Росья выдохнула. Что тут сказать, разве её слово что-то изменит? Отец уже принял решение, взяв выкуп. И чтобы облегчить и развеять его душевные противоречия, Росья всё же осмелилась сказать:

– Ныне настало сложное для нас время, и верно, угодно так богине-пряхе… – она смолкла, чуя, как сердце и вовсе перестало стучать – уж не подумает ли отец про неё, что она сама навязывается в невесты к княжичу?

Однако Доброга только невесело хмыкнул, качнув головой.

– Так угодно…  – повторил он дочерины слова. – Да…

Он глубоко задумался, глаза его сделались туманными.

– Ты не Станислава… – ответил он, ещё больше погружаясь в думы.

А ведь так статься может, что этот разговор окажется последним, но Росья не находила слов сказать что-то утешительное, ласковое, как это выходит у матушки. Искала и не нашла.

– Ты там гляди мне, – ответил он невпопад.

Росья поняла, что Доброга тоже искал речи, кои должны стать последним напутствием, и только и вышло, что вскинул он суровый взгляд, выказывая отцовскую строгость.

– Ладно, – сжал он грубыми мозолистыми пальцами коленку, – значит… высыпайся, а завтра в дорогу собирайся. Если обветрит, – отец поднялся, направляясь к двери, но остановился и обернулся.

– Всё же тебе повезло больше. Станислава… – сглотнул он, – непутёвая девка… – он не договорил, замолк, верно, подбирая слова, но не нашёл подходящих. Тяжко выдохнул и вышел.

Росья, казалось, вечность смотрела на закрытую отцом дверь, осознавая, что с этого мига жизнь её поменялась, но что грядёт вместе с этим, ей пока это не раскрывалось. Все её предчувствия сбылись. Вдруг Росья вспомнила, что Дарко упомянул о бабке, значит, он виделся с Бреславой. И невеста им нужна не простая, да только что ценного было в ней, Росья не могла взять в толк. Не умеет даже предсказывать, когда то требуется. А по хозяйству мать хоть и учила её содержать дом, да всем женским премудростям, но куда ей потянуть целую свиту черни, а её, поди, там тьма. Росье сделалось по-настоящему страшно. Вдруг не справится, опозорится только перед всеми, вот стыдоба будет на её голову. Но ещё вдруг взволновало её, кому из братьев она станет женой? Верно, сперва, должен старший венчаться.

Росья, подобрав ноги с пола, забралась под одеяло, долго прислушивалась к звукам. Но внизу, в горнице, царила тишина, все, наверное, уже разлеглись по местам. И снова сделалось нехорошо внутри. Сцапав к себе кошку, затаилась, неотрывно разглядывая озаряемый светом огня потолок, и пыталась вспомнить о бабке хоть что-то.

«Почему дар провиденья именно мне передался?» – вдруг всколыхнулся вопрос.

Матушка – дочь Бреславы, ей и то не передалось по крови, как и старшей Станиславе, так почему Росью настигло это? Слишком мало она знала о бабке и матушку не выспрашивала никогда о ней, не до того ей было. Теперь поздно спохватилась. Ушла ведунья.

Дарко проснулся, почуяв весомую тяжесть от того, что на ноги кто-то забрался. Спросонок чертыхнулся, подумав невольно, что домашний дух балует, оказалась, слава Велесу – кошка. После долгого пути да попарившись в баньке и сытно отужинав, спал Дарко крепко. Оказавшись в тепле и сухости, едва прикрыл глаза, как провалился в глубокий сон. Мягкая постель и просторная лавка показались ему удобнее собственной опочивальни, хотя после слякоти и сырости ему и сеновал показался бы блажью.

Княжич откинул к поясу влажное покрывало – в клетушке, куда его вместе с побратимом вчера отправили спасть, было так жарко, что не только грудь, но и ладони покрылись липким потом. Задышав размеренно, он ощутил после утомительной дороги долгожданную бодрость в теле и утреннюю, вполне ожидаемую весомую напряженность естества. Отгоняя прочь горячившие кровь помыслы, что начали против воли рождаться перед внутренним взором, Дарко тягостно вздохнул, обращая своё внимание на клеть.

Здесь оказалось по-домашнему уютно, ему понравилось у Доброги. Хозяева приветливые и слыли добрыми людьми, что редкость – вольные весьма враждебно встречают пришлых, особенно посланцев больших городищ.

