***

Мало что изменилось с тех пор, как Уильям был тут в последний раз. Всё тот же старый дом, всё то же место, где прошло каждое лето его детства, в играх с братом и сестрой, за чтением и наблюдением за грачами, когда Скотланд-Ярд никак не фигурировал в его мыслях о будущем.

Каро никогда здесь не нравилось: слишком тихо, а она всегда боялась тишины. Зато Огастас обожал парк, и они проводили здесь много времени: потому-то — сейчас он может себе в этом признаться — он не появлялся здесь с тех пор, как не стало сына.

Он рассказывает об этом Виктории, пока та распаковывает сумки — она настояла на этом, она хочет доказать ему, что с ней всё нормально, что с ней не нужно обращаться как с хрупкой фарфоровой вазой. Он вообще много в последнее время говорит об Огастасе, а она всегда слушает. Он говорит не только о плохом, не только о кризисах, не только о том, как Огастас боялся темноты, о том, что Огастас выглядел спящим, когда он нашел его, хотя сердце его не билось. Нет, он вспоминает и хорошее: как он гордился и до сих пор гордится своим мальчиком, каким он был невинным и наивным, и как ему больно, конечно, больно — ведь родители не должны переживать своих детей, это против законов природы — больно, но в то же время почему-то хорошо. И Виктория всегда рядом, когда он вдруг больше не может говорить.

Но в этот конкретный момент он счастлив. Он с Викторией, она улыбается, и ее улыбка заразна. Она хочет посмотреть дом, она кипит жизнью, она помогла ему принять его прошлое и наполнила его настоящее — она единственное будущее, которое ему нужно.

— Я… сначала мне нужно кое-что тебе показать, — говорит он. — Вперед, за мной.

— За тобой — куда угодно, — отвечает она. Она по-прежнему улыбается, но в голосе ее он слышит волнение, слышит любовь.

***

Они идут рука в руке — сердце Уильяма выплясывает странный танец в груди. В кармане у него кольцо. Он думал о том, что он скажет и как, и где, много месяцев думал — это должно быть именно то самое место, то место, где он сидел, упоенный окружающей его природой, погруженный в раздумья — как самый настоящий, выражаясь словами Эммы, романтичный дрочила печального образа.

Он улыбается, и вокруг него прекрасное утро, и от красок природы захватывает дух, и у озирающейся по сторонам Виктории глаза горят от восторга и благоговения, волосы свободно рассыпаются по плечам — вот он, тот самый момент, он чувствует это каждой клеточкой своего тела.

Он замедляет шаг и наконец останавливается: вот его любимое дерево. Но это прошлое. Настоящее — это женщина, которая смотрит сейчас на него, которая всё еще слишком худа после длительного пребывания в больнице, которая оставляет его без подушек, которая умудрилась впихнуть в свою квартиру все его вещи и каждой из них найти место, будто они были там всегда.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, — говорит Уильям.

Виктория по-прежнему держит его за руку и улыбается.

— Мне тоже, — говорит она.

Он открывает рот, но она не дает ему заговорить, приложив палец к его губам.

— Спасибо, что привез меня сюда. Я знаю, как это место важно для тебя.

Она медленно отнимает палец, и ему кажется, что она хотела сказать что-то еще, но в последний момент передумала.

— Я раньше постоянно приезжал сюда, смотрел на грачей. Мне кажется, у них многому можно поучиться. — Он тянет время. Он хочет сделать всё как следует, опуститься на одно колено и задать вопрос, но почему-то всё болтает что-то не то.

— Я где-то читала, что грачи выбирают себе пару только раз и на всю жизнь, — говорит Виктория.

Он улыбается. Это правда — и он думал, что у него был только один шанс — на любовь, на брак, на детей. Он думал, он был уверен, что больше никогда не может быть и не будет счастлив.

— Я циник, — говорит он. Да, он циник — по большей части, но Виктория исключение, всегда была исключением.

