— Вот как! — воскликнул Фемистокл. — Послушная жена у Аристида. Я не удивлюсь тому, что не разгадал неприятный нрав старшего брата. Трудно было разгадать. В ту пору он показался мне удивительно внимательным и добрым человеком. Еще он показался мне тогда бескорыстным. А ты сама знаешь, как я ценю бескорыстие. Но это была личина, а под ней таилась самая настоящая корысть. Но мне кажется, что эти неприятные черты присущи именно Аристиду, а твой Андрокл мягче и добрее. Не огорчайся, Эпиктета, — промолвил Фемистокл, — уйми слезы, Не брани Клеонику. Если ей так лучше, пусть все остается по-прежнему. Пусть будет счастлива своим богатством и своими детьми. Мне только жаль, что и дети будут подражать Аристиду. Но что поделаешь?

— Отец, не подумай, что и со мной может произойти такое превращение. Я никогда не оставлю тебя. Я никогда не покину дом, в котором ты живешь. Я буду постоянно заботиться о тебе. Сейчас мне кажется, что в дни рабства и тяжкого труда ты был счастливее.

— Так оно и есть, моя Эпиктета. Я не знал устали потому, что шел к великой цели. Я стремился к свободе и к счастью моих детей. Сейчас все это уже осуществилось, но, как видишь, я не испытываю радости. Наоборот, я близок к разочарованию. Я все думаю о том, как случилось, что Клеоника стала такой черствой, равнодушной и безразличной к самому близкому человеку?

Но если можно забыть отца, то ничего не стоит отказаться от сестры и брата. Не для того ли создаются большие семьи, чтобы жили в дружбе и помогали друг другу? Велика ли радость от богатства, которое лежит в виде клада и никому не приносит пользы? Я понимаю, что достояние Аристида принадлежит ему и он волен им распорядиться. Но если у тебя есть сердце, то и без больших затрат ты можешь оказать внимание и помощь близкому человеку. Разве я нуждаюсь в том, чтобы Аристид меня кормил? Нет, я могу и его с детьми прокормить. А вот во внимании дочери я нуждаюсь. И право же, никто не пострадал бы, если бы Клеоника иной раз навестила отца, и приготовила ему еду из овощей, припасенных самим Фемистоклом. И это нужно не потому, что я сам о себе не могу позаботиться, а совершенно необходимо как знак внимания, как память, как желание сделать приятное старому человеку, своему отцу. И на все это у Клеоники недостает ни души, ни желания, ни внимания. Равнодушие — вот ее беда. Скажи ей, что я освобождаю ее от всяких забот обо мне. И ходить в мой дом ей незачем. А если внуки пожелают увидеть деда, пусть приходят. Внуки пока еще ни в чем не провинились.

В этот день Фемистоклу было так горько, как было только при потере жены, которую он очень любил. На пятый год пребывания в Пантикапее он уже избавился от долгов за покупку дома, уплатил долг и проценты Аристиду и полностью освободился от мелких займов у Гордия. Теперь бы ему почувствовать радость свободы и благополучия. А вот нет этого. Дорион все еще в Риме в услужении у Фабии. Собрать деньги для дальнего путешествия в Томы оказалось очень сложным. Но вот в последнем своем письме он писал, что закончил переписку лучших сочинений Назона и теперь имеет достаточную сумму для поездки в Томы. Он решил вначале навестить господина, помочь ему по возможности, а потом приедет в Пантикапей, и навсегда.

«Дождаться бы этого счастливого дня, — думал Фемистокл. — Состарился я и устал от невзгод. Давно уже ничему не радовался, не смеялся весело, как бывало прежде. И получается что-то непонятное. Трудился, спешил, маялся — достиг цели, и нет уже сил радоваться. И почему-то в старости приходит разочарование, которого раньше не было и в помине. Чем объяснить? Когда был рабом и поваром, право же, было легче жить. Бывало, вкусно поешь — и доволен. Бывало, принесешь дочкам лакомство — и доволен. А теперь дочки живут в богатстве, а ты недоволен, старый брюзга!.. Неправ я, — сказал себе Фемистокл. — Когда человеку трудно, он должен вспомнить о друге. Друг всегда поймет и найдет слова утешения. Пойду-ка я к своему бесценному другу Гордию. Ему богатство не принесло вреда. Он как был добрым человеком с открытой душой, таким и остался. Своей любовью к труду он многого достиг. Его знают и любят за трудолюбие, но еще больше — за доброту. Вечно он о ком-то печется. Все афиняне, живущие в Пантикапее, знают его. К нему запросто приходят со своими бедами, да и с радостями приходят. И он участвует во всех делах человеческих, словно послан людям самой Афиной. Как я понимаю его душу, — думал Фемистокл. — Как ценю его щедрость. И как хотелось бы сделать ему что-то доброе, приятное».

