У Деррика потемнело в глазах.

— Лучше убейте меня, но спасите его! — закричал он, вскочив на ноги. — Если вам нужна жертва, оставьте его в покое, вот он я! Я чужак. Я с Севера. Я принес Безликую болезнь! Чтобы выкосить чертов Юг! Больше двадцати лет она дремала во мне. Я готов в любой сказке сознаться, какую бы вы ни придумали!

Он замолчал, с надеждой глядя на соседей, но на всех лицах горела прежняя тупая одержимость. Впрочем, кое-кто отвернулся. На секунду-другую в толпе повисла тишина, а потом заговорил Олли.

— Рик, — позвал он совсем тихо, и от звука его голоса у Деррика хлынули слезы. — Прошу тебя. Сделай, как они говорят. Я не хочу мучиться. Чтобы они продолжали издеваться надо мной, как им вздумается. И я хочу, чтобы ты спасся. Проживи достойную жизнь, Рик!

— Олли…

— Пожалуйста. Я тебя очень прошу. Это мое последнее желание, если хочешь.

Деррик вытер глаза рукавом, зажмурился, сделал глубокий вдох. Сердце колотилось о ребра, ноги подкашивались. Стиснув нож до боли в руке, он задумался, не зарезать ли себя. Так ведь проще, чем убивать брата. Умереть и больше не видеть мучений Олли. И не нести ни за что ответственность. И разом освободиться от страданий и груза вины. Как заманчиво.

Нет, это малодушно. Олли сам попросил, понимая, что уже не выживет. Зачем ему дальше истекать кровью и развлекать здешнее зверье? Деррик любит брата и поэтому должен исполнить его желание. Сначала убить его, а потом можно и себя.

Рука почти не дрожала, когда Деррик поднял оружие. Требовалось всего одно движение. Он успел заметить, как упрямо бьется жилка у Олли на шее, прежде чем стиснул зубы и полоснул его по горлу.

Дальше все застлало красно-черным туманом. Деррик упал и выронил нож; кто-то тряс его за плечо, ему что-то говорили. Когда перед глазами немного прояснилось, он увидел кровь у себя на ладонях, и его немедля стошнило. «Все-таки ты доказал нам свою солидарность… — эхом долетало до сознания. — Вместе мы победили болезнь…» Потом Деррик закричал и на время перестал слышать противные чужие голоса. А потом взглянул на Олли и встрепенулся, решив, что нужно скорей перевязать его раны. Никто больше не мешал, и Деррик пополз к Олли, на ходу пытаясь оторвать рукав от рубашки.

— Помогите мне! — обратился он к соседям. — Мы не можем его потерять. Он станет великим человеком. Вы все будете гордиться знакомством с ним! Олли! Очнись!

Кто-то тронул его за плечо, и, подняв голову, он увидел грустное и усталое лицо Мэри Ди.

— Приди в себя, — сказала она. — Ты положил конец его страданиям.

Деррик с удивлением посмотрел на нее.

— Это абсурд, — возразил он. — Я люблю его больше, чем самого себя. Я не мог убить его. — И, вернувшись взглядом к Олли, вновь сорвался на крик: — Да помогите же, вы разве не видите, что он истекает кровью?!

На миг воздух опалила тишина, а потом кто-то заплакал.

***

Деррик очнулся, чувствуя на лбу что-то холодное и приятное. Снаружи заливались соловьи — самый мирный звук на свете. С трудом подняв руку, он стянул с головы мокрое полотенце. Тело не слушалось: везде гнездилась тупая боль.

Странно, что он еще жив. Он ведь собирался покончить с собой, но явно не успел, а теперь лежал, обложенный подушками, будто невесть какая шишка. Как он вообще попал в постель, кстати, чужую? Может, ему все приснилось? И кровь, и дым, и жилка у Олли на шее.

К горлу подступила паника, Деррику стало трудно дышать. Хватая ртом воздух, он услышал скрип стула, а потом увидел и свою сиделку. Мэри Ди.

Нахмурившись, она потрогала его лоб, потом подобрала полотенце и вернула на место. На секунду Деррика опалило жаром. Мэри Ди горела.

— Ты… — прохрипел он, — у тебя Безликая болезнь?

— Нет, это у тебя упадок сил. Бедняжка. Надо хорошенько отдохнуть. И мне тоже, — она села обратно и уронила голову на руки.

