Ну вот опять начинается. Не может быть, чтобы весь мир состоял из Олли. Цветочные горшки, манекены, случайные знакомые — так недолго и в сумасшедший дом загреметь. Да и не стоило столько пить. Деррик шмыгнул носом, хотел встать, но вместо этого уронил голову на стол. Накатило желание умереть здесь и сейчас.

— Я должен идти, — пробормотал он.

— Очень жаль. Выпей еще.

— Мне, наверное, хватит.

— Нет, ты выпей. Для здоровья полезно.

Деррик послушался. В голове засела глупая мысль, что взрослый Олли на него и не взглянул бы. Стал б водиться с богемой, или как там эти странные люди называются, а при встрече с Дерриком сделал бы вид, что они не знакомы. И зачем жертвовать жизнью ради человека, которого через десять лет знать не захочешь? Хотя с чего Деррик все это взял? Несправедливо так думать. Олли ведь не легкомысленный, не бабочка, чтобы порхать туда-сюда. А какой?

«Да я его совсем не знал», — ужаснулся Деррик. Воспоминания скручивались в причудливый узел со снами и видениями. Он уже не мог различить, где прошлое, а где фантазии. Как будто Олли продолжил жить и расти в нем: давая советы, комментируя мысли, искажая реальность.

Между прочим, чтобы вести богемный образ жизни, нужны деньги. Спонсоры. Куда выше вероятность, что Олли стал бы прозябать как этот человек: совсем один, в убогом квартале, на чердаке. Мечтая — и не имея возможности — написать великое полотно.

Зажмурившись, Деррик выпалил:

— Мой брат тоже рисовал.

— О! Замечательно. — Ральф оживился. — У тебя есть брат! Где же он?

— Умер.

— От Безликой болезни?

— Нет. Мне пришлось убить его.

— Бедняга.

— Да…

— Я про тебя.

Деррик быстро вскинул на него глаза. Ральф улыбнулся и подлил обоим наливки.

— Расскажи мне все, — предложил он.

***

Утром Деррик еле проснулся. Голова раскалывалась. Он вспомнил, что много пил и еще больше плакал. Стыд невероятный, хуже не придумать. Деррик покраснел и тихо выругался. Хорошо же он себя повел — распустился у незнакомца. Столько времени провел вместе с Лили и лишним словом не обмолвился о прошлом, а тут потерял человеческий облик после пары стаканов. И вообще, он еще вчера должен был попасть в больницу, где занимаются Безликой болезнью.

Кляня себя на чем свет стоит, он умылся, надел куртку и хотел уже тихонько уйти, пользуясь отсутствием хозяина, когда его взгляд упал на листы бумаги, разбросанные возле порога. Никакого бережного отношения к собственному творчеству, прямо как у Олли. Подобрав несколько, Деррик с удивлением увидел на них себя — плачущим, задумчивым, спящим. Его передернуло от страха. Линии, штриховка — все неуловимо напоминало манеру Олли. Один набросок был раскрашен, и Деррик мог поклясться, что брат тоже выбрал бы акварель.

Вот только Олли никогда его не рисовал.

— Нравится? — послышалось за спиной. Он вздрогнул: так увлекся, что даже не услышал, как вошел Ральф.

— Не знаю, что и сказать, — признался Деррик. — Очень похоже на стиль моего брата.

— Кошмар, — Ральф засмеялся. — Не очень-то весело в тридцать узнать, что твои работы на уровне пятнадцатилетнего мальчика. Но не беспокойся, я не оживляю никаких чудовищ.

— Я что, все-все рассказал? — Деррик схватился за голову.

— Порядочно, насколько я могу судить.

У Ральфа была странная улыбка: вроде бы и приветливая, но вечно неуместная и адресованная будто не собеседнику, а чему-то стороннему. Деррик почувствовал себя неуютно и отвернулся.

— Мне пора идти, — пробормотал он, нагнулся и принялся обуваться. — Я и так здесь задержался.

— Ну что ж, иди. Держи мой адрес на случай, если передумаешь. — Ральф подобрал с пола лист с наброском и написал несколько слов.

Не похоже было, что он огорчен. А ведь еще вчера говорил о несбыточной мечте написать хоть одну стоящую вещь.

— Раскрашенный рисунок, если позволишь, я оставлю себе, — заметил он со смешком.

— Я не понимаю, чему ты все время радуешься, — не выдержал Деррик.

