А еще он видел, как она изображает тупую телочку, чтобы выудить нужную информацию, а еще он видел, как она играет на допросах хорошего копа, когда он сам играет плохого копа, и наоборот. Она всегда делает то, что нужно делать. Без исключения.

Нет. Не может быть…

— Господи… — бормочет он — и его голос кажется ему самому таким странным, что он немедленно замолкает и комкает, комкает полусырые мысли и запихивает их поглубже, потому что просто не может их принять.

Когда открывается дверь, он стискивает подлокотники, умом понимая, что это, скорее всего, Эмма. Викторию оперируют, врач четко сказал, сколько времени займет операция и что-то еще, о чем он упорно отказывается думать.

Это и правда Эмма, и он расслабляет пальцы. Он берет стакан, пьет воду. Кто знает, удержится ли эта вода в его желудке, но всё лучше, чем думать о том, что сказал врач, или мысленно собирать воедино кусочки случившегося.

Они не разговаривают — Эмма слишком хорошо его знает и не пытается отвлечь его бессодержательными беседами. На стене цифровые часы, на которые он старательно не смотрит.

— Хочешь, я позвоню ее матери? — спрашивает Эмма, и ему ненавистен тон ее голоса.

И то, что она говорит.

— Нет, — отвечает он, и говорить больно, и он не хочет говорить, он хочет — поменяться с Викторией местами. Он с радостью, не задумываясь, занял бы ее место на операционном столе.

— Я ее… — Напарник? Бойфренд? Чмо, которое не сумело вовремя добраться до этого гребаного подвала, у которого в ящике для носков уже несколько дней лежит кольцо? Он смотрит на Эмму. — Я должен сам.

Но ему не нужно ничего делать, потому что открывается дверь, и Уильям сразу узнает женщину, стоящую между двумя мужчинами: это мать Виктории.

***

Мать Виктории безутешна, она виснет на Джоне Конрое, как персонаж дрянной мелодрамы девятнадцатого века. Ее первый муж был оперативником секретной службы, убитым при исполнении служебных обязанностей, ее брат, насколько известно Уильяму, так вообще нахер руководит секретными службами, а она выглядит нежным цветочком на грани обморока.

— Что случилось с моей Дриной? — кричит она, и Уильям рад, что ему есть на чем сосредоточиться: теперь понятно, думает он, почему Виктория из кожи вон лезет, чтобы не сталкиваться с матерью.

Он несправедлив к ней, но он не способен заставить себя ей сопереживать.

— Что случилось с моей дочерью? — повторяет мать Виктории.

Он смотрит на дядю Виктории. Хороший вопрос, на который ему тоже хотелось бы получить ответ.

О, Уильям знает, что случилось — он был там, чего он не понимает, так это почему.

Взглянув на него, женщина бледнеет.

— Боже мой! — восклицает она. — Это что, это кровь моей дочери?

И у него в голове словно щелкает переключатель — он не способен уже чувствовать к ней ни гнева, ни возмущения. Он знает, что она переживает сейчас, потому что пережил это сам, и никому на свете не пожелает такого душераздирающего горя.

— Что произошло? — всё повторяет и повторяет она, с каждым разом всё отчаяннее. — Что вы сделали с моей девочкой?

Он игнорирует ее слова, он даже не вздрагивает, вспомнив, что Каро сказала нечто похожее, когда умерла Эмили, он просто помогает ей сесть. Он ощущает на себе взгляды дяди Виктории и и Конроя — и как-то рассеянно понимает, что хоть и смыл кровь с рук, рубашка его всё так же вымочена насквозь.

— Вы должны были ее уберечь, она говорила, что с вами она в безопасности! — говорит мать Виктории — не говорит — кричит, и Уильям держит ее руки, потому что — ну что еще ему остается?

Она права. Он напарник Виктории, и он подвел ее, он так ее подвел.

— Достаточно, Мари-Луиза! — говорит дядя Виктории, говорит холодным, не терпящим возражений голосом.

Мать Виктории сжимает губы и отдергивает руки.

— Я полагаю, — обращается дядя Виктории к Уильяму, — что вы обладаете исключительным правом принимать медицинские решения в отношении моей племянницы. Я прав?

Исключительным правом? Такое вообще возможно?

