— А чего добьёшься, если не мечтать? — возразил Людо. Он повернулся набок, в упор разглядывая своего официального покровителя. Приятное лицо, кстати, хоть и не красивое ни в одном месте — волевое, открытое, жёсткое, пожалуй, но не грубое. Куда привлекательнее, прямо сказать, чем его собственное, бледное и невыразительное. Отца, правда, и с таким прозвали Чумой, а не Плесенью какой-нибудь… — Куда идти, не поставив себе цели?
— Вот, — сказал сир Генрих, наставительно воздев палец, — для чего я и хотел вас в фавориты. Будь вы просто владельцем лавочки с печеньем, болтали ли бы мы вот так? О мечтах, о планах, о… ну, не знаю. О том, каким бы мне хотелось своё баронство оставить сыну.
— А ваш брат для таких разговоров не годится?
— Как раз мой брат и сдёргивает меня с небес на землю без всякой жалости, — возразил сир Генрих. — Отец и дядюшки только посматривают с этаким снисходительным умилением: эх, когда-то и они были молодыми! А Кристиан задаёт вопросы, на которые у меня пока что нет ответа. Например, что я собираюсь делать со сбродом, который потянется к нам вслед за меллеровскими фурами? А он потянется, я и сам это понимаю. Те, кому ни места, ни дела в приличных местах не нашлось.
— Вроде меня? — усмехнулся Людо. — Мне в Озёрном тоже ни дела, ни места не нашлось, а всего имущества у меня — красивый пергамент с золотым обрезом.
— И половина дома.
— Нет, — он мотнул головой. — Я переписал её на сводную сестру, поставив условием, что она получит эту половину либо как приданое, либо как вклад в храм, если захочет стать жрицей. Взамен попросил оплатить получение звания подмастерья. Недёшево, конечно, но куда подешевле половины дома в небогатой, но очень приличной части столицы графства. — И насмерть рассорился с матерью, не говоря уж об отчиме, который, оказывается, «паршивца неблагодарного кормил и одевал». Ну, от него Людо другого и не ждал (хотя денег тот в конце концов дал — со словами: «Жри, авось подавишься»). Но вот матушка, которой не понравилось, что Людо обеспечил только сестрицу, обойдя единоутробного брата… Хотя с чего бы ему заботиться о взрослом уже парне, у которого родной отец жив-здоров? — Так что дома у меня нет, пекарни своей тоже, — продолжил он, — и вообще ничего нет, кроме свидетельства. Даже оборудование для кухни я ещё не отработал, потому что отпрашивался у Гилберта на три недели, и теперь мой контракт на это же время продлевается.
— А приданое?
— Яркие, стойкие, без вкуса и запаха, безвредные красители сколько, по-вашему, стоят? Вытяжка из ванили, которую можно хранить неделями? Эссенции фруктовые? Алхимики не занимаются такой ерундой, кондитеры не знают возможностей алхимии, а я кондитер, у которого жена и тесть алхимики. Четыре патента на «ерунду для кухни», которую только грандмастера из Совета гильдии считают ерундой, а тот же графский главный повар купил бы за любые деньги… А потом Илона опять придёт ко мне на кухню поболтать, посмотрит, к примеру, как я заново взбиваю осевшие сливки, и придумает какую-нибудь штуку, которая не даст им садиться — я про приданое даже не заикался, сир. Моя жена Серпент, ей интересно то, что я делаю, и она хочет мне помогать. Вот только в Озёрном мне от этого проку немного, там давно всё поделено… — Людо, спохватившись, затряс головой. — Прошу прощения, сир Генрих. Прорвало.
— Вот-вот, — живо откликнулся тот. — Меня тоже временами… прорывает. А теперь, когда сиры Фриды нет, слушает меня внимательно только Гилберт Меллер. Который в Волчью Пущу наезжает три-четыре раза в год. Так что, Людо, обойдусь я без ваших постельных талантов, но вам придётся без конца выслушивать мои «Тоже хочу теплицу с укропом посреди зимы» и «Чем варить ячменную кашу пять раз в неделю, лучше бы этот ячмень пустить на бренди, что ли».
— А кашу пять раз в неделю из чего варить?
— А тоже написать тому старичку с картофелем и красной фасолью. Или пусть сира Аларика обучит кого-нибудь из моих дармоедов, как всё это выращивать. Или бренди перегонять на лесные ягоды, продавать, а на вырученные деньги покупать рис и это… как его? Пшено, вот. Смешно?
