Сам Скорпио спал. Поел, выдал своему подопечному иглу и нитки, разделся, упал и заснул ещё, кажется, в падении. Не храпел, кстати. Даже когда на спине лежал.
Комнатка у него была крошечная. Действительно каморка, а не комната. Зато отдельная. Не сказать, чтоб уютная, но опрятная. Похоже, наставник баронских стражников в самом деле служил в королевских войсках: очень уж хорошо это предположение объясняло и манеры его, и привычку к порядку. И точно не рядовым: такая внутренняя убеждённость, что ты имеешь полное право отдавать приказы и тебя не могут не послушаться — это хотя бы на десятника тянет.
И вроде бы в самом деле неплохой мужик, внимательный, заботливый… но как же не хотелось с ним спать! А он ведь даже не спрашивал согласия — просто ставил перед фактом. С этим самым выражением морды лица: «Я лучше знаю». И вроде бы он прав: действительно лучше спать с ним одним, чем быть шлюхой для рудокопов и призраков. Но Винсу завыть хотелось от бессильной тоски, когда он представлял эти мозолистые лапы на своём теле. «Может, всё-таки пойти и утопиться? — уныло подумал он, с усилием вгоняя толстую неуклюжую иголку в жёсткий, проклеенный для лучшего удержания формы, воротник. — Или, как мне в первый же день говорили те мужички у костра, доплыть до островка, а там шершней и шныгов как грязи — сожрут и не поморщатся. То есть, люди-то, наоборот, предостерегали, чтобы даже не вздумал туда соваться, но если покончить с собой духу не хватает, только и остаётся поручить это дело хищникам». Понятно, что и на это духу у него никогда не хватит, но хоть видимость выбора себе вообразить: будет совсем невмоготу — шныги с удовольствием помогут.
Он опять уколол палец, слизнул кровь и подождал немного, пока ранка затянется: пачкать белое полотно на таком видном месте не хотелось. Почему-то при виде заново набухшей тёмно-красной капли вспомнился тот ученик магов Огня, у которого Скорпио попросил заживляющей мази. Мантии, что ли, у них не огненно, а именно что кроваво-красные. А ещё этот Милтен взгляд на него бросил такой странный… то ли зависть, то ли ревность Винсу в нём почудилась. Да нет, именно что почудилась. Было бы кому и чему завидовать: маг Огня — писарю каторжного барона? Чушь.
Про кольцо Милтен, кстати, сказал, что зачаровано оно на защиту от огня, но зачарование слабенькое, даже от огненных ящериц не защитит. К повару, что ли, подлизаться, чтобы позволял брать нагретую воду? Тому, кто стоит дни напролёт у горячей плиты, лишним такое колечко точно не будет. Да, пожалуй. Старина Снаф дело говорил — с поварами надо жить дружно. Или вон, кстати, Снафу и подарить. Первый человек в лагере, кто по-человечески отнёсся к бестолковому новичку. Всё равно же думал, что придётся Бладвину отдать, так лучше уж толстяку, ему не жалко. Вот мозоли затянутся, надо будет навестить Снафа и подарить кольцо.
Ещё вспомнился хвостатый сосед по хибарке, который «не по мальчикам», зато храпел так, что лучше бы полапал по-быстрому и дал поспать спокойно. Впрочем, таким наверняка будет Скорпио. А Хвостатый теперь получил хибарку и койку в ней в полное своё распоряжение. Только почему-то Винсу казалось, что надолго он там не задержится. Человек, который в первый же день обдурил Призрака на сотню кусков руды, а на второй — поволок из Болотного лагеря в Новый полную сумку какого-то добра, вероятнее всего очень быстро пробежится по головам многих старожилов.
Он перешил пуговицы на те места, где они были гораздо нужнее, немного укоротил рукава, подштопал распускающийся подол рубашки. Потом подрезал штанины — с ними было гораздо проще: никаких манжет на пуговицах, никаких дурацких рюшей. Проще всего было с колетом, там вообще требовалось только пришить покрепче болтающиеся на честном слове пряжки. К тому времени, как Скорпио проснулся, Винс уже приготовил себе одежду на завтра. Ну, или на сегодняшний вечер, потому что сидеть в рубашке и в подштанниках немного надоело. Вдруг войдёт кто-нибудь, а он в таком виде?
— Так и шил, не разгибаясь? — хмыкнул Скорпио, вставая. — Отдохни, поваляйся. Я схожу к приятелю своему, стрел ему отнесу. Взамен, может, принесу мяса: Кавалорн его как-то так умеет на углях запечь, что даже кротокрысы кажутся вполне съедобными. Травки, что ли, нужные знает.
