— Умел бы я рисовать по-настоящему, не кувшины и яблоки, — сказал Меллер, — я бы с вас написал королеву Маэву. Босую, простоволосую, в одной сорочке — и всё равно королеву.

— Очень смешно, — буркнула Катриона, отложив гребень и заплетая волосы на ночь в простую косу.

— С чего вы взяли, что я смеюсь? Или вы всерьёз верите в сказки, будто сира Маэва была редкостной красавицей? Да ни в одном месте. Она была женщиной из старого даже по тем временам рода, но ни богатством, ни влиянием её род похвастаться не мог, иначе король Эрик не рискнул бы выгнать её в одной сорочке по одному только подозрению в неверности. Но брал-то он её в жёны не за красоту, а именно потому, что его отец трон захватил без особых на то прав и Эрик собирался передать своим наследникам настоящую благородную кровь хотя бы по материнской линии. Как оно и вышло в конце концов, правда, без его на то желания.

Катриона только дёрнула плечом, не споря. Меллер всё это так говорил, будто лично был знаком с великой королевой. Небось, гору книг прочёл о тех временах, она же о Маэве слышала только баллады. А в балладах, понятно, все женщины — писаные красавицы, а мужчины — герои, рыцари без страха и упрёка. Даже король Эрик, бесчестно обманутый своими придворными. Ага, им он поверил, а своей законной супруге — нет? Настоящий герой, даже разбираться ни в чём не стал! Показали ему серёжку жены, найденную служанкой в постели графа, и всё, он тут же выгнал бедняжку Маэву. А что серёжку хоть потерять, хоть украсть — раз плюнуть, даже не подумал. Не хотел думать, видимо.

А Меллер подошёл ещё поближе и легко-легко, как Лидия и говорила, провёл кончиками пальцев по груди Катрионы, обводя вышитый серебром оберег.

— Красивая сорочка, — сказал он с тихим смешком. — Но знаете пошлую байку, сира? Жили-были две близкие подруги. Когда одна из них собралась замуж, вторая подарила ей на свадьбу чудесную сорочку, всю вышитую и в кружевах. Первая поблагодарила и обещала непременно надеть подарок на свадьбу. Через некоторое время замуж собралась и вторая, и тогда уже замужняя подруга подарила ей на свадьбу роскошный шёлковый шарф. «Зачем?» — удивилась та. И замужняя подруга ответила…

— Потому что сорочка всё равно окажется у тебя на шее, — пробурчала Катриона, надеясь, что в зыбком зеленоватом свете не видно, как горят её щёки. — Старые у вас байки, сир-консорт.

Что шрам на её бедре не будет виден, когда сорочка окажется у неё на шее, она не особенно надеялась. Но не помешает же он консорту исполнить супружеский долг? В конце концов, у сира Кристиана шрамов этих должно хватать по всему телу, но не поэтому же Меллер ему отказал?

— Старые, — согласился он, осторожно поглаживая её горло в вырезе сорочки правой рукой и понемногу забираясь пальцами под ворот, в то время как левая рука словно бы сама собой легла Катрионе на поясницу. — Впрочем, моему болтливому языку можно найти и другое применение.

Катриона зажмурилась, ожидая, что вот сейчас он её поцелует. По-настоящему, так, чтобы дух захватило. Поглаживания его совсем отвращения не вызывали, и пахло от него приятно — чем-то вроде полыни, горько и чуточку тревожно.

Вместо этого консорт вдруг без особого усилия подхватил её на руки, и она с безмерным удивлением почувствовала, как напрягаются очень даже крепкие мускулы под гладкой кожей и благополучным жирком. А точно ли не учили его с оружием обращаться? Если уж и рисовать, и петь, и на лютне играть заставляли, так на нож или лёгкий меч тоже могли часок в день выкроить.

— …Понятно, почему сир Кристиан так настойчиво вас добивался, — сказала Катриона с неловким смешком, надевая сорочку. Ни на какой шее та не болталась, потому что Меллер её как-то незаметно для Катрионы стянул, пока целовал с головы до ног… и между ними тоже. Воспоминания о горячем юрком языке вгоняли в краску, но и заставляли заново покрываться мурашками. Сам… супружеский долг оказался делом не особенно приятным, — хоть и вполовину не таким болезненным, как об этом любили рассказывать замужние женщины, — но вот до него и после…

— А может, не стоит в брачную ночь припоминать мне моих случайных любовников? — отозвался Меллер, сдерживая зевок. — Или вы ревнуете?

