— Господин Ю’Берион собирается использовать юнитор для призыва Спящего? — уточнил Винс. — А разве он не разряжен после установки Барьера? На это же понадобилась огромная мощь!
— Конечно, разряжен, — кивнул Каин и посмотрел на Винса одобрительно: дескать, правильные вопросы задаёшь. — Но это и к лучшему. Юнитор напитается силой объединённой молитвы целого лагеря, а наш Учитель с его помощью сфокусирует полученную энергию, направляя её нужным образом.
Винс покивал и принялся торопливо записывать пояснения. Настоящими чернилами, разведёнными из порошка, присланного в числе прочих товаров, а также тщательно очиненными перьями он щедро поделился с учеником алхимика (тот готовился писать остро заточенными тростинками, макая их в комковатую дрянь, явно замешанную из обыкновенной сажи, а на такой кошмар переписчик с немалым опытом не мог смотреть без содрогания). Каин подарку обрадовался и взамен вывалил на Винса кучу подробностей о тех же юниторах. Даже жаль стало, что они не познакомились раньше: Каин на каторгу попал явно не с фермы, с ним хоть поболтать можно было по-человечески. Не подбирая слов попроще… Тут Винсу, разумеется, вспомнился Ворон с его «Я ведь думал, что просто проведу вечер с человеком, которому не надо объяснять половину сказанных мною слов», но он отогнал такие мысли. Он-то Каина не для развлечения расспрашивал.
Им пришлось засветить лампу, чтобы писать: на западе ещё тлела розовая полоса, но болото даже в полдень смотрелось сумрачным, а уж вечером даже на храмовой площади, просторной и открытой со стороны моря, было откровенно темно. Уже зажглись местные фонари — не факелы, а куски магической руды, освещавшие лагерь призрачным синеватым сиянием. Иннос знает, как их зачаровали местные гуру, но кое в чём они точно были лучше факелов: от них не воняло гарью, они не капали кипящей смолой и не боялись ни дождя, ни ветра. Хотя этот синий свет смотрелся неприятно, конечно. Мертвенно как-то. Особенно среди болота, и без того пугавшего Винса.
Закат догорал вдали; почти ночное небо над морем уже темнело… темнело бы, кабы Барьер не рвал его неизменными вспышками; между чёрными ветвями огромных деревьев гасли огоньки в верхнем ярусе хижин — народ собирался на площади. Какая там сотня послушников! Похоже, вокруг каменного «языка», выступающего из лестницы, собрался весь Болотный лагерь. Курили все, и кажется, отнюдь не «Зелёный новичок». Ещё для освещения площади зажгли масло в огромных каменных чашах, и чадило оно немилосердно. Дым заполнял площадь, расползался по ней в стоячем вечернем воздухе, добирался понемногу до стены. «Опять надышусь сейчас, — мрачно подумал Винс, — и опять сделаю какую-нибудь феерическую глупость. Слезу, например, отсюда и тоже паду на колени, начав отбивать поклоны болотному божку».
— Ты как? — спросил Скорпио. Должно быть, заметил, как Винс поморщился и потёр виски.
Сам он, «чтобы не светить формой», сидел на парапете со стороны озерца, которое подступало вплотную к стене, огородившей храмовую площадь. Арбалет лежал у него в ногах, ещё не взведённый, но Винс видел не раз и не два, с какой скоростью Скорпио заряжает его, упираясь прикладом в живот и с небрежной точностью роняя в канавки болты, которые зубами доставал из-за плеча. «Тебе бы на ярмарках выступать, — хмыкнул однажды кто-то из его учеников. — Деньжищи бы лопатой грёб…» Наставник только ухмыльнулся и ничего не сказал на это, а Винс впервые пожалел о том, что у приличных людей не принято расспрашивать, кто за какие подвиги загремел на каторгу. Скорпио, что ни говори, кровавым маньяком не выглядел. Сколько бы человек он здесь ни поубивал, явно ему пришлось это сделать, отстаивая жизнь, честь, независимость или банально своё имущество — о том, что творилось в Минентале в первые недели после установления Барьера, до сих пор рассказывали истории, больше похожие на страшные байки, какие обычно травят у ночного огня. Что Скорпио совершил такого ещё в Варранте или уже в Миртане, что его сослали добывать магическую руду? Дал в морду старшему по званию?
— Голова начинает болеть, — пожаловался Винс. — Видимо, надо хоть иногда понемногу покуривать болотник, а то я совсем его не переношу.