И Фемистокл придумал. Увидеть красивую землю и заработать во время путешествия. Еще по дороге в Пантикапей он мечтал побывать в Колхиде. Он договорился с Никостратом и внес ему деньги за путешествие в Колхиду. Никострат уверял, что пройдет меньше месяца в плавании к берегам, где в давние времена высадились аргонавты, чтобы добыть золотое руно. Никострат рассказывал о том, как красива эта земля, какие тучные пастбища на ней, какие удивительные цветы и растения встречаются там. Все решено, теперь дело за Гордием. Согласится ли он принять такой необычный подарок?

— На целый месяц бросить мою гончарную? В уме ли ты, мой друг Фемистокл! — кричал Гордий, а глаза его смеялись. — Ты зовешь меня на прогулку, будто я богатый всадник. А я ведь попросту гончар. Мои руки не знают отдыха больше сорока лет. И вдруг такое событие.

— Но как можно отказаться от такой примечательной затеи, ведь за все уже уплачено и Никострат ждет нас на своем суденышке! Мы славно проведем месяц, да еще заработаем, повезем с собой твои расписные кратеры и блюда, а там купим шерсть. Посейдон в добром настроении, он даст нам свежий ветер, а бурю остановит. Согласись, Гордий, не огорчай меня. Поручи дела старшему сыну, он у тебя такой умелый.

— Неосторожный ты человек, Фемистокл, внес деньги, не поговорив со мной. Но если говорить по-честному, то и мне самому хочется посмотреть на землю, где аргонавты добыли золотое руно. Пожалуй, я составлю тебе компанию. Ты прав, нам надо взять с собой денег и гончарных изделий, чтобы закупить там мягкой белой шерсти. Говорят, что там она дешева, а здесь ее не добудешь.

— За этим и гонит свой парусник Никострат. Он закупает там тюки этой белой шерсти и везет ее потом в Дельфы. Там такое сборище людей, что от покупателей нет отбоя. Ты прав, Гордий, мы закупим шерсть и продадим ее в Пантикапее, на агоре. Право же, и убытка не будет от такого путешествия.

И они договорились.

Ранним теплым утром корабль Никострата покинул гавань Пантикапея. Погода была на редкость хорошая, и Никострат обещал доставить своих путников на землю аргонавтов не более чем через две недели. Путешествие удалось на славу. Фемистокл не помнил, когда бы просыпался с таким хорошим настроением, в ожидании приятного.

— Я стал веселым и беспечным человеком, — говорил он Гордию. — Не помню, когда бы мне было так хорошо и спокойно на душе. И все благодаря тебе, мой друг. Ведь я для тебя придумал это путешествие, тебе я хотел сделать подарок, а сделал чудесный подарок самому себе.

— Я давно это заметил. Добро вознаграждается добром. Не было случая, чтобы я, сделав одолжение хорошему человеку, не был вознагражден.

Гордий сказал это с улыбкой, радуясь тому, что с ним рядом такой сердечный человек. Он полюбил Фемистокла и от всей души вел с ним беседу о жизни. Если Гордию была свойственна жизненная мудрость, то Фемистокл помнил о мудрости великих мыслителей. У него была удивительная память, и он к случаю всегда вспоминал разумные мысли мудрецов, прочитанные в свитках. Гордий очень уважал умение Фемистокла работать с самыми достойными людьми города. Не было в Пантикапее судьи, грамматика или поэта, который бы не обращался к Фемистоклу с просьбой переписать начисто, красивым почерком свиток. Грамотный переписчик, понимающий написанное, очень высоко ценился в этом городе. Ведь были и такие переписчики, которые не понимали написанного, а просто бездумно переписывали строку за строкой, не вникая в написанное. Иной раз получалась такая чепуха, что и сам переписчик удивлялся, а тот, кто прибег к услугам невежды, просто стонал.