? Да хоть десять человек. Глупости. Наверное, сам Деррик «ауру» и создал — ведь в нем течет кровь брата. С другой стороны, Мэри Ди должна была это учесть. Но она говорила, что путается и плохо себя чувствует в Центре. О какой ауре вообще речь? Хоть бы объяснила толком.

Вымотанная, замерзшая, Лили уже начала задремывать, когда ее осенило: надо спросить у Ральфа. Если кто и знает обитателей трущоб, так это он. Заодно и невинный повод для визита в его конуру. Конечно, он не захочет впускать Лили, но можно послать вместо себя Маргарет.

Кстати, а где Маргарет? Она вроде бы обещала зайти вечером.

Должно быть, забыла. Лили зевнула, взглянула на часы и легла обратно. Мысли начали путаться, и перед тем, как окончательно провалиться в забытье, она на секунду вспомнила, как Деррик свободно владел правой рукой. Но удивиться не успела.

Ей снилось, что в соседней комнате заходится плачем сын. Лили спешит к нему, но не может отыскать дверь. Напрасно она мечется и щупает стены: чем больше кругов сделано по помещению, тем сильнее оно вытягивается в стороны. Наконец пространство рвется на части. Лили остается одна. Ей не принадлежит ничего, кроме чувства потери.

Распахнув глаза, Лили неосознанно прислушалась к уличному шуму. Где-то за окном действительно голосил ребенок.

В горле пересохло, на зубах скрипнула пыль. Непрерывный плач заставил поднять с постели ноющее тело. Раздвинув занавеси, Лили вгляделась в грязное стекло, но ничего не сумела различить — одни черные разводы.

***

Как только Лили ушла, Деррик вздохнул с облегчением. Он и не надеялся, что удастся ее прогнать: чего доброго, снова полезла бы драться. Сейчас ему нужно отвечать не за одного себя — впервые за долгое время. Удивительно, но внутри все как-то подтянулось, стало свежо и ясно. Он ступал на привычную колею заботы о более слабом, и, прежде проклинавший этот путь, теперь чувствовал себя на нем прекрасно. Даже здоровье как будто само поправилось: голова перестала кружиться, тело больше не ломило, да и кашлять не тянуло. Хорошо, что простуда отступила. Но если б Деррик не отлежался в тепле, блуждания по улице в разгаре осени кончились бы неприятно.

— Сам не верю, но мне гораздо лучше, — сказал он, зайдя к Ральфу, который успел ретироваться в комнату. — Проснулся другим человеком. Кажется, я не был так здоров с тех пор, как пришел в Центр.

— Ну и хорошо же, — промычал Ральф. Он сидел на диване и перетягивал руку жгутом. — Отдых — великая вещь.

— Я и раньше много спал, но это не помогало.

— Ха! Ты ведь еще выпил микстуру от кашля.

Деррик присел рядом и начал наблюдать, как Ральф делает себе укол в вену — быстрыми, отточенными движениями. Запасные очки уже появились у него на носу, глаза смотрели осмысленней и строже. Обнаженная рука лиловела на сгибе.

Стало неуютно. Деррик вспомнил шприц, найденный под диваном, и поинтересовался:

— Почему ты соврал, что не болеешь?

— Потому что тебя это не касается? — последовал резкий ответ.

— А ты… — Деррик хотел спросить: «Ты не заразный?», но вовремя усовестился и замолчал.

— Что? — Ральф уставился на него тяжелым взглядом. — Мнешься? Поправился и хочешь удрать? Ты свободен.

— Вовсе нет! — Деррик почувствовал, что краснеет от стыда. — Как я могу тебя оставить в таком состоянии?

— Я и не в таком состоянии бывал, знаешь ли, — отрезал Ральф и отвел глаза. — Кстати, как твоя рука?

— Не болит… — Деррик осторожно согнул и разогнул ее, сжал кулак, пошевелил пальцами. Ничего не закололо, не заныло, не начало крутить жилы. — Я и не заметил.

Рука столько времени донимала его, что он волей-неволей научился поменьше ее тревожить. Рана заживала медленно и неохотно, то пасуя перед лекарствами и более-менее регулярной санацией, когда Лили бралась за дело всерьез, то снова воспаляясь и нагоняя жар. Деррик ничего не смыслил в медицине, но на скорое выздоровление не смел и надеяться. Тем не менее, сейчас рука не болела. Он осторожно размотал повязку и обнаружил на месте воспаленной раны белый шрам.

— Но она не могла зажить за несколько часов, — прошептал Деррик. — Я столько с ней промучился…

— Чудеса, — подхватил Ральф и придвинулся ближе, с любопытством разглядывая шрам. — Неплохо затянулось, но можно и лучше.

— Ты что-то дал мне? — Деррик вскочил с места. — Что ты сделал?

— Ха-ха, у меня много талантов, — туманно отозвался Ральф. — Предлагаю выпить за твое выздоровление. Но только если ты нальешь, а то нет сил встать.

Деррик снова взглянул на шприц, отброшенный на одеяло, вспомнил про другой — под диваном — и похолодел.

— Ты дал мне наркотик? — осторожно поинтересовался он.

У Ральфа дрогнули губы — похоже, его задело за живое. Но по располосованному бинтами, опухшему лицу трудно было в точности понять, что он думает.