Дорион строил планы спасения. Он размечтался о том, как отправится к господину в Томы и будет с ним там до того времени, когда придет помилование. Все же госпожа Фабия имеет такие связи при дворе, что непременно добьется помилования. А пока это произойдет, бедному Назону нужна помощь. Непонятно только одно — почему он не взял с собой верного раба? Почему покинул дом, не взяв нужных вещей? Как случилось так много промахов, которые могут стоить жизни? Только сейчас, размышляя о бедственном положении господина, Дорион понял, как сильно он привязан к своему хозяину, как полон восхищения его талантами и благородством.

Дорион думал о том, что немедленно отправился бы в путь, если бы имел сколько-нибудь денег. Для того чтобы сесть на корабль, идущий к тем дальним берегам, надо было иметь достаточно средств для платы корабельщику, для пропитания и одежды. Где же заработать эти деньги? Фабия платит ему значительно меньше того, что он получал прежде. При всей скудной его жизни, он не скоро соберет деньги на такое путешествие. Но, до того как он отправится в Томы, ему непременно следует побывать в Пантикапее. Иначе отец будет до крайности несчастен и проклянет тот день, когда покинул Афины. Когда он жил в Афинах, всегда была надежда, что сын вот-вот вернется. Да и письма шли не так долго. А теперь у старика одна мысль, одно желание — встретить сына в Пантикапее. Как же случилось, что он, Дорион, написал отцу письмо, где не было и намека на возможность скорой встречи? Он написал, что полон скорби о судьбе господина и что не может прибыть на свадьбу сестер. Напрасно он так написал. У отца и сестер своя жизнь. Она никак не связана с судьбой поэта Назона. Им трудно проникнуться теми чувствами, которые обуревают его, Дориона. Да и сам он никогда бы не поверил, что будет так страдать и горевать о своем господине. Просто он никогда не задумывался над таким вопросом. Не было повода.

Нелегко было решить, где найти подходящее занятие, чтобы заработать побольше и поскорее. Невольно вспомнилась работа отца в качестве повара. Теперь он был в таком положении, что и сам был не прочь стать поваром. Но это несбыточно. Нужны годы и нужна сноровка отца, его терпение, его умение довольствоваться немногим во имя счастья своих детей. Впрочем, и ему, Дориону, всю жизнь приходится довольствоваться немногим. В сущности, он не помнит времени, когда бы позволил себе вдоволь поесть. Не всегда была пристойная одежда. Так прошла вся молодость. А что ждет его впереди? И почему он связывает свою судьбу с судьбой господина, наказанного самим императором? Разве он знает причину, почему так велик гнев императора Августа? В сущности, он ничего не знает, но помнит, что поэт был верен императору и чтил его. Ведь он сам писал под диктовку Овидия Назона и на память помнит многие строки, посвященные Августу. Гнев императора продиктован не тем, что поэт не оказывал должного внимания великому правителю. Гнев вызван причинами, не известными ни самому поэту, ни его жене. А сочувствие его, Дориона, к поэту возникло само собой. Десять лет совместной работы не могли пройти незаметно. Записывая мысли господина, он вникал в каждую строку. Он обрел некую духовную связь со своим господином, вот почему ему не безразлична его судьба. И почему появилось сочувствие и желание помочь.

Шли дни, и Дорион не переставал размышлять о задуманном. Он решил посоветоваться с Коттой Максимом, который, как ему казалось, лучше других относится к Овидию. Дорион решил рассказать ему о своем желании последовать за господином в ссылку, чтобы помочь ему и вместе с ним дождаться помилования. А в том, что последует помилование, он нисколько не сомневался. Переписав для Котты Максима третью книгу «Метаморфоз», Дорион отправился к нему.

— Позволь мне, уважаемый господин, обратиться к тебе за советом. Я решился на это только потому, что дело это касается твоего друга Овидия Назона.

Дорион говорил потупив взор, не решаясь посмотреть в глаза господина. Он боялся, что Котта Максим посчитает такой разговор вольностью.

— Я слушаю, Дорион, — сказал хозяин и приветливо посмотрел на переписчика. — Какой совет могу я дать?

Дорион рассказал о своем замысле помочь Овидию Назону, о своем желании поехать к нему. Рассказал и о том, как важно ему заработать на поездку.

— А ты говорил об этом Фабии? — спросил Котта Максим. — Я думаю, что она возьмет на себя все расходы, связанные с такой поездкой.