Она молчит, даже если и не согласна с тем, что он только что сказал.

— Я… — запинается он. — Я…

— Уильям…

Он шумно выдыхает:

— Я думал, что никогда больше не буду счастлив. Я думал, что не заслуживаю счастья. Я до сих пор не понимаю, чем я…

— Ты просто был собой, — перебивает Виктория, — ну и скулы и голос внесли свой вклад.

Он улыбается: даже в самом начале, когда они едва знали друг друга она умела заставить его улыбнуться, и он уже тогда должен был понять — но, к счастью, не понял. Иначе тотчас сбежал бы от нее прочь.

— Я хочу сказать, что… — говорит он после секундной паузы, радуясь, что не сбежал, что она не позволила ему сбежать, — что не представляю своей жизни без тебя, я не хочу…

Она моргает, и в глазах ее он видит удивление. А ведь он думал, он верил даже, что она подозревает о его намерениях. А она не подозревает.

Вот уж действительно два идиота, как Эмма неустанно ему повторяет.

Поэтому он делает то единственное, что может сделать — опускается на одно колено, держа ее за руку, так старомодно и так излишне: они ведь уже живут вместе, и этого не изменят подписи на документах и кольца. Ничто этого не изменит.

— Виктория, ты выйдешь за меня замуж?

Тянется бесконечно мгновение, а она всё не произносит ни слова, а потом — это же Виктория, он-то знает, что она никогда не перестанет его удивлять, и он никогда не перестанет влюбляться в нее —

Она вдруг тоже опускается на одно колено и говорит:

— Ты спас меня, Уильям. В тот день в подвале и каждый день до того…

Он ждет, затаив дыхание, он не дышит — а ладони Виктории лежат на его щеках, и в глазах ее слезы.

— Да, — говорит она. И повторяет снова и снова, перемежая слова поцелуями и смеясь. Позже они поделятся с друзьями отредактированной версией событий, они не расскажут, как смеялись, как обнимались, как не могли перестать трогать друг друга, как оба твердили: «Да, да, да».

— Мама точно захочет, чтобы свадьба была в Кенсингтоне, — говорит Виктория позже, гораздо позже, когда кольцо, это его импульсивное приобретение, уже красуется на ее пальце, когда они лежат в кровати, сплетенные объятьями.

— Очень может быть.

— А ты бы… — она целует его шею, он гладит шрам на ее груди, всё еще не веря, что это происходит наяву, — …ты бы не возражал, если бы мы поженились здесь?

И это было бы логично и очевидно: его прошлое, настоящее и будущее в этом доме. Новые воспоминания в копилку к старым.

— Абсолютно, — отвечает он.

— Уильям? Между прочим, чтоб ты знал, — добавляет она, когда он уже закрывает глаза.

— Что, любовь моя? — спрашивает он сонно.

— Мне не нужно кольцо и пышная свадьба — меня всё это никогда не интересовало. Я просто хочу быть с тобой. Больше мне ничего не важно.

И он знает, что это правда. Он верит ей. Он думал, что у него никогда не будет второго шанса на счастье.

Он так рад, что ошибался.

— Я знаю, — говорит он.

— Ладно, но с мамой будешь объясняться сам.

Он усмехается и чмокает ее в макушку.

— И не укради у меня дядю Леопольда — он поведет меня к алтарю.

— И в мыслях не было.

Она целует его в губы.

— А ты знал, что на работе меня называют миссис Мельбурн?

— Правда? — делает он невинное лицо.

Она знает, что он лукавит, но улыбается ослепительной улыбкой.

— Мне всегда нравилось, как это звучит: «миссис Мельбурн», — говорит она.

Ему тоже.

— Значит, одна сплетня всё-таки оказалась правдой, — зевает он.

Прижимаясь улыбающимися губами к его плечу, Виктория бормочет:

— Значит, решено: мы проведем вместе всю оставшуюся жизнь.

Всю оставшуюся жизнь. Ему не терпится начать.