— А почему у вас воюют женщины? Или, — спохватился он, — об этом спрашивать неприлично? Тогда прости.

— Да почему? — она опять пожала плечами. — Мужчины пасут скот, уходят с ним далеко и надолго, кочуя по степи. Нам что, сидеть дома, распевая за прялкой? На это невольницы есть.

— Но чтобы защищать скотину от хищников и воров, надо тоже носить оружие.

— Конечно, — она одобрительно посмотрела на него. — Сразу видать умного человека. Никто нашим мужчинам не запрещает носить луки и ножи, и пальцы на руках им не отрезают. — Она даже фыркнула над такой чушью. — Другое дело, что драться на мечах их не учат — зачем пастуху меч? — Она щёлкнула по лезвию своего меча (ножен у него не было — как засунешь в ножны изогнутый клинок, расширяющийся от гарды?)

— А ты не позволишь мне взглянуть поближе на него? Если можно, конечно. У наших соседей, к примеру, никто не смеет коснуться чужого оружия, потому что в нём душа его хозяина.

— Его привязывают своей кровью? — с живым интересом спросила она. — Я слышала о таком, но не знала, правда ли. Нет, нам оружие привозят фарсийские купцы, а от тамошних кузниц до Степи кто только этого оружия не касается.

Она вытащила из-за пояса свой клинок, Гуннар взвесил его в руке, аккуратно замахнулся, следя, чтобы не зацепить никого, кто сдуру полезет именно в этот момент в его сторону.

— Странный баланс, — сказал он, хмурясь. — И колоть таким мечом невозможно. Да у него и конец лезвия не заточен вообще!

— А зачем точить конец скимитара? — удивилась Каракурт. — Им рубят, а не колют.

— Скимитар?

— Фарсийцы зовут такие мечи шамширами, а у нас они зовутся скимитарами…

— …Трёхликий! Вы что, так и просидели тут всё это время?

Оторвавшись от оживлённого обсуждения преимуществ прямого лезвия перед изогнутым и наоборот, спорщики подняли головы от предмета спора и непонимающе уставились на вернувшегося Дамиана.

— Э, — сказала Каракурт, смущённо почёсывая в затылке, — с твоим мужем так славно было поболтать, сын брата луны… я увлеклась. Давно мне не попадались настоящие воины в вашей стране.

— Да, — усмехнулся Дамиан, — на солдатское жалование в «Кошечку» не сходишь. Ну, подвиньтесь, что ли, если собираетесь ограничиться разговорами.

— Нет, — Каракурт встала и с хищной улыбочкой позвала, — пойдём, северный воин, хочу взглянуть на твой клинок. А тебе покажу, зачем мне такие кривые ноги, что я усижу на любом бешеном жеребце без седла.

Гуннар покраснел, но предложение было сделано таким тоном, словно ему бросали вызов на арене. Было у здешних женщин-бойцов такое развлечение: «Кто победит меня на тупых клинках, тот получит моё тело на один раз». Желающие обычно находились из числа стражников или солдат, но случалось, что и богатенькие молодцы, свято верящие в свои дуэльные таланты, спускались на песок.

— Да, — смеясь, ответила Каракурт, когда Гуннар сказал ей это. — Я сама так любила делать. Выходит на арену разряженный в шёлк и бархат красавец, сам куда больше похожий на женщину, чем я… ну, кого в Виссанте зовут женщинами… и нагло скалясь, предлагает мне десяток золотых, чтобы я проиграла. Сперва десяток, а там и до сотни доходило. А что я? Я сперва от души луплю его палкой, а потом проигрываю так, что любой, кто хоть раз меч в руках держал, хохочет про себя над гордым лицом победителя.

Они поднялись по широкой полукруглой лестнице, и Каракурт уверенно двинулась в конец просторного светлого коридора. Продолжая болтать на ходу:

— У виссантцев такие смешные мысли об этом. Будто ткнув женщину своим дряблым копьём, они как-то утверждают свою власть над нею. Ты слышал, как они об этом говорят? «Овладеть женщиной»… — она опять захохотала. — Даже если женщина двинула им в челюсть, привязала руки к изголовью и оседлала их бёдра.

— А без драки никак? — хмыкнул Гуннар, потирая челюсть, уже порядком коловшуюся щетиной — бриться для похода в бордель показалось ему… ну, много чести, короче.

— С тобой? — Она глянула на него через плечо, глаза остро блеснули. — С тобой я не хочу драться.

… — Зачем? — удивлённо спросила она, когда он, тяжко переводя дыхание, почти в полубмороке притиснул её к себе — но уже после того, как ненадолго отстранился. — Одарять своей любовью тряпки — зачем?

— Мне не нужны бастарды. Тебе, думаю, тоже не хочется растить ребёнка в одиночку, — морщась, сказал Гуннар. Он едва не упустил нужный момент, потому что да, ноги степной наездницы обхватили его очень крепко, уперевшись пятками в его поясницу, да и… между ними… мышцы тоже были железными.

Каракурт фыркнула.

— Смотри сюда, — сказала она, высвобождаясь из его рук. — Раз уж твой муж не сказал тебе. Видишь бляшки на моём поясе? — Она крутанула на талии узкий лаковый поясок, повязанный прямо на голую кожу. — Эта — от дурных болезней, эта — от ненужных детей, а эта — от тех, кто ворует жизненную силу у того, с кем лёг.

— И такие есть? — поразился Гуннар.

— Сколько угодно. В здешнем заведении хозяйка бережёт своих девушек и всем выдаёт такие пояса, а в дешёвых и просто на улицах девушки часто страдают от того, что их просто высасывают.

— А это не запрещено?

— Запрещено, — кивнула Каракурт. — Но кто станет слушать дешёвую потаскушку? Мало ли с чего ей стало плохо? Может, от грошового вина?

Она села, откровенно разглядывая его.

— Я ушла с арены, когда поняла, что дальше вверх некуда и теперь мне путь только вниз, — сказала она. — Я там хорошо заработала, и выигрывая бои, и проигрывая, у меня уже есть дом в предместье. Здесь меня тоже часто зовут наверх — меня ещё помнят с арены, да и просто… любопытно же, как оно с женщиной-воином. Мне нужны ещё три-четыре сотни золотых, чтобы вложить их в богатый торговый дом, и тогда я до конца жизни смогу ни о чём не беспокоиться и ребёнка своего обеспечу.

— У тебя есть ребёнок? — Гуннар в сомнении посмотрел на её плоский, без следа растяжек, живот и острые груди.

— Ещё нет, но будет обязательно, — убеждённо сказала она. — Ты был бы хорошим отцом. Нет, — она вскинула жилистую, по виссантским меркам, наверное, совершенно мужскую руку. — Мне не нужно ни имени, ни денег. Ты здоровый, сильный, правильный мужчина.

— Я супруг младшего принца, — кисло проговорил Гуннар. — У твоего ребёнка никогда не будет спокойной жизни, Каракурт. Его обязательно используют для каких-то интриг. Ты правда этого хочешь?

Она подумала и с тяжким вздохом признала:

— Нет. Что ж, тогда просто приходи. Только посылай гонца заранее, чтобы я была свободна. Не хочу в один вечер принимать тебя и какого-нибудь богатого старика, который хочет немножко побояться, но доказать при этом себе, что он ещё, — она издевательски фыркнула, — мужчина не из последних.

Гуннар хотел сказать, что вряд ли придёт, потом вспомнил, каких нечеловеческих усилий ему стоило в последнее время не срываться из-за любого пустяка. «Потребности тела», чтоб их. Никакая ледяная вода не помогала, и он малодушно принял предложение очень недовольного супруга сходить наконец в бордель и перестать смотреть на окружающих с таким видом, будто прикидывает, как именно будет их убивать.

— Конечно, — сказал он. И слегка натужно пошутил: — Может, мне в следующий раз свой топор захватить? Чтобы было, о чём поговорить?

— Думаю, — прищурилась Каракурт, — мы и так найдём.