— Нет, — сказал Людо совершенно искренне. — Совсем не смешно. Я даже могу попробовать уговорить Каспара заняться этим.
«Каспар, быть может, даже останется здесь, — подумал он. — Илона — нет, точно нет. Вернётся в Озёрный, едва только представится такая возможность. И проще будет подписать ей разрешение на раздельное проживание, чем ждать, во что выльется недовольство внучки Марии Рисанаторе. Главное — дожить вообще до такой возможности. Ради этого можно потерпеть вещи гораздо худшие, чем задушевные разговоры с будущим бароном».
Но вот, кажется, ничего худшего от сира Генриха ждать и не приходилось.
========== Всё хорошо? ==========
Комментарий к Всё хорошо?
Последний, я думаю, драбблик к этой истории. Ещё раз прошу прощения, что не отвечаю на комментарии: слишком уж мнения у людей расходятся, не хочу провоцировать.
А тем, кто не читает комментарии, этак ненавязчиво придвигаю свой номерок (в комментариях он уже был), чтобы не остаться без интернета и писать ещё:
+7 922 69 07 187
Если бы дорога не была единственной, Герта бы решила, что умудрилась заблудиться в знакомых до последнего пня местах. Потому что не таким был ближний к замку берег, не такой была сама река, и уж точно не было целого озера выше не запруды даже — настоящей плотины, высоченной, широченной, вымощенной каменными плитами и огороженной с обеих сторон кованой узорной оградой высотой по грудь взрослому мужику, а детям не позволившей бы ни залезть на неё, ни протиснуться между частым переплетением стальных прутьев.
Сами Вязы вроде бы оставались прежними, только стеклянный купол той самой теплицы, которой хвасталась в письмах Катриона, маяком сверкал, несмотря на пасмурный день. А вот на ближнем берегу с одной стороны дороги стоял привычный в родных краях, разве что слишком уж новый частокол, а с другой — гномы строили дом. Здоровенный доми’на из дымчато-серого с искрой камня в нижнем своём этаже вместо окон имел узкие стрельчатые проёмы — не то для проветривания, не то бойницы. На уже начатом втором проёмы были оставлены куда шире, видимо, под настоящие окна, а то бы Герта засомневалась, дом ли это. Про небольшой форт, скорее, можно было подумать. Напротив него, через дорогу, в открытые настежь по дневному времени ворота виднелся просторный двор, длинный бревенчатый дом, край какой-то ещё постройки. Глухо мычала корова, негодующе визжал поросёнок, орал не ко времени петух — этот самый сир Бирюк, похоже, всерьёз успел обжиться.
Герта всё той же неторопливой рысью проехала по плотине и невольно оглянулась на сердитый шум воды, падающей сквозь створы на лопасти водяных колёс. В облаке хрустально блестевших брызг она заметила на уже оставленном ею берегу ещё одно строение, не замеченное сразу за искристо-серой громадой, встающей на нечеловечески-ровной каменной площадке. Строение словно бы вырастало прямо из скалы, и Герте сами собой нарисовались просторные подвалы в два-три уровня под самим зданием, простым, основательным, обманчиво-скромным. Как в дознавательском крыле орденской крепости — тоже простом и неброском, самого заурядного вида. Хотя вряд ли отставной наёмник собирался держать в подземельях оборотней, малефикаров и прочих злобных созданий. Зачем бы ему? Даже в дядином замке темницы годами пустовали: кого там держать? Кто провинился, пусть расплачивается серебром или спиной, а настоящим врагам место на кладбище, не в темнице.
Вязовские ворота тоже стояли распахнутыми настежь, как и крепостные: день на дворе, весна, народ мотается туда-сюда по самым разным делам — замучаешься открывать-закрывать. Вид у всех был до того озабоченный, что Герта слезла с седла, сама отвела мерина в конюшню и сама сдала с рук на руки конюху. Катрионе должны были уже донести о том, кто приехал, так что Герта без церемоний отправилась сразу наверх.
То ли видела она вживую сеньору Вязов в последний раз замученной, замотанной, всё ещё оплакивавшей брата, то ли Катриона в самом деле похорошела в браке, как бы ни жаловалась на консорта… Герта развернула её боком, чтобы не помять случайно ещё толком не наметившийся живот, крепко обняла, а потом от души хлопнула по заднице.
