Он снова посмотрел на своего будущего супруга. Нордландец в седле держался так, словно вообще не видел разницы, ехать верхом или шагать самому, и вид у него был привычно-равнодушный. Соломенные волосы рассыпались по завидным плечам, обтянутым белым шёлком, и какая-то дама со своего балкона довольно громко восхищённо выдохнула: «Снежный лев!» Её поддержали такие же восторженные дуры, и это «Снежный лев, снежный лев…» покатилось вдоль улицы. Дамиан ждал, что северянин усмехнётся несуществующему зверю или поморщится, но тот просто не обратил внимания. Он, кажется, решил вообще ни на что не отвлекаться, и Дамиан с беспокойством подумал, что не стоило, наверное, пускать на самотёк процесс привыкания его жениха к жизни во дворце. Надо было не бояться показаться навязчивым, а быть рядом все эти четыре дня, потому что теперь он не имеет ни малейшего представления о том, чего ему ждать от человека, который вот-вот станет его супругом.

А тот механически, словно заводная кукла, делал всё, что ему говорили: спешился на храмовой площади, вошёл в распахнутые настежь по такому случаю парадные двери, рука об руку с Дамианом прошёл к алтарю, выслушал приветственное слово Первосвященника и его обращение к тем, кто браком своим прекратил затянувшуюся войну, послушно выполнил все ритуальные действия, включая поцелуй с теперь уже супругом… только губы брезгливо дрогнули, когда их коснулся губами другой мужчина, но ни слова против нордландец себе не позволил.

Церемония, в общем, была закончена, но Дамиан поднял руку, требуя тишины. Сдержанно загомонившие было люди в зале затихли, с любопытством ожидая его слов: вообще-то, новобрачному никаких речей произносить на собственной свадьбе не полагалось, только отвечать на вопросы служителя Трёхликого.

— Брак по законам и обычаям Виссанта заключён, — проговорил принц, — и теперь требует только подтверждения. Но мой супруг родом с севера, и мне не хотелось бы, чтобы он чувствовал себя обойдённым, венчаясь по нашему обряду. Я прошу разрешения у своего кровного и духовного отцов провести и нордландский брачный ритуал. Он не требует обращения к Предвечным, — прибавил он, обращаясь больше к гостям, нежели к Первосвященнику, который, разумеется, был заранее посвящён в планы младшего принца. — Похожие ритуалы проводят и наши подданные — правда, вступая отнюдь не в брак, а в военное или иное братство.

— Дозволяю, — кивнул король, хотя в его глазах Дамиану почудилось недовольство. Да, отец был не в восторге от этой идеи и согласился только потому, что у нордландцев вообще не существовало понятия «расторжение брака». Именно в силу их обряда брак был нерасторжим.

— Да будет так, — тоже нехотя обронил Первосвященник.

Толпа замерла в предвкушении чего-то новенького и, возможно, пикантного. Высоко под куполом, упираясь ногами и поясницами в проёмы стрельчатых вентиляционных окошек, рискованно свесили отчаянные головы мальчишки, сумевшие как-то вскарабкаться на такую высоту. Служки никогда не гоняли их — отчасти не желая портить праздники смертями тех, кто разбился, пытаясь удрать; отчасти понимая желание юных уличных попрошаек заработать горсть монет, рассказывая всем желающим о том, что они видели своими глазами. А желающие находились всегда, поскольку в храм не попадала и сотая часть желающих.

Дамиан нашёл глазами Иоланту, которую уговорил-таки присутствовать на его венчании. Она неторопливо выступила вперёд и в сопровождении сына двинулась к алтарю, пока принц объяснял гостям:

— Новобрачные в Нордланде готовят к свадьбе два полотенца, один конец которых вышивает невеста с сёстрами и подругами, другой — мать или сёстры жениха. Моя возлюбленная единокровная сестра Иоланта любезно вышила для нас с таном Гуннаром мой конец венчальных полотенец. С другого конца полотенца вышиты руками дочери короля Ингвара прекрасной Хильдур. — За его спиной у принца Акселя вырвался придушенный негодующий возглас, но северянин сдержался и больше не издал ни звука.

Иоланта подходила, держа за руку сына, важно шествующего к алтарю. Через вторую руку мальчика были перекинуты два коротеньких полотенца, получившихся из того, позаимствованного у Акселя. Один конец каждого был расшит цветами и листьями, на втором красовался виссантский трёхглавый змей. Ребёнок старательно расправил оба, разложив их накрест на алтаре, а его матушка протянула сводному брату нож. И где только прятала? Рукава её нового платья (тёмно-синего уже, не чёрного) были кружевными, так что не в рукаве точно… впрочем, это не имело значения.

— Одна кровь, — проговорил Дамиан, полоснув себя по левой ладони ножом, — одна плоть, одна жизнь до самой смерти.

Кровь весело закапала на оба куска полотна, принц протянул нож нордландцу, не сдержав усмешки при виде его изумлённо распахнувшихся глаз: не всегда получается изображать ледяную статую, верно, дорогой супруг?

— Одна кровь, — повторил тот, принимая нож и также порезав себе левую ладонь, — одна плоть, одна жизнь. — Он сделал небольшую паузу, пока его кровь лилась на полотенца, смешиваясь там с кровью Дамиана, и последние слова прозвучали особенно веско: — До самой смерти.

***

Во дворец возвращались по мосту Кесарей, так что дорога вышла гораздо короче. Затем, разумеется, последовал праздничный ужин, который виссантцы звали обедом. Гуннар заставил себя немного поесть и выпил даже с полкубка мерзкой кислятины, звавшейся в Виссанте вином. Левая ладонь, хоть и подлеченная какой-то жрицей, слегка саднила, он старался не тревожить её. И так же старался не думать о том, чем закончится сегодняшний день.

Консуммация брака. Подтверждение того, что супруги действительно теперь «плоть единая» — надо же сколько общих понятий в брачных обрядах таких разных народов. Гуннар искоса поглядывал на своего теперь уже супруга и тоскливо спрашивал себя, зачем Дамиану это нужно? Полотенца с разводами смешавшейся крови никто, разумеется, не станет вывешивать на башнях или воротах, — бесстыдники-южане не мелочились, они простыни выставляли на всеобщее обозрение, — но несколько сотен свидетелей могли бы подтвердить слова обоих новобрачных об общей крови и всего, что из этого следует. Этого недостаточно? Нужна всё-таки простыня с совсем другими пятнами?

В общем, какой бы неприятной и тягостной ни была обязанность молодого супруга сидеть за праздничным столом, выслушивать речи и здравицы и благодарить за поздравления, Гуннар в кои-то веки желал бы, чтобы всё это словоблудие растянулось подольше. Увы, всё имеет конец, даже речи королей и их приближённых.

— Вы ведь так и не были до сих пор в моих покоях, — сказал Дамиан, подавая Гуннару руку. — Полагаю, эту ночь мы проведём у меня?

Гуннар досадливо дёрнул плечом. Да, он знал, что муж навещает жену в её опочивальне, и Дамиан, можно сказать, идёт на уступки, предлагая свою спальню для первой ночи. Однако испытывать благодарность к принцу у него никак не получалось. Единственное, чего он хотел — чтобы его наконец оставили в покое. Но, разумеется, желание это было невыполнимо.

Они прошли между длинными рядами столов, им кланялись и желали приятно провести время. Дамиан милостиво улыбался и кивал, Гуннар молча бесился, изо всех сил стараясь удержать на лице ледяную маску.

Постель была уже разобрана, подушки взбиты, одеяла сдвинуты в стороны, и простыня тончайшего миррийского полотна просто-таки сияла девственной белизной. Брызни на такую чистой водой — и то, кажется, останется заметное пятно. Дамиан повалился на неё, не раздеваясь, раздирая крючки своего парчового одеяния, так что они брызнули в разные стороны.

— Хвала Трёхликому, наконец-то! — возопил он. — Теймур, бездельник, раздеваться, масло, полотенца и холодного лисского кувшин!

Вынырнувший откуда-то смазливый парнишка, круглолицый и с непривычным разрезом чёрных и блестящих, как спелая смородина, глаз поспешно хлопнулся на колени и принялся снимать с принца сапоги.

— Ванна готова? — спросил тот.

— Да, господин.

— Желаете принять ванну? — спросил Дамиан Гуннара.