— Я не говорил по одной очень важной причине. Для того чтобы дать чужому человеку изрядную сумму денег и послать его на край земли, мне кажется, нужно доверять этому человеку так же, как родному брату. Нужно очень хорошо думать об этом человеке и считать его самым порядочным на свете. Фабия так не думает. Я для нее тот же раб. Мысленно она ставит меня рядом с любым из своих рабов, хоть я и вольноотпущенник. Нужно еще иметь много денег. Деньги у Фабии есть. Все знают, как она богата. Но вряд ли есть доверие к переписчику. Если бы было доверие, то госпожа могла бы сама попросить меня отправиться вслед за господином. А она этого не сделала. Поэтому я думаю, что мне надо обо всем позаботиться самому. Я очень хочу помочь моему господину, великому поэту.

— Возможно ты и прав, Дорион. И в самом деле Фабия могла предложить тебе последовать за господином, когда очнулась от горя и поняла, что бедный Назон покинул дом, не взяв с собой самого необходимого для жизни. Я думаю, что деньги можно получить за переписку творений Овидия Назона. Сейчас, когда его постигла такая беда, когда он сам уже не может позаботиться о переписке своих творений, найдется много желающих купить свиток со стихами прославленного поэта.

— Я рад, господин Котта Максим, что могу быть полезным в этом добром деле. Мне нужен запас папируса, и я засяду за дело.

— Я дам тебе папирус из своих запасов, — предложил Котта Максим. — Ты сделаешь несколько списков «Любовных песен», перепишешь кое-что из «Фастов» и «Метаморфоз», мы продадим эти свитки любителям поэзии, и эти деньги пойдут тебе на дорогу. Разумеется, что я постараюсь продать их людям богатым, чтобы не скупились. Когда же все будет готово к отъезду, тогда скажешь Фабии, что можешь взять поручение. Пусть пошлет с тобой то, что считает нужным и полезным для нашего бедного поэта.

Разговор с лучшим другом Овидия Назона обнадежил Дориона. Он с великой радостью засядет за работу, старательно перепишет лучшие стихи Овидия Назона. Он будет трудиться днем и ночью, чтобы скорее добраться до неведомого города Томы. Он сумеет облегчить жизнь своего господина. Но ему надо подумать и об отце. Может быть, следует начать с Пантикапея, навестить отца, утешить его, а потом отправиться к господину на долгое время? Отец простит его и позволит выполнить задуманное. Он такой добрый, благородный человек. Впрочем, а не скажет ли отец другое? Не скажет ли: «Дорион, я с таким трудом выкупил тебя, да так и не увидел свободного от ярма сына. Ты снова оказался на цепи раба, но на этот раз добровольно. Что же ты не пожалеешь меня, сынок? Я стар. Не знаю, долго ли проживу на свете. Что же ты лишаешь меня возможности побыть рядом с единственным моим сыном, Дорион?»

И словно отвечая на размышления отца, Дорион говорил сам себе: не для себя я делаю эту жертву. Не для собственной пользы и радости. Не для развлечения, а для человечности. Бывает ведь так, что во имя человечности надо перенести трудности? Бывает? «Бывает! — ответил сам себе Дорион. Но при этом подумал: — Я вначале навещу господина, помогу чем-нибудь, утешу, обнадежу, а потом все же отправлюсь в Пантикапей к отцу. Ведь мой отец состарился в горестях и лишениях. Надо его пожалеть».

Пользуясь тем, что поручений у Фабии было немного, а «Метаморфозы» уже были переписаны, Дорион приступил к переписке «Любовных песен». Он решил сделать точно такие свитки, какие заказывал для себя сам Овидий Назон.

Стояла ранняя осень. Пантикапей утопал в золотой листве платанов, дубов и вязов. Сверкал белыми колоннами храмов и дворцов. Ласковое солнце отражало лучи в спокойных водах Понта. Глядя на море, Фемистокл с улыбкой вспоминал свои страхи, ожидание грозных бурь и холодных злых ветров. Это была вторая осень Фемистокла на чужбине. Она сулила ему веселый праздник по случаю свадьбы дочерей. Еще месяц назад Фемистокл не думал о свадьбе, он трудился неустанно, чтобы выплатить долги за жилище и чтобы собрать кое-что для подарков дочерям. Он хотел сыграть свадьбу тогда, когда полностью освободится от долга. Но вот к нему пришли братья, и старший, Аристид, сказал: «Не будем больше откладывать наш радостный праздник, так и жизнь пройдет в ожидании. Две семьи будут счастливы после нашей свадьбы. Назначим день, друг наш Фемистокл».