– Алина, – выдавил он из себя и, наконец, заплакал.

– Не реви, всё будет хорошо, – попыталась успокоить его Вера Дмитриевна.

– У неё эпилепсия и она, как это… в развитии отстаёт, – утирая слёзы, проговорил Женя.

– Ничего, справимся, – подбадривала она его.

Они завернули в какой-то коридор, и мы оказались возле двери хирурга.

Вторая докторша, чьё имя осталось для меня неизвестным, распахнула дверь и прошла внутрь. Мы с носилками проследовали за ней.

– Павел Сергеевич, вот эта девочка, – почти певуче произнесла она и выставила нас с Женей за дверь.

Мы уселись на стулья, возле кабинета и устало выдохнули.

– Есть телефон, звони матери, – напомнил я наказ врача.

– Дома оставил, но номер помню.

– Держи.

Я вытащил свой телефон, и Женя быстро набрал нужные цифры. Пара гудков и даже я, так как сидел очень близко, расслышал в трубке женский голос.

– Да?

– Мама, это я. Мама, случилась плохое. Алине досталось по голове дверью. Мама, я не виноват.

– Где вы?

– Мама, Алину скоро в травму увезут, тебе лучше туда.

– Где вы находитесь? Вы на скорой?

– Нет, нас дяденька подкинул к нашей поликлинике.

– Ждите, я скоро.

– Спасибо, – пробурчал Женя, передавая мне трубку.

Ни крика, ни оскорблений, ни какой-либо выволочки за то, что не усмотрел за сестрой, не было. Женщина разговаривала с сыном, кажется, взвешивая каждое слово.

Я взглянул на Женю и кожей почувствовал его страх. Он смотрел в одну точку, сжав губы. Глаза его уже высохли от слёз, но веки слегка подёргивались. Мне и самому стало страшно. А если девочка умрёт? От одной мысли меня замутило и я, отведя взгляд в сторону, постарался незаметно сглотнуть и тихо выдохнуть из своей груди подступающую тревогу.

– Не переживай, – попробовал я заговорить с ним, – здесь наверняка хорошие врачи.

– А если они ничего не смогут сделать с ней?

– Всё будет хорошо.

– Этого мало…

Маленький мальчик произнёс эту фразу так, что весь мир рухнул передо мной. В этом была невероятная сила, поток разрушающий привычность скользящей жизни в обычных своих проявлениях. Мне стало не по себе от его величины, от его масштаба. Я показался себе недалёким, незрелым и почти уничтоженным. Да, и такое бывает.

– Женя, – произнесла, непонятно откуда взявшаяся Вера Дмитриевна, – за Алиной приехали. Ты маме позвонил?

–Да, она скоро приедет.

– Ждать нельзя. Машина уже здесь. Так что звони снова и пусть она едет во вторую детскую хирургию. Она найдёт. Там Алине сделают операцию.

– Да.

Мы с Женей проводили взглядами двух врачей с носилками, которые вбежали в кабинет, потом сделали тоже самое, когда они несли Алину в скорую. В этот момент мне показалось, что и я, и Женя видим друг друга, словно изнутри и чувствуем то, что чувствует каждый из нас. Рассеяность приобрела энергию, а впечатлительность – силу телесную. Мы оба вскочили и побежали следом. Договорившись с врачами, мы поехали за ними, чтобы не заблудиться. За это время Женя успел перезвонить матери и объяснил ей, куда надо приехать.

VII

Оставив парня дожидаться мать, я помчался в театр. Через час начнётся спектакль, а я всё ещё стою в пробке. Нервы мои были на пределе, но я больше переживал за Алину и Женю. Хорошо, что номер их матери остался у меня в телефоне, и я смогу перезвонить, чтобы узнать, как у девочки прошла операция. Минут через десять, пробка начала медленно рассасываться и я, наконец, вырулил на нужный проспект. Ещё через десять минут я уже подъезжал к нашей стоянке.

Я взмыленный влетел в служебный вход и, буркнув «здраси» нашей вахтёрше, проскочил через несколько ступенек вверх до второго этажа, мгновенно оказался рядом с гримеркой. Остановившись, я отдышался и зашёл, прекрасно зная, что увижу Андрея Андреевича при гриме и со стопкой коньяка в руке.

– Ты где шляешься? – поинтересовался он, и поставил любимый напиток на столик.

– Здрасьте, – ответил я ему приветствием и сразу залетел за ширму, где меня дожидался мой костюм. – Так получилось.

