После того, как первый снаряд ударился в стекло, наружу высунулась взъерошенная голова мальчика. Он сразу узнал Деррика и криво усмехнулся, облокотившись на подоконник.

— Ты к моей маме?

— Нет, я к тебе.

— Правда? Тогда я сейчас.

Деррик не ожидал, что его запросто пригласят внутрь, да еще и тайком. Дверь открылась совсем бесшумно, и мальчик, приложив палец к губам, показал, где разуться и куда спрятать обувь. С Деррика текло, на полу сразу образовалась грязная лужа, но мальчик оказался вооружен шваброй. Когда со следами преступления было покончено, он провел гостя в свою комнату, заперся на защелку и повернулся к нему с озорным, заговорщическим видом.

— Я уж понял, что ты из тех, кто вечно влипает в неприятности, — поделился он шепотом соображениями о нелегкой судьбе Деррика. — Ты как дурацкий друг из книжек, которого приходится выручать главному герою.

— Тогда ты — главный герой, — сказал тот с улыбкой.

— У тебя смешной акцент. И вообще, до чего ты весь нелепый! — Мальчик был в восхищении. — Сейчас я принесу полотенце, а то ты простудишься. Взрослые спят, надо тихонько. Если они узнают, что я до сих пор не в постели, то меня здорово вздуют.

— Не беспокойся. Спасибо, что впустил меня. Я не хочу приносить неприятности.

— Пустяки! Без них скучно жить. А ты мне понравился, еще в тот день, когда пришел к нам вместе с Лили. Я сразу подумал: этот парень — просто умора. Жаль, у меня нет старшего брата.

— А у меня был младший, твой ровесник.

— Он умер?

— Да.

Мальчик только хмыкнул и выскользнул из комнаты. Деррик остался один и сразу смутился: что он тут вообще делал? Не хватало еще ребенку обо всех своих горестях рассказать. Куда уж ниже опускаться?

Не прошло и пяти минут, как мальчик вернулся с полотенцем и двумя чашками какао. Деррик разделся и принялся вытираться, стараясь не смотреть на своего благодетеля. Рука плохо слушалась, и мальчик молча пришел на помощь, чем вызвал у гостя новый приступ стыда и самобичевания.

Наконец они развесили мокрые вещи сушиться и устроились на кровати. Деррик мечтал провалиться сквозь землю или на худой конец сбежать через окно, но снаружи по-прежнему лило, а какао было горячее, сладкое и придавало сил. Он закутался в плед, а мальчик залез под одеяло.

— Слушай, ты не боишься эпидемии? — спросил Деррик.

— Нет. Мама сказала, что мы уже привиты.

— Вот как. А почему ты так легко впустил меня?

Мальчик ненадолго замялся, а потом улыбнулся:

— Я же говорю: ты мне сразу понравился. И ты тогда вступился за меня. Бывает, что дружки мамы сюсюкают со мной, но лицемерие я сразу чую. А ты был искренним. Мне кажется, ты и есть такой — нет?

— Об этом не мне судить.

Кажется, за всю жизнь Деррика так не хвалили и не жалели, как за последние два дня.

— Интересно, что сделает мама, если увидит тебя у нас, — протянул мальчик, глядя на него. — Папа сейчас дома, поэтому на ласку не рассчитывай.

— А ты не сдавай меня.

— Ни за что! Ты вообще странствуешь, да?

— Можно и так сказать.

— Уф! — Мальчик заерзал под одеялом. — Что ни день, то новые места и приключения. Я бы тоже с удовольствием из дома сбежал, но мама без меня расстроится.

— А папа?

— Не знаю. Может, вздохнет с облегчением. Он подозревает, что я не его сын.

— Как же так?

— А вот так. Никакого житья иногда с ними нет. Скорее бы окончить школу и уехать куда-нибудь. Я завидую Лили — она живет отдельно.

— А Лили завидует тебе. — Деррик усмехнулся и добавил: — А я — вам обоим.

Сразу отругав себя за несдержанность, он вдохнул поглубже и уставился на пол. Снова начались жалобы на жизнь, и кому — подростку. Лучше молчать, пока дождь не перестанет. Или поскорее сменить тему.

— Слушай, — быстро нашелся он, — а ты не мог бы оказать мне еще одну услугу? Мне надо написать письмо, а правая рука болит.

— Конечно, — мальчик оживился, соскочил с кровати и выдвинул ящик письменного стола. — Вот, у меня даже конверт есть. Диктуй.