— Он охотник?
— Да, разведчик и охотник. У него избушка возле дороги к Новому лагерю.
— А вы успеете до темноты? — усомнился Винс, глянув на наливающееся синевой маленькое узкое окошко. Спать со Скорпио ему не хотелось, конечно, но чтобы падальщики сожрали неплохого мужика, он хотел ещё меньше. Даже если бы тот не заботился о нём. Не так уж много на каторге хороших людей, чтобы терять одного из них по его же собственной глупости.
— Да в это время, наоборот, лучше идти, — Скорпио быстро и деловито, привычными движениями, почти не глядя, застёгивал пряжки и завязывал шнурки, подгоняя снаряжение. — Кротокрысы из своих нор обычно выбираются после полуночи, а падальщики, как куры, уже на закате начинают плохо видеть. После заката они вообще кучками собираются и спят. Если не вляпаться с ходу в такое гнездовье, а обойти сторонкой, даже не пошевелятся.
— У меня кружка и ложка в той хижине осталась, где я жил, — вспомнил Винс. Когда Скорпио брал на кухне обед для них обоих, он приносил и ложки, но мучения первых дней ещё свежи были в памяти, и хотелось иметь своё.
— Да зачем они тебе?
— Дороги как память, — буркнул Винс. — Я за них отдал косяк, который мне подарили в Болотном лагере.
— Ладно, загляну, если не забуду, — пообещал Скорпио. Вид у него был довольно рассеянный, и Винс подумал, что забудет обязательно. Заболтается со своим приятелем Кавалорном, потом спохватится, что завтра рано вставать, поторопится обратно в замок — и какие уж там кружки-ложки?
В общем, Скорпио достал из сундука под окном сумку на длинном ремне, ещё раз посоветовал — или приказал? — Винсу отдыхать и ушёл.
А Винс улёгся навзничь, закинул руки за голову и прикрыл глаза. Спина, которая зверски затекла за три с лишним часа шитья, ныла, плечи тоже, правую кисть то и дело сводило лёгкой судорогой от постоянных усилий протолкнуть толстую тупую иглу сквозь довольно плотную ткань штанов и колета, а пальцы левой руки были исколоты этой иглой, несмотря на её толщину и тупость. Зато кровать была ровной и не очень жёсткой, а ещё на ней даже простыня имелась, не только одеяло и две подушки. Просто райские условия для того, кто уже и забыл, что такое кровать.
Он думал, что тоже уснёт или хотя бы задремлет, но видимо, слишком хорошо помнил о том, что Скорпио вернётся уже отдохнувшим, прогулявшимся и наверняка настроенным стребовать наконец со своего подневольного любовника должок за воду и мыло, за сытный горячий обед, за сон на настоящей кровати. Воспоминания о насилии притупились уже, конечно, но вспомнить-то ведь недолго. Даже не боль как таковую, а вот это гадостное и бесконечно унизительное чувство, что никто тебя о согласии не спрашивает и поделать ты с этим ничего не можешь. Униженно молить или отчаянно отбиваться — всё одинаково бесполезно. За сопротивление ещё и получишь, скорее всего, вразумляющих тумаков, а будешь выть и скулить «не надо, пожалуйста», тебя заткнут с досадой: «Да потерпишь, ничего с тобой не сделается»…
Так он и лежал в наползающей темноте без сна, понимая, что только изводит себя напрасно — и всё равно не в силах успокоиться.
— Не спишь? — Видеть его вернувшийся Скорпио не мог, но то ли по дыханию, то ли ещё как-то понял это. — А свет чего не зажёг?
— А зачем? — мрачно спросил Винс. — Всё равно ничего не делаю.
— Ну… так оно.
Скорпио положил на стол свою сумку (та шлёпнулась тяжело, но мягко, как бандитствующий в потёмках кот), что-то взял взамен и вышел ненадолго. Чтобы зажечь лучинку от факела или другой лампы, как оказалось.
— Вставай, я тут мяса принёс, — сказал он, разжигая лампу на столе. — Падальщик молоденький, почти птенец ещё.
— Спасибо, я… утром, наверное.
— Ох, и накрутил ты себя, я гляжу, — Скорпио сел на край кровати и подтянул Винса к себе. Тот не воспротивился, но прямо-таки закаменел. — Как тетива перетянутая, — вздохнул арбалетчик. — Чуть тронь, и лопнет. Пёрышко, я не тот мудак, который тебя насиловал.