Окинув сонным взглядом стены, Дарко отметил, что терем, добротно сложенный из цельных брёвен, долго сохранял тепло в хороминах даже зимой. Взгляд остановился на притолоке, украшенной диковинной резьбой. Староста Доброга хоть и имел богатый сосновый терем, да только видно, что настали для него тяжёлые времена. На стол накрывала не чернь, сама хозяйка, да и яством не шибко подчевала: ни лещей, ни запечённой щуки, а из питья – квас да сбитень. На постоялом дворе и то стол богаче был, а сомнений не вызывало, что Доброга согласится отдать младшую дочку. Потуги найти пусть и одну внучку бабки Бреславы увенчались успехом. Успел. Приподнятый дух не омрачало и то, что вновь предстоит обратный путь к Дольне под проливным дождём.

Хорошее здесь было место. Тишина, лес дремучий, всё пролески да лощины, разрываемые озерцами и реками. Деревеньки встречались редко, да и те с малой горсткой народа, а то вовсе заброшенные. Видно, уходили племена всё глубже в лес. Дарко и не знал, что на сотню вёрст к северу от Дольны такая глухота дремучая. Здесь всё было диким, даже избы венчались резными коньками в виде странных животных, то и вовсе настоящими черепами волов и лошадей. А народ каков? Да взять хотя бы ту девчушку, что попалась им по пути окрест Елицы, когда бескрайний лес оборвался и появился просвет. И откуда она взялась? Не побоялась путников, ведь как смело смотрела, и в одиночку, без охраны надёжной, ходить в кущи да в непогоду не страшно ей. Дарко припомнил большие зелёно-серые, как лесные дебри, глаза юницы на влажном от мороси бледном лице – заглянешь в них и одуреешь. Хороша. И всё же странным казалось, что путница и в самом деле живой человек. Может, морок, навеянный Берегиней, или сама благодетельница и есть?

Дарко встряхнул головой, и потёр ладонью глаза, сглотнул, понимая, что дико хочет пить.

За не такое уж и долгое время пути многое успело приключиться: то медведь выходил на тропу, здоровый, пышущий лесной силой, с мокрой от мороси шерстью и листвой в ней (пришлось рогатины доставать, что бы отпугнуть увальня), то лось с рогами пудовыми. Звери дикие будто преграждали путь всадникам, появляясь не пойми откуда. Но благо, беда обошла, и сам Хозяин не попыталась их остановить и запутать.

Послышался храп у противоположной стены. Полад очнулся на миг, продирая глаза, но вновь отвернулся к стенке. Что ж, было только раннее утро, и можно было подремать ещё, но Дарко вконец проснулся, сел, слушая раскатистое мурлыканье. Не терпелось проверить горницу и убедиться в том, что староста не вернул зарок.

 Опустив ноги и ощущая ступнями такой же тёплый пол, он протянул руку и погладил рыжую кошку.

– Чья будешь? Как там звать твою хозяйку? Росья?

Дарко ухмыльнулся и поднялся, подбирая со скамьи  рубаху. В тишине оделся и, бросив взгляд на Полада, который и не собирался просыпаться, подпоясавшись, вышел из клети. Горница пустовала, залитая утренним холодным светом, что проникал в хоромину через бычьи пузыри небольших окон. Стол, как он и думал, пустовал, только ждал своего часа печёный хлеб, накрытый вышитым рушником, да крынки с молоком и квасом в резных берёзовых чарках, любовно выставленных для гостей. Дарко даже прошёлся, чтобы окончательно убедиться, что зрение его не подводит – нигде не было узелка с зароком.

«Попалась краса», – довольно хмыкнул он и направился к выходу.

В сенцах хлопотала над печью молоденькая чернавка, помешивая в чугуне, судя по запаху, ячменную кашу. Завидев Дарко, она было застопорилась, кругленькое лицо вытянулась, растерянность вместе с робостью скользнули в тёмных глазах, но быстро очнувшись, поздоровалась. Княжич не стал смущать своим присутствием её и спешно вышел на крыльцо.

Утро встретило его хмурившимся небом, в котором ворочались немереной тяжести тучи, но дождя не было. Небольшой двор уже заметно подсох за ночь, к обеду так и вовсе тепло разгуляется. Ныне везло неслыханно. Дарко под пение петуха и лаянье где-то за околицей пса прошёл к выставленной наружу бадье. Закатав рубаху до локтей, опустил руки в дождевую воду, сложив ладони лодочкой, зачерпнул, плеснул в лицо. Прохладная водица враз ободрила. Стало совсем хорошо, хоть в пору прямо сейчас в дорогу снаряжаться. Сдёрнув полотно с гвоздя, отёрся. Скрипнула дверь, и на порог выскользнула чернавка, всё так же смущённая, в руках ведро. Девица, пряча глаза, чуть ли не бегом припустилась со двора, в мгновении ока скрылась за калиткой, только и мелькнул подол юбки. Дарко встряхнулся. Вот ведь неурядица! На прислужниц стал засматриваться!