Деррик на секунду задумался.

— Давай так: «Здравствуй, мама. Это точно ты? Мне не верится. Можно к тебе приехать? Но сначала объясни, почему ты никогда не писала мне? И почему отдала…»

— Погоди, я не успеваю, — взмолился мальчик.

— А, прости. Стой. Как же она мне что-то объяснит, ведь я не могу дать обратный адрес?

И действительно, как Деррик раньше не подумал? Если б он проторчал в Центре еще месяц-другой, то спокойно написал бы матери и ждал ответа. Пока Лили оставалась с ним и брала на себя общение с местными, это было вполне возможно. Но в нынешних обстоятельствах проще сразу отправиться на Север. В сущности, какая разница, где встречать недоверие и получать пинки? Деррик хотя бы станет действовать, а не торчать на месте. К тому же, возможно, на Севере он даже больше сойдет за «своего».

— Тебе одиноко, да? — спросил мальчик странным голосом, отложив бумагу. — Можешь обнять меня и представить, что я — твой брат.

Деррик вздрогнул и взглянул на него с удивлением.

— Ты правда хочешь, чтобы я так сделал?

— Я бы не стал предлагать для шутки.

Бедный ребенок. Видимо, кому здесь одиноко, так это ему, если он доверчиво льнет к незнакомцу. Причем при живых родителях. Деррик протянул здоровую руку и взъерошил ему волосы:

— Я бы ни за что вас не спутал. Даже с закрытыми глазами. Но спасибо, ты очень добрый.

Он лгал. Сидя рядом с мальчиком, греясь, строя планы на будущее, он не переставал думать об Олли. И если мысли отбрасывало в сторону — например, к матери — сила тяжести возвращала их на место. Но пользоваться подобным предложением было бы попросту подло.

Щеки мальчика заалели.

— Куда ты пойдешь, когда дождь кончится? — поинтересовался он, прочистив горло.

— Хороший вопрос. Думаю, на Север.

— Тебя там кто-то ждет?

— Не знаю. Но и здесь меня ничто не держит.

— Везет тебе.

Деррик улыбнулся:

— Тоже хочешь быть свободным?

— Конечно! Можно идти куда вздумается.

— Да, звучит здорово.

Он чувствовал, что голос начинает дрожать, поэтому замолчал и принялся разглядывать черные тени на стене.

— А ты бы взял меня с собой? — шепотом спросил мальчик.

— Разумеется. Но ты должен остаться, иначе огорчишь маму.

— Вот наказание-то. Если бы я тоже…

Конец фразы потерялся где-то снаружи. Деррик плыл по безбрежному океану свободы, легкий, как щепка, и думал о людской доброте. Неожиданная и многоликая, она одна до сих пор поддерживала в нем жизнь. Мальчик явно хотел, чтобы его приласкали, но Деррик чувствовал, что не имеет на это права. Равно как и не смел задержаться у Ральфа, узнавшего о нем все и не осудившего. Оба выказывали столь явную симпатию, что становилось неловко. Хотя Деррик сам уже не понимал, от чего убегает и к чему стремится. Раздать кровь, которая никому не нужна? Найти мать, живущую лишь на газетной бумаге?

— Кажется, дождь кончился, — сказал он, прислушавшись к тишине за окном. — Думаю, мне пора.

— Может, лучше заночуешь тут? Снаружи холодно.

— Не хочу тебя стеснять.

Торопливо одеваясь, Деррик с удивлением отметил, что на сердце полегчало. Тянуло промозглой сыростью, но зато на улице не придется сдерживаться и смущаться. Городу плевать, жив ты или мертв. Он не станет о тебе заботиться и выспрашивать, что у тебя на сердце, — примет и сомнет любым.

Мальчик наблюдал за сборами с сочувствием и наконец вынес вердикт:

— Все-таки в путешествиях есть один большой минус: ты везде чужой.

— Да. Но чужим можно чувствовать себя и дома, — сказал Деррик, открыл окно и неловко спрыгнул на землю.

Шагая через ночную хмарь, он задумался о том, что вообще значит слово «дом». Место? Состояние? Воспоминание? Предчувствие? Где оно — ждет на Севере, сгорело безвозвратно на Юге? Если б Деррик сумел снять квартиру в Центре на долгий срок и ждать письмо, стала бы она для него домом? Вероятно, нет, но почему?