Уильям кивает. О, если этот мудила хочет оспорить его право, он его просто убьет. Но дядя Виктории, кажется, читает его мысли:

— Не соблаговолите ли пойти со мной, чтобы ознакомиться с текущим прогнозом ее состояния?

Его глаза не голубые, как у Виктории, но взгляд и изгиб брови необыкновенно похожи. Только врет он гораздо лучше, чем Виктория.

Он переглядывается с Эммой, и та кивает. Она скажет ему, если что-нибудь изменится. Ему очень не хочется выходить, но дядя Виктории говорит:

— Это займет всего минуту, Уильям.

Уильям не агрессивный человек, никогда таковым не был, но он также никогда не ходил в рубашке, пропитанной кровью Виктории — всё когда-то бывает в первый раз, и едва они делают несколько шагов за порог комнаты, как он швыряет дядю Виктории к стене.

Леопольд выше него, Леопольд кажется совершенно ошеломленным этой его вспышкой, и это стряхивает с Уильяма последние остатки оцепенения.

— Вы использовали ее как приманку!

Он надеется, что ошибся, что Виктория просто оказалась не в то время не в том месте, но его слова, кажется, по-настоящему задевают Леопольда — и Леопольд ничего не отрицает.

Тот человек в подвале держал Викторию за шею, и Уильяму хочется, чтобы этот напыщенный засранец на собственной шкуре ощутил то, через что пришлось пройти его племяннице — он подозревает, что дядя Виктории при желании легко мог бы вырваться и вырубить его, но тот не делает и попытки.

— Она захлебывалась кровью, слышите? Вы использовали ее как приманку, и теперь она умирает! — шипит Уильям.

Это правда. Всё правда. И то, что Виктория кашляла кровью — и то, что ее дядя использовал ее как приманку, чтобы изловить человека, убивавшего оперативников МИ-6, и теперь она может умереть.

Он отступает на шаг. Леопольд смотрит ему в глаза. Он любит Викторию — он только-только начинает осознавать, что произошло, но Уильям не способен сейчас сочувствовать ему.

— Вы использовали наши с ней отношения, чтобы добраться до нужного вам человека, теперь-то вы счастливы?

— Она… предложила это добровольно, — не сразу отвечает дядя Виктории. В нем сейчас нет ничего от того мудака, с которым он когда-то сидел в машине. Леопольд выглядит до смерти напуганным.

— А, ну так это совсем другое дело, тогда всё в порядке, да? — Он совсем не удивлен, что Виктория вызвалась быть приманкой. Ох, как он будет зол, когда Виктория выкарабкается, когда ей зашьют аорту, когда она перестанет кашлять кровью. Сейчас ему нужно только одно: чтобы она выжила. Он просто не может ее потерять.

— Нет, — говорит Леопольд, — не в порядке. Я не… и я не счастлив, Уильям. Отнюдь!

— Вы приказали ей не реагировать? Не вырубать мерзавца? — спрашивает Уильям.

Леопольд кивает.

— Знаете, она говорила мне, что вы самый порядочный человек в вашей семье. Она явно ошибалась!

Он мотает головой, он хочет быть как можно дальше от этого человека, но слова Леопольда останавливают его:

— Я люблю свою племянницу больше всего на свете, Уильям — всё должно было пройти иначе!

— Значит, у нас с вами есть что-то общее, — говорит Уильям.

Дядя Виктории на секунду прикрывает глаза.

— Я велел привезти вам сменную одежду — и кстати, поздравляю с поимкой первого серийного убийцы!

Когда кулак Уильяма врезается в челюсть мудака, костяшкам его пальцев даже не очень больно.

========== Глава 4 ==========

Время идет. Дверь всё не открывается, и Уильям меряет шагами пол. Родственники Виктории по-прежнему здесь, и все они старательно игнорируют друг друга. Он подписывает бумаги, заранее подготовленные рапорты о том, что произошло в том злосчастном подвале, всё это безо всякого интереса.

Он пьет воду, он запускает пальцы в волосы, он дремлет на стуле, и кошмары его так страшны, что когда он просыпается, даже мать Виктории глядит на него с жалостью.

— Я хочу жениться на ней, — говорит он спустя шесть часов ожидания.