— Я тебе покурю, — проворчал Скорпио. Но тут же попытался утешить: — ладно, Пёрышко, потерпи, вряд ли это надолго. Потом сразу вернёмся к себе, не будем ждать утра.
Винс прикусил губу. Пёрышко… хоть при посторонних бы не звал дурацким детским прозвищем. Каин, правда, даже не улыбнулся. Наоборот, чуть ли не вздохнул. Винс его понимал. С Кор Галомом он успел пообщаться совсем недолго, но только укрепился во мнении, что алхимик — это не профессия, это характер. Ученик-то пел наставнику восторженную хвалу, а вот наставник ученику вряд ли хоть одно доброе слово сказал.
— Зря, — отвечая Скорпио, заметил Каин и приготовил чистый лист, потому что на «язык» вышел сам Ю’Берион. — Ночью мимо реки, мимо леса… Опасно же.
— Не опасней, чем заставлять Гомеза ждать, — буркнул стражник.
Каин так, кажется, не думал, но спорить не стал. Тем более что доверенные послушники пустили по рядам чаши с дурманным зельем, а за плечами Ю’Бериона встали Кор Галом и Кор Ангар. В руках у главы Болотного лагеря тускло светился юнитор, и выглядел Ю’Берион необычайно торжественно и пафосно. Он завёл речь о том, что после долгих упорных трудов и бла-бла-бла… Просто видимо, чтобы народ не скучал, пока последние послушники допивают зелье из слюны ползунов. Или разогревая своих адептов перед совместной молитвой. Винс тихонько уточнил у Каина, сколько зелья нужно выпить для участия церемонии, и попытался выделить в речи Ю’Бериона хоть что-то действительно важное, но не преуспел. Обычная такая была речь «Мы с вами молодцы, а остальные придурки». Винс тем не менее коротко набросал основные тезисы, а меж тем началась церемония.
Язык, на котором Ю’Берион читал заклинание, Винсу был незнаком. Приходилось торопливо записывать на слух, наверняка ужасающе коверкая слова. Юнитор в руках главы сектантов светился всё ярче, понемногу забивая своим сиянием и пламя в чашах, и фонари. Этот пульсирующий свет почему-то напомнил Винсу о Барьере — цветом своим, что ли, или ритмичными вспышками. Но народ на площади был просто в восторге, исступлённо кланяясь и вопя что-то вроде: «Приди, Спящий!» Так что голова разболелась совсем уж нестерпимо: яркий неровный свет, дым, вопли… И почему-то было тревожно. Притом что это был не разумный, обоснованный страх перед целой толпой обкуренных до умопомрачения фанатиков, а какой-то глубинный, тёмный, тот, что без причины овладевает безлунной ночью даже в безопасном месте. Страх, что Спящий действительно отзовётся?
А Спящий отозвался-таки. Ну, или Винс тоже нанюхался болотникового дыма, потому что он ясно видел, как из сияния выступила каменная стена, а на её сером фоне возникла клыкастая орочья морда. Люди на площади дружно замолкли, пытаясь понять, что это такое они видят, но в этот момент юнитор полыхнул совсем уж нестерпимо, вспышкой этой словно смело’ странное видение, а Ю’Берион рухнул замертво.
Глаза, получившие такой световой удар, не сразу приноровились к обычному освещению, и Винс не очень чётко видел, как Кор Ангар успел подхватить падающего пророка. А на площади началось бурление: никто ничего не понял, кроме того, что ничего, в сущности, не изменилось — Барьер не рухнул, вино с неба не полилось, а из храма не повалила толпа голых баб (ну, это Винс потом-потом уже, рассказывая об увиденном в безопасном месте, ядовито прибавил, а в тот момент ему было не до шуток).
— Уходим, — бросил Скорпио, заряжая арбалет. Двое призраков, остававшихся с ним «на всякий случай», тут же охотно подхватились и двинулись к лестнице. Винс всё-таки помедлил, успев увидеть, что стражи уносят Ю’Бериона, а Кор Галом спускается к устремившимся к нему послушникам. Спокойный и размеренный голос Кор Ангара объявил о том, что пророк жив, просто лишился сознания, не вынеся божественной мощи, но его тут же перекрыл громкий нестройный гомон. Дальнейшего Винс однако уже не видел, потому что Скорпио гневно прошипел: «Мне в озеро тебя скинуть?» В озеро Винс не хотел, пришлось торопливо спускаться по приставной лестнице.