– Виктор Иванович сегодня не в духе, – пояснил мой сосед по гримёрке.

Это значило только одно: его молодая жена опять дала повод нашему главрежу для ревности. Никогда не понимал этих старичков, которые женятся на молоденьких, а потом изводят себя сомнениями и подозрениями. Ну, ведь была замечательная жена, с которой прожили двадцать семь лет и вдруг, какой-то тумблер в мозгу, которого трогать нельзя, срабатывает и они пускаются во все тяжкие, как подростки и ещё искренне считают, что это вот и пришла к ним настоящая любовь. Конечно, каждый сходит с ума по своему, но зерно здравомыслия должно остаться, и именно оно, когда про него вовремя вспоминают, сохраняет семьи от разрухи.

– И кто на этот раз? – поинтересовался я, ради поддержания разговора.

– Ты.

Я развернулся к Андрею Андреевичу, держа в руках штаны, и пытаясь понять, шутка это или всё слишком серьёзно. Я посмотрел на его хитрую физиономию с приподнятыми бровями и полуулыбкой, и тут же получил исчерпывающую информацию. Похоже, надо мной пройдёт гроза.

– Что эта дура на этот раз устроила?

Я нервно натягивал штаны и тихонько матерился.

– Она скачала к себе в телефон фотографии с твоей последней фотосессии, где ты в одних плавках.

– Я в этих плавках на плакатах и в журналах по всей стране.

– Но старичку обидно, – произнёс тоскливо Андрей Андреевич и, наконец, выпил свой коньяк.

– А я-то тут причём? – пробурчал я, повысив голос, словно хотел огрызнуться на невидимую Любочку, жену главрежа.

– Она дама с аппетитом и любит, что посвежее.

– Так на кой чёрт за семидесятилетнего выходила?

– Ну, этот семидесятилетний обеспечивает ей сладкую жизнь. А такой как ты, что может предложить?

– Ей, точно ничего…

Я кое-как напялил костюм, причесался, подвёл глаза и приклеил тоненькие усы.

– Держись, – посоветовал Андрей Адреевич и опрокинул ещё одну стопку коньяку. – Достанет он тебя сегодня вечером, а его Любочка – ночью.

И меня не удивило его предупреждение. Всем известно, что Любочка – дама, ведущая ночной развесёлый образ жизни.

После спектакля и длинной занудной воспитательной речи главрежа, я поехал домой и, бухнулся спать, в чём был. Похоже, я отделался лёгким испугом и главреж, понимая всю абсурдность ситуации, оставил меня в покое. Невозможно предъявить претензию в наставлении рогов к тому, чьё тело на постерах, на экранах и в магазинах, в качестве рекламы нижнего мужского белья, то есть плавок, висит почти в каждом бутике не только нашего города, но и всей нашей необъятной родины. Я не раз пожалел, что согласился на эту авантюру, но поделать уже ничего нельзя, надо только ждать, когда всё позабудется, а это произойдёт куда быстрее, чем можно предположить.

Я был в полудреме, и мои воспоминания вернулись туда, где мне было невероятно хорошо, где я был сильнее себя и ярче, чем сейчас. Там было всё настоящее и правдивое. Я понимал, что пока я не найду Розу, эти ощущения, эти чувственные порывы не оставят меня. Да я и не желал этого. Это было самое лучшее, что могло произойти со мной. Самое настоящее.

Приподнявшись на локте, я взял телефон и посмотрел сколько времени. Было около половины одиннадцатого. За окном гудел ветер, и были слышны одинокие вопли пьяного соседа с первого этажа. Он, похоже, опять сочинял музыку, которую, как он убеждал меня, видел – именно видел, а не слышал, – записать не мог, отчего и напивался каждый раз.

Я позвал Хрена, но он не откликнулся. Значит, опять отправился в своё кошачье путешествие. Я всегда переживал, когда он уходил, тем более в такую погоду. Взглянув на телефон ещё раз, я увидел, что бывшая моя, звонила пять раз.

Незнакомый номер был номером матери Алины и Жени. Я порывался нажать на него, но понимал, что женщина могла уже лечь спать или быть занята, или того хуже – быть всё ещё в больнице. И как только я подумал об этом, мой телефон сам зазвонил знакомой пиликалкой и высветился именно этот номер. Меня словно холодной водой облили, хотя внутри всё горело и мне показалось, что я был сварен заживо.