— Я улыбаюсь не тебе, а красивому человеку, запертому в тебе.

Вот дурь непонятная. Объяснил так объяснил. Своего триптиха, что ли, увидел в чужой форме носа?

— Что ж, тогда и я тебе кое-что скажу, — объявил Деррик, выпрямившись в дверях. — Ты мне вовсе не нравишься. Просто почему-то напоминаешь брата.

— Замечательно, — Ральф подмигнул ему. — Люди годами друг про друга неправду думают, а мы за какой-то день разобрались, что мы — не мы. Ну не молодцы ли?

— Хотел бы я так же легко относиться к жизни, — пробормотал Деррик.

— Да глупости. Мы оба мертвы, только каждый по-своему. Ну что ж, до свидания.

— Прощай.

Оставаясь в легком недоумении, Деррик закрыл за собой дверь, спустился по темной лестнице и вышел на улицу. Теперь в кармане, помимо газеты с письмом матери, лежал сложенный вчетверо рисунок. Развернув его, Деррик увидел надпись, идущую через весь лист: «Центр, 29-я улица, дом 5, кв. 11. Приходи любым».

Приглашение полетело в ближайший мусорный бак. И как можно было спутать? Олли никогда не изображал людей красивыми.

Невольно вспомнилась Лили. Должно быть, она сильно расстроилась. Жестоко, но ничего не поделать: расставание должно пойти ей на пользу. Разум у нее порядком затуманился. Странно, они не виделись какие-то сутки, а Лили уже казалась полузабытым лицом из далекого прошлого. Возможно, потому что Деррик никогда толком и не замечал ее в настоящем. Было жаль Лили, но никакой привязанности он не испытывал. Он мог закрыть глаза и увидеть в подробностях девушку с рисунка, похожую на нее: с кровью на губах и распахнутой чернотой глазниц. Олли назвал свою героиню убийцей, и Деррику подумалось, что нынешняя Лили похожа на нее куда больше, чем та, кого он впервые встретил в Серой деревне. Она стала слепой и безжалостной. Самоотверженная, добрая девушка, которая с риском для себя освободила его из плена, куда-то исчезла. Та Лили и мухи не обидела бы; она наивно винила Деррика в смерти старика и плакала в его объятиях в лесу. Сегодняшняя сама спокойно убила бы того старика. И Деррика, вероятно, тоже. Ее личность претерпела жуткие изменения; что ж, зато она теперь могла постоять за себя.

Какое-то время Деррик слонялся по улицам, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Собирался дождь, и это тревожило. Деррик заглянул в несколько больниц, но отовсюду его прогоняли, стоило открыть рот. Он уже начал жалеть, что выбросил адрес Ральфа. Идти было некуда. Если попробовать снять комнату на ночь, то любой мало-мальски порядочный хозяин спросит разрешение на переход границы, а непорядочный поднимет шум с порога, и вчерашнее избиение повторится. С Лили было проще. Даже если кто-то интересовался личностью ее спутника, она быстро находила объяснение.

Легче легкого принимать решения, когда сыт, согрет и терпимо себя чувствуешь. Еще утром Деррик не собирался продолжать знакомство с Ральфом, но сейчас многое отдал бы за то, чтобы вспомнить дорогу к нему. В голове сохранилось только число: двадцать с чем-то. Номер дома?

Деррик брел наугад, всматриваясь в слова и цифры на стенах, и так длилось несколько часов — пока совсем не стемнело. С улиц постепенно стали исчезать прохожие, зажигалось все больше окон, а затем все больше — гасло. Похолодало еще сильней. Ночь длилась вечность, и спустя сто лет Деррик узнал здание с номером «28». Сначала внутри мелькнула надежда, что жилище Ральфа нашлось само, но затем Деррик понял, что машинально дошел до дома, где жила мать Лили.

Он остановился в нерешительности. Разумеется, стучаться не стоило. Эти люди ему чужие. На первом этаже горел свет — кажется, там комната мальчика. Сердце сжалось, но Деррик заставил себя отвернуться и пойти дальше.

И тут хлынул дождь. Сразу и зло. Без капюшона и зонтика, одетый только в легкую куртку, Деррик быстро промок до нитки. Проклиная себя за слабость, он взглянул еще раз в сторону света в окне, и тот показался донельзя манящим и уютным.

В конце концов, можно предложить мальчику деньги или кровь — так Деррик пытался договориться с совестью, подбирая с земли горсть мелких камешков.