Деррик напрягся, стиснул зубы и заставил себя сесть. Мир качнулся, но почти сразу встал на место. В нос ударил запах трав: над изголовьем сушились пучки полыни и шалфея. С потолка, покачиваясь, свисали размалеванные фигурки: олень, змея, заяц. Логово колдуньи.

— Куда-то спешишь? — сонно спросила Мэри Ди. — Мы уже везде успели. И теперь можем праздновать победу.

— Над чем? Над человечностью? — обронил Деррик. Внутри поднималась спокойная уверенность в том, что Мэри Ди заслужила болезнь и смерть. Как и все остальные.

А он — заслужил ли? Не слишком ли простым наказанием за содеянное будет самоубийство? Это ведь побег. Малодушие. Эгоизм. Легче легкого расстаться с тяжестью на сердце, от которой не продохнуть и не разогнуться. Ускользнуть от себя; не быть.

— Как я мог? — спросил он пустоту, глядя в пол.

— Так было надо, — отозвалась Мэри Ди.

Деррик вздрогнул: он успел забыть, что не один в комнате. Голова отказывалась работать. Горе то просыпалось и царапало горло, то падало обратно жгучим комом. Но одно неизменно оставалось на месте: отвращение к себе.

— Как подобное может быть «надо»?

— Хочешь более подробное объяснение? Ну хорошо. Либо ты трус, убивший брата ради спасения собственной шкуры. Либо в глубине души ты всегда ненавидел его. Либо ты все-таки знал, что с его смертью болезнь отступит.

— Знал? — Деррик чуть не рассмеялся. — Это было бессмысленное убийство, эпидемия не прекратится. Неужели ты не поняла? Ведь ты все подстроила?

— А если и я? — Мэри Ди повысила голос. — Руки-то в крови у тебя.

— Как можно ненавидеть Олли до такой степени, чтобы желать ему смерти?

— Не передергивай. Я желала жизни себе и остальным. Оливер ведь действительно создал болезнь, он сам сознался. Пришел ко мне домой, стал намекать, что у него особая кровь и чуть ли не ключи от любой судьбы и жизни. А потом еще и всем рассказал. Я из него клещами признание не вытягивала.

У Деррика перехватило дыхание. Точно, Олли же предлагал ей кровь. Выходит, она не так поняла. Разве можно туманно выражаться в присутствии Мэри Ди? Дочь колдуньи, не испорченная образованием и познаниями в медицине, только и умела, что мыслить ритуалами. И она всегда плохо относилась к Олли. А он, должно быть, просто утратил дар речи в ее присутствии. Любовь превращала его в неловкого косноязычного дурня.

— Людям нужны были вера и разрядка, — продолжила Мэри Ди. — Я дала им это. И скажи спасибо, что ты не попал на место Оливера. Я спасла тебе жизнь, на минуточку. Понимаю, тебе тяжко пришлось, но иначе тебе не простили бы близость с ним.

Какая чушь. Ее рассказ — ничего, кроме чудовищных наслоений абсурда. Горячечный бред. Деррик дрожал, чувствуя, что вот-вот закричит. Можно ли вынести беспощадную нелогичность жизни, когда она кривляется прямо перед твоим лицом?

— И не только близость, — Мэри Ди еще не закончила. — Вообще-то изначально все сошлись на том, чтобы убрать не Оливера, а тебя. Пусть ты и жил с нами, ты — чужак. Северяне — наши враги. Поэтому благодари судьбу за мое вмешательство и такого сговорчивого «брата», — она с иронией подчеркнула последнее слово, напоминая об отсутствии кровной связи меж ними.

— Хочешь сказать, что соседи бездумно искали, кого бы разорвать?

— В деревне копилась агрессия. Все напуганы и больны. Нужно было наказать кого-нибудь, а хотя бы и невиновного. Но теперь дела пойдут на лад. И… тебе никогда не приходило в голову, что Оливер не должен был вырасти?

Деррик потер лоб, надеясь, что ослышался.

— Намекаешь на то, что собиралась убить его еще до эпидемии?

— Я видела создание, которое он нарисовал. Таких тварей попросту не существует.

Да, глупо было надеяться, что никто ничего не заметит. Мэри Ди понимала, на чьей стороне Деррик, и до поры держала наблюдения при себе. Но тогда выходило, что Олли умер бы и без эпидемии? Неизбежно. Где угодно. Страшное осознание.

— Мы ведь не знаем, как он распорядился бы своим даром, — тихо сказала Мэри Ди. — Это кошмарная сила. И он не осознавал ее. Рисовал что попало. Таких, как он, надо убирать, пока они что-нибудь не натворили.