— Да вот ещё! — фыркнула она, забираясь под одеяло. — Мне просто любопытно, чем он-то вам показался нехорош. Я, прямо сказать, ничего не знаю и не умею…

— Это поправимо, — заверил он, обнимая её поверх одеяла.

— …но сир Кристиан-то?

— А вот там всё очень печально, сира. — Меллер уже откровенно зевнул. — И непоправимо совершенно точно.

— Почему?

— Ох, ну попробуйте сами, что ли. Когда он, управившись за пару минут, начнёт завязывать шнурок от штанов, предоставив вам самой скидывать подол с головы, вы всё без моих объяснений поймёте.

— Хотите, чтобы я вам изменяла?

— Ну, я же не король Эрик. И вообще, я ваш консорт, не мне указывать вам, с кем спать.

Тут он был прав, но Катриона озадаченно молчала, переваривая «пару минут» и «подол на голове».

— Но чем-то же он вам понравился, — неуверенно проговорила она.

Меллер испустил тяжкий вздох, горячим влажным пятном оставшийся на шее Катрионы.

— Сир Кристиан… — сказал он странным тоном. — Подальше от границ таких уже просто нет, сира. Одна надутая спесь: «Мы — благородные сеньоры». А у вас тут всё ещё ясно, кем когда-то были сеньоры… и особенно ясно, во что они выродились в большинстве своём. Когда я узнал немного ближе пограничных баронов, которые просто и буднично, без всякого пафоса, готовы умереть, защищая своих людей, я одним из них увлёкся, как романтичная девица. Такая цельная натура, такой… настоящий мужчина. А на обороте этой цельной натуры оказался тип, привыкший к тому, что его обслуживают. Он защищает — его кормят и ублажают. Вот только одна пустяковая деталь: я не его крестьянин и обслуживать его не собираюсь. Для меня плотская любовь — удовольствие для двоих, а если ему нет дела до того, что чувствую я, пусть идёт к шлюхам. Для них это просто работа, за которую деньги платят и которая не обязана быть приятной. Что-то ещё хотите спросить? Боюсь, я засну, не договорив.

— Ну и засыпайте, — буркнула она, поворачиваясь к нему спиной.

Он и правда почти сразу заснул, дыша ей в затылок, а Катриона попыталась представить себе, как сейчас в одной постели с нею лежал бы Роланд. Ну, или даже его брат. Привыкший, что его обслуживают, и думать не думающий о том, что «плотская любовь — это удовольствие для двоих». Представлять себе Роланда, медленно проходящегося поцелуями от её горла до колен, было, конечно, приятно и волнующе, но почему-то не верилось в такое совершенно.

А так хотелось бы хоть на минутку поверить, будто это возможно.

Проснулась она безобразно поздно — в заиндевевшее окошко лился уже настоящий дневной свет. «Пригрелась, разоспалась!» — упрекнула она себя, поспешно перелезая через привольно развалившегося консорта. Он, похоже, уже вставал и даже накинул своё долгополое стёганое одеяние, но потом улёгся обратно.

— Могу отвернуться и заткнуть уши, — предложил он.

— Зачем? — не поняла Катриона.

— Ну, вы так поспешно вскочили, будто вам уже невмоготу терпеть.

Она почувствовала, как горячая волна приливает к щекам. Нравы в захолустном сельце были, конечно, простые, но не настолько же, чтобы сеньора уселась на горшок в присутствии постороннего мужчины! То есть, уже как бы не постороннего, но всё равно…

— Нет, — сухо отрезала она. — Я вскочила так поспешно, потому что уже очень поздно.

После постели, нагретой двумя телами, пол, даже застеленный медвежьей шкурой, неприятно холодил босые ноги, но прежде чем одеваться, приходилось сперва подбирать волосы, чтобы не лезли во все петли и не перепутывались с шнурками. Катриона взяла гребень и принялась яростно раздирать спутавшиеся за ночь пряди. Она заплела их на ночь в косу, но ничем не связала, а волосы у неё были такие непослушные, своевольные, что и лентой-то не удержишь. Делать приличную причёску она пока не стала, просто скрутила волосы в жгут и приколола его к затылку. Потом надела платье поверх сорочки и потянулась за чулками. Меллер прикрыл лицо рукавом, изображая деликатность